В результате получилось, что у ребенка, принадлежавшего к следующему поколению, могло быть, помимо матери и отца, с полудюжины живых престарелых родственников. Женатая пара могла иметь десять или пятнадцать старших родственников – одиноких! – с надеждой взирающих на одну-единственную молодую семью. Не могло идти и речи о том, чтобы вся эта орда стариков повисла на шее у нынешнего поколения, которое не имело ни места, ни денег, чтобы содержать их. Они были бременем правительства и именно им должны были остаться. Это бремя с каждым годом делалось все легче, требовало все меньших затрат, так как старые организмы, несмотря на все чудеса, которые творила медицина, все-таки понемногу изнашивались. Когда начали разрабатывать новые города для будущих, создаваемых на научной основе, поколений, было принято мудрое решение – на первых порах поселить там стариков. Таким образом их можно было бы с наименьшими расходами и усилиями обеспечить наилучшим продовольствием, уходом и лекарствами. Старые города зажили бы гораздо счастливее, освободившись от такого балласта, как масса престарелых обитателей. И поскольку эффект от применения гериатрических препаратов, казалось, делался заметно слабее после того, как человек перевалил за середину второго столетия, можно было составить достаточно точный прогноз того, что эвфимистически называли постепенной убылью. Никто не любил использовать слово «смерть». А к тому времени, когда нынешние обитатели отбудут в заранее выбранное ими место окончательного убытия, подоспеют и развивающиеся поколения. Очень прилично. Очень аккуратно. До тех пор, пока вы держитесь подальше от этажей, населенных стариками.

Глядя прямо перед собой, Гаст шел по коридору, больше похожему на улицу, игнорируя злобные взгляды, не обращая ни малейшего внимания на помещения, залы с бассейнами, тропические сады и песчаные пляжи, тянувшиеся по обеим сторонам дороги. И на людей. Ему показалось, что до следующего блока лифтов идти пришлось очень долго. На сей раз он очень четко проговорил: «Пять-де-сят».

Когда он добрался до недоделанного коридора, рабочая смена уже сворачивалась. Слой полового покрытия доходил как раз досюда, а дальше тянулась только широкая полоса шершавого серого свежего бетона, из которого кое-где торчали брошенные куски поверхностной опалубки. Вокруг на сваренных из арматуры опорах стояли фонари, заливавшие место работы ярким светом.

– Какие-то неполадки с укладчиком, мистер Крэбб, – пожаловался бригадир смены. Эти люди выросли в мире безупречно работающих механизмов и очень переживали, когда те изредка их подводили.

– Я посмотрю. В бункере что-нибудь осталось?

– Наполовину полон. Разгрузить его?

– Нет, оставьте, как есть. Я попытаюсь еще раз запустить его, прежде чем вызывать ремонтников.

Двигатели механизмов один за другим выключались, и вскоре помещение заполнила гулкая тишина. Рабочие ушли – их шаги звонко разносились в огромном пустом пространстве – и Гаст остался один. Он забрался по лестнице на самый верх громоздкой неповоротливой машины, заливавшей пол ровным слоем расплавленного пластика, и отключил блокировку управляющего компьютера. Первым делом он ввел команду провести быстрое тестирование, которое, впрочем, не выдало никаких сообщений об ошибках. Эти квазиразумные механизмы были способны самостоятельно обнаружить едва ли не все свои собственные неполадки и поставить в известность операторов, но все равно время от времени случались отдельные неполадки, которые система диагностики не могла не только идентифицировать, но даже обнаружить. Гаст переключил управление с автоматического на ручное и нажал кнопку запуска.

Послышался отдаленный грохот, и вся огромная масса машины мелко завибрировала, оживая. Вспыхнуло множество красных лампочек, впрочем, быстро сменивших цвет на зеленый, свидетельствующий о том, что двигатели вышли на нужный режим. Когда лампочка общей готовности тоже позеленела, он, скосив глаза, посмотрел на правый телевизионный экран, который показывал ход укладки пола под машиной. Слой свежего покрытия обрывался как раз там, где остановился укладчик.

Гаст подал машину на несколько футов назад, чтобы включились датчики, а затем на рабочей скорости пустил укладчик вперед. Как только распределительное устройство поравнялось с краем, процесс укладки возобновился. Машина сама управляла своим движением, перемешиванием компонентов расплава и его выпуском. На долю оператора оставалось только включение и выключение всего агрегата. Гаст, как завороженный, следил, как за машиной возникает идеально гладкий новый пол, и не мог заметить никаких неполадок. Ему было приятно сидеть здесь и выполнять эту простую, но очень важную работу.

Громко задребезжал предупреждающий зуммер, и на пульте управления замигала яркая красная лампочка. Гаст заморгал и еле-еле успел заметить на экране какое-то черное пятно. В следующее мгновение оно уже исчезло из поля зрения. Он поспешно остановил агрегат, дал задний ход, отведя махину футов на десять назад, и только после этого выключил моторы и спустился вниз. Ступая очень осторожно, так как недавно уложенный пластмассовый пол еще не успел как следует застыть, Гаст добрался до передней кромки. Там в покрытии оказалась впадина, похожая на чашу или пузырь шириной около фута. Словно машина рыгнула, выливая расплав. Возможно, так оно и было. Причину точно определят механики. Он сделал в карманном блокноте пометку, что нужно вызвать их, выключил все освещение, кроме дежурного, и вернулся к лифтам. Очень старательно выговорил номер нужного этажа.

Доктор Ливермор и Лита, одинаково сгорбившись, сидели за рабочим столом в переднем помещении лаборатории. Оба понурили головы, как на поминках. Впрочем, может быть, это и были поминки. Гаст вошел очень тихо, присушиваясь к их разговору. Он не хотел им мешать.

– Там было несколько очень многообещающих новых линий, – сказала Лита. – Например, Рейли-Стоун. Я не знаю, сколько компьютерного времени потребовалось для предварительного подбора, но лаборанты потратили, наверно, часов сто, никак не меньше, для того чтобы оплодотворить одну яйцеклетку.

– А вам это не кажется немного необычным? – отозвался Ливермор.

– Пожалуй, что да, но ведь это же был первый опыт применения метода Бершока – перекрестно-гибридной селекции с мультиплетным разделением, – а вы же знаете, как проходят такие вещи.

– Конечно, знаю. В следующий раз все будет гораздо легче. Отошлите назад отчеты, специально отметив случаи неудач. Пусть они начинают работу по подготовке замены. Привет, Гаст, я не слышал, как вы вошли.

– Я не хотел вам мешать.

– Вы нам нисколько не помешали. Все равно, мы уже закончили. Сегодня случилась авария с несколькими нашими банками.

– Да, я тоже слышал об этом. А вы не знаете, отчего она произошла?

– Если бы я все знал, то был бы богом. Скажете, не так?

Лита взглянула на старика так, будто ее шокировали его слова.

– Но, доктор, нам же известно, почему были убиты эмбрионы. Испортился клапан на линии подачи…

– Но почему испортился клапан? У каждой причины должна быть своя причина.

– Доктор, мы идем в Старый город, – сообщил Гаст. Он почему-то почувствовал себя неловко от этого беспредметного разговора и жаждал сменить тему.

– В таком случае не позволяйте мне задерживать вас. Только смотрите, не принесите оттуда никаких инфекций, слышите?

Ливермор повернулся, намереваясь выйти, но дверь открылся раньше, чем он успел подойти к ней. Незнакомый мужчина молча обвел взглядом всех троих. Он вошел в комнату, и его молчание и суровое выражение лица заставили присутствовавших тоже замолчать. Когда дверь за ним закрылась, он громко и четко произнес глубоким голосом их имена, пронзая того, чье имя называл, тяжелым взглядом.

– Доктор Ливермор, Лита Крэбб, Гаст Крэбб. Я прибыл сюда, чтобы увидеться с вами. Моя фамилия Блэйлок.

Было совершенно ясно, что Ливермору такое обращение очень не понравилось.

– Позвоните моему секретарю, чтобы вам назначили время приема. А сейчас я занят.