Считая на пальцах, он произнес:

— Кофеварка, тысяча долларов наличными, коллекция работ Джеки Коллинза… Не станете отрицать, что эти предметы находились у вас в руках на момент задержания?

Явно неудачный выбор слов. Истица даже поморщилась.

— Вы говорите так, словно преследуете определенную цель. Я знаю.

— Да, так. В конце концов, именно по этой причине вы подали в суд на моего клиента.

Он всегда оказывался спокойнее, чем я ожидала, и всегда удивлял. Вот поэтому Джесси так очаровывал, но одновременно так быстро выводил из себя. Вызывая на откровенность, он лишал свидетеля равновесия, сознательно нагнетая ситуацию. В этом весь Джесси — такой, какой он есть.

Гол наконец ответила:

— У меня был карманный фонарик. В тот вечер я захватила его в магазин, желая убедиться, что там нет посторонних. Это все, что было у меня в руке. И ничего больше.

На самом деле она держала в руке гамбургер в несколько унций весом. Но Джесси не стал возражать против выпада истицы, поскольку Гол уже схватилась за левую руку, напоминая суду причину, по которой сказала слово «ничего». У нее не было левой руки. Рука жестоко пострадала от нападения хорька, когда истица потянулась через прилавок, собираясь отключить кофеварку из электрической розетки. По этой причине Присцилла Гол вчинила магазину иск на девять миллионов долларов.

— И вы покинули магазин, поскольку…

— …поскольку обстоятельства были ко мне весьма жестоки и норовили схватить за горло. Я думала, животные вырвались на волю и бродят по городу…

— Попивая кофе?

Замечание подняло на ноги поверенного истицы. Адвоката звали Скип Хинкель, он носил костюм, отлично сшитый и светлый, в тон волосам.

— Протестую! — сказал защитник.

Судья жестом пригласил его сесть, одновременно обратившись к Джесси:

— Опустите комментарии, мистер Блэкберн.

— Скажите, после того как вы покинули магазин «Беовульф», вы обратились в полицию?

— Нет.

— Связывались ли с «Надзором за животными»?

— Нет.

— Возможно, пытались контактировать с владельцем магазина «Беовульф», чтобы проинформировать хозяйку о животных, оставленных в магазине?

— Нет.

— До момента, когда инфицированная рука воспалилась, какие действия предприняли вы — кроме того, что, скрываясь у себя в квартире, заказывали в «Кью-ви-си» ювелирные украшения?

— Я пряталась потому, что была слишком травмирована! Хорьки чуть не отгрызли мне руку!

Именно хорьки составляли интересовавшую Джесси проблему — закон штата Калифорния запрещал держать этих животных в домах. Напавшие на Гол домашние любимцы хозяйки магазина «Беовульф», как выяснилось, были нелегально доставлены на территорию штата. То есть представляли собой контрабанду. И что еще хуже для хозяйки, хорьки стали бродячими животными. Она сама выпустила зверьков, чтобы тех не отобрали у нее силой. Но хорьками уже заинтересовался департамент охраны природы, бдительно следивший за численностью вида Mustela.

— Меня мучают кошмары! — сказала Гол. — Я вижу их маленькие злые глаза и мерзкие лапы, они царапают и терзают меня…

Пальцы Присциллы мелко задрожали, с неистовой силой сжавшись в кулак.

Джесси спокойно наблюдал.

— По какой причине вы положили в гамбургер валиум? Чтобы их успокоить?

— Протест! — В воздух взметнулась рука Хинкеля. Театральный школьный жест. — Свидетеля провоцируют!

Родригес наградила адвоката лимонно-кислым взглядом:

— Ответить на ясно заданный вопрос — не значит поддаться провокации. Сядьте.

Хинкель сел, но всем стало ясно, что он еще поднимется. Адвокат имел два шанса выиграть дело: хищники и истерика. Я знала точно, потому что изучала дело по его просьбе, высказав Хинкелю именно это мнение. Адвокат принял насмешку в качестве стратегического совета, который и воплотил в зале суда.

Сдержав раздраженный вздох, Родригес заявила:

— Сейчас почти конец дня. Слушания откладываются на завтрашнее утро, и я хочу, чтобы к этому времени все успокоились.

Стукнув молотком, судья поднялась со своего места, придерживая рукой черную мантию. Судебный пристав скомандовал:

— Встать.

Встали все, кроме Джесси. Пока Родригес не покинула зал заседаний, он продолжал неподвижно сидеть в инвалидном кресле.

Наполненный гулом шагов и обрывками разговоров зал быстро опустел. Гол и Хинкель вышли. Стоя у двери, я обменялась со Скипом коротким кивком. Со мной не поздоровались за руку, поскольку адвокат понимал — я по другую сторону. Джесси задержался у стола защиты. Его жестко критиковал коллега-заседатель, Билл Брандт.

Уже два года минуло с тех пор, как шальной автомобиль припечатал к асфальту горный велосипед Джесси, бросив его на обочине дороги полумертвого, со сломанным позвоночником. Лучший друг Джесси, ехавший следом, погиб, и Джесси считал себя счастливчиком. Потребовался год лечения и упорных занятий физкультурой, чтобы частично восстановить работу ног. Со временем Джесси научился ходить на костылях. Однако предпочитал передвигаться в облегченном инвалидном кресле для спортсменов.

Держа на коленях кейс с бумагами, Блэкберн развернул кресло и двумя сильными толчками направил его по боковому проходу. Заметив наконец меня. Джесси сказал Брандту, чтобы тот его не ждал. Окинув меня быстрым, с оттенком сомнения взглядом, поверенный хлопнул Джесси по плечу и просочился на выход. Казалось, Брандт подумал: «Это он или она?»

Джесси обратился ко мне:

— Еще один день отдан защите правды, права и злобных грызунов. Боже, я люблю закон.

— И да вознаградит тебя благодарная нация. Что сказал Брандт?

— Хочет, чтобы я укротил свой язык. Никакой грубости в отношении калек. И еще он сказал, что сильно взволнован. Перед ним один калека травит другого, так что защита может использовать ситуацию, не чувствуя за собой никакой вины.

Я не стала комментировать. Привыкла к его обычным заморочкам.

— А что думаешь ты?

— Чувство вины хлещет через край.

— Брось, у тебя от рождения нет такого гена.

— Ну да, его получила ты, а не я. Из-за чего сегодня мучаешься?

Мы вышли из зала, и я заулыбалась:

— Беспокоит долг Гондураса.

Взглянув на мой траурный костюм, Джесси поинтересовался, как прошли похороны.

Я передала ему флайер «Оставшихся».

— Напомнило о подстрекательстве к бунту.

Он посмотрел на протянутый листок и, когда я показала на подпись под комиксом, проговорил:

— Ни фига себе!

— Джесси, это местная церковь. Боюсь, сие означает, что Табита уже в Санта-Барбаре.

Он ткнул пальцем в одну из картинок:

— Означает, что на это стоит посмотреть твоему брату.

Как ни ужасно, я действительно не обратила на картинку внимания. Горы в языках оранжевого пламени. Черные трещины скальных пород поглощают надпись «Голливуд», здание конгресса США и морского офицера в синей форме.

— Похоже, воссоединение и правда не входит в ее планы, — заметил Джесси. — Что будешь делать?

— Хочу предупредив Брайана, найти Табиту и выяснить, что, собственно, происходит. Может, Табита не связана с самой церковью? Не исключено, что она работает за деньги.

— Ты сама в это не веришь. Во всяком случае, не с ее прошлым.

«Снова все правильно, Блэкберн». Я отвернулась, стараясь не думать о наиболее вероятных намерениях Табиты. Джесси взял меня за руку:

— Что, если она вернулась за Люком?

Люку, сыну Брайана и Табиты, было всего шесть. Он жил со мной уже восемь месяцев, с тех пор как Табита ушла из семьи, а Брайана отправили за океан.

Джесси махнул флайером:

— Эван, все это очень скверно, не только не смешно. По-моему, бред сумасшедшего.

— Ты скажешь то же самое про церковную лотерею.

— Слушай… Если Табита в это поверила…

Я тяжело вздохнула:

— Знаю, Люк. Я должна найти ее.

Ген вины поселился во мне одновременно с распадом семейной жизни брата. Тупая боль, которая зудела и зудела все про одно и то же: «Я виновата, я виновата». Потому что именно я их познакомила.