Три законника подошли к покойнику. Салис отошел на два шага назад.

— Подождите, — сказал Салис.

Он пододвинул под ноги землянина деревянный ящик и перевернул его, поставив на торец. Носки ботинок косо смотрели в опилки и были сантиметров на десять ниже верха ящика.

— Мы проверяли, — сказал инспектор. — Получается в самый раз.

Соглашаясь Салис качнул головой.

Покойника сняли со стропил и положили на кусок целлофана. Медэксперт, хрупкая миниатюрная фербийка, со светло серебристой кожей, принялась осматривать труп. Салис взял в руки ящик и, повертев его, недоверчиво надавил на дощечки большими пальцами рук. Дощечки охотно поддались, глаза Салиса шарили по опилкам в поисках неизвестно чего.

— Вот записка, — инспектор протянул половину тетрадного листа в клеточку.

На нем размашистым почерком на фербийском языке было написано: «Встретимся в аду». — В нагрудном кармане лежала.

— Еще что-нибудь нашли? — спросил Салис.

— Шприц. Использованный. В нем остатки героина.

— Наркоман повесился после дозы? — Салис удивленно приподнял брови.

— Такое бывает, — заметила медэксперт. — Эйфория наркотического опьянения.

Салис подошел к покойнику и, сдвинув рукав, оголил его руку. Возле локтевого сгиба темнели шесть точек от уколов.

— Что говорят жильцы, соседи? — спросил Салис, повернувшись к инспектору.

— Хороший мальчик. Всегда здоровался, ни разу не слышали, чтоб он гнусно выражался. А что стриженный, так это даже гигиеничней. В дурных компаниях не болтался. Бабушкам у подъезда не грубил.

— Какого черта он здесь делал? — пробурчал Салис, возвращаясь к тому месту, где только что висел труп.

— Смерть наступила приблизительно в час — в три ночи, — дала заключение медэксперт.

— Да еще в два часа ночи? — Знал бы прикуп, жил бы у моря, — выдохнул инспектор. — Ты заберешь у нас это дело? — Нет. Давайте сами, — успокоил Салис. — Только… — Салис замолчал.

— Что только? — Как зовут вашу красавицу? — Ливея.

— Ливея, подойдите к нам, пожалуйста.

Ливея оставила покойника и подошла к Салису.

— Попробуйте встать на этот ящик. Только осторожно! — предупредил Салис.

Ливея, ничего не понимая, поставила изящную ножку на ящик и осторожно начала переносить на него центр тяжести.

— Он не выдержит, — заметила Ливея.

— Пусть не выдержит. Сломайте его.

Ливея удивилась еще раз и повторила попытку. Дощечки прогнулись, затрещали и, в конце концов, хрустнули. Ливея ойкнула и отпрянула в сторону.

— А покойничек-то потяжелей будет, — заметил один из законников. Инспектор задумался.

— Ливея, — сказал он, — ты сможешь сказать, следы от уколов свежие или им уже несколько дней? — Смогу, — ответила Ливея. — Только не здесь, а в лаборатории.

Салис двинул ногой в опилках и почувствовал как будто что-то задел. Он надел резиновую перчатку, нагнулся, рукой расшевелил опилки и извлек на свет Божий зажигалку. Стальную, бензиновую, матового цвета, какие любили носить земляне. На зажигалке, на русском языке, была выгравирована надпись.

«Со щитом или на щите». Инспектор выглядывал из-за спины, но сказать ничего не решался. Салис повертел зажигалку в пальцах, пару раз крутанул колесико.

Пламя вспыхивало мгновенно. Затем повернулся к инспектору.

— Еще раз здесь все проверьте, — сказал он, опуская зажигалку в протянутый пластиковый пакет. — Хорошо проверьте. Как только будут готовы данные экспертизы, позвони мне. Зажигалку я заберу на время. Проконсультируюсь.

По дороге в управление имперского сыска из головы Салиса не выходила сделанная на зажигалке надпись. Вариантов, объясняющих ее, было много, но один, подсознательно вставал на первый план.

После возвращения из леса Шальшок тут же занялся проверкой: какое отношение мог иметь труп найденный в лесу к тем преступлениям, что они расследуют? Начал Монлис с того, что проверил все заявления о пропавших без вести землянах за последние три недели. Работа, кропотливая, монотонная, требующая большого внимания. В результате по приметам подходил только один человек.

Некто Игнатюк, 38 лет, русский. На Фербис прилетел двадцать два года назад.

Других вариантов не было и Шальшок поехал к его родственникам.

Дверь открыл высокий, подтянутый мужчина, лет сорока. Спортивные штаны с полосками по бокам, застиранная футболка с надписью «Хочу в СССР» на груди, шлепанцы. На голове начинающая расти залысина.

— Здравствуйте. Имперский сыск, инспектор Шальшок.

— Здравствуйте, — сдержанно ответил хозяин квартиры. — Проходите.

— Вы Андрей? — Да.

Через секунду Андрей догадался о причине визита имперского сыщика. Его лицо на глазах переменилось, а во всем теле почувствовалась напряженность.

— Вы… Нашли Петра? — спросил Андрей. — Вам уже что-то известно? — Возможно, — сказал Монлис и, прикрыв глаза, качнул головой, подражая манере общения Землян. — Возможно, мы нашли его.

— Он мертв… — обречено сказал Андрей.

— Если это он… Вам нужно проехать со мной в морг на опознание.

— Да… конечно… — сказал Андрей глядя куда-то в пустоту. — Я только оденусь.

Всю дорогу Шальшок пытался найти слова, чтоб разговорить землянина, но у него ничего не получалось.

Как только они ступили на больничный кафель, Шальшок заметил, что его попутчик элементарно дрожит. Казалось, он просто уверен в том, что ему сейчас придется смотреть на мертвое тело своего брата.

Когда врач откинул простыню Андрей сильно зажмурил глаза и из них тут же потекли крупные слезы. Он сжал кулаки, пытаясь сдержаться, но у него ничего не получилось.

— Это Петька, — чуть дрогнувшим голосом сказал брат.

— Вы уверены? — спросил Шальшок. — Может он просто похож? Лицо изуродовано и сильно.

— Шрам на плече… — Андрей чуть поднял руку и показал на еле различимый на разлагающимся теле тонкий рубец. — В детстве мы баловались с карбидом.

Осколок от бутылки порвал ему плечо. — Меня отец выпорол потом.

Монлис решил продолжить разговор в квартире Андрея, знакомые стены хоть немного могли его успокоить. Да и осмотреться в квартире брата будет нелишним.

По пути домой Андрей все время смотрел в окно, прислонившись горячим лбом к холодному стеклу и не проронил ни слова. Наверное, он дано понял, что живым брата больше не увидит. Но всегда остается шанс. Один. Самый маленький.

Но именно за него стараешься ухватиться и никак не хочешь отпускать. Шанс не хочет отпускать тебя. Он цепко удержит за горло, настаивая что все объяснится. Только что у него отняли этот шанс.

— Это мы на выпускном вечере, — сказал Андрей, предавая Шальшоку, сидевшему на мягком диване, старую фотографию.

Монлис взял фотографию, посмотрел на нее и, поначалу немного даже растерялся.

На него смотрели два одинаковых молодых человека.

— Так вы… близнецы? В голове Монлиса сумасшедшим вихрем завертелись мысли.

— Да. Петька старше меня на восемь минут.

— У него были враги? — спросил Монлис, хотя думал в этот момент уже совсем о другом.

— Какие могли быть враги у художника, да еще и пьяницы, — махнул рукой брат. — Если только собутыльники. Его все любили… Угощали часто. Художник.

Друзья считали, что он непризнанный гений.

— В какую клинику он ходил? — Петька? В клинику? — удивился Андрей. — Я себе такого даже представить не могу. Он всегда говорил, что даже медицинская литература хуже динамита.

Один раз прочтешь и вся жизнь пройдет у окошка регистратуры.

— Вы не знаете, на тот вечер, когда он пропал, у него были какие-нибудь планы? — Он должен был ко мне приехать. Мы с ним в один день из армии пришли.

Каждый год в этот день собираемся у меня и отмечаем дембель.

— Вы все время поддерживали с ним хорошие отношения? — Он хоть и алкоголик, но все же мой брат, — твердо сказал Андрей. — Да и добрый он был. Другой как зенки зальет, так сразу себя львом чувствует.

Петька же нет, он не такой. Он и пить-то начал потому всерьез к его картинам никто не относился. Нужные компании с критиками и искусствоведами он не водил, художественного образования у него нет, а без корочек что на Земле, что на Фербисе… всем начхать на твои картины. В общем, относились все к нему как к любителю. А он такие картины писал!.. Вот это его, — Андрей показал на великолепный пейзаж на стене. Земной вид, очевидно детское воспоминание… Березовая роща тронутая красками осени, крутой берег, внизу голубая лента реки.