Потом произошла катастрофа, уничтожившая почти все население Земли, а лаборатория все продолжала свое мерное, неторопливое движение. Со временем цели и задачи, а также прошлое лаборатории забылись, сменились легендами и домыслами — так возникло предание о земных колонистах на странной, чуждой планете, лаборатория стала именоваться Городом, а ее коллектив превратился в подобие средневекового общества. К тому же неизвестное поле, незаметно действуя на человеческое восприятие, странным образом искажало окружающий мир, вывертывало его «наизнанку» (гиперболоид не зря был выбран Пристом в качестве модели для своего мира; математически гиперболу можно понимать и как «обращение», «вывертывание наизнанку», «инверсию» — отсюда и двусмысленность названия).

Это произведение не случайно сравнивалось со слоистым пирогом. Если говорить о сюжетной линии, то она написана настолько умело, что читатель — это не гипербола! — до последней главы читает книгу, не отрываясь. Научный антураж поражает своей добросовестностью и добротностью, фантастический мир «сделан» Пристом выпукло и убедительно. Присутствует и социальная линия. В мире-Городе все обстоит не столь благополучно, как это пытается представить правящая элита — Совет Навигаторов; не случайно в недрах Города созревает недовольство изоляционистской, консервативной политикой заправил гильдий…

Так что же это: притча, строгая научная фантастика, социальная критика или психологическая фантастика о людях, адаптирующихся к чуждому окружению? Всего понемногу. Но увязаны все эти компоненты органично и грамотно, образуя прежде всего прекрасно читающийся роман.

В конце концов замкнутое мини-общество Города обнаруживают уцелевшие земляне, давно занятые восстановлением разрушенной цивилизации. Генератор выключается, и для обитателей Города начинается мучительный процесс возвращения к реальности, осознания трагической иллюзорности их прежнего существования. Прист показал себя незаурядным мастером психологической прозы, описывая состояние людей, для которых все в буквальном смысле вывертывается наизнанку: мир оказывается тщательно сконструированной иллюзией…

Мучительный возврат к реальности, отрезвление после долгих лет блужданий в потемках, осознание своего места в изменившемся мире — все это далеко не праздные вопросы для современного молодого английского писателя-фантаста. Особенно если принять во внимание события, о которых речь шла выше.

Разумеется, всех и все упомянуть невозможно. Но и приведенные примеры дают возможность делать какие-то обобщающие заключения. Английская научная фантастика ищет выхода из тупика, переживает в 70-х годах свое «третье рождение».

Как выразился в письме к автору этих строк Брайн Олдисс: «… все-таки, „Новая волна“ сделала лучшее, что только можно было себе представить: она привела к рождению подлинно национальной научной фантастики». Мы не согласны безоговорочно с такой оценкой, но доля истины в ней есть. Не только пеной покрыла «Волна» берег фантастика — на своем гребне она принесла новые, значительные имена.

А теперь покинем британскую «сцену» и совершим диалектический возврат на отправной пункт нашего путешествия. Компас показывает на второй «полюс» англоязычной научной фантастики — Соединенные Штаты. Что происходило за океаном в те годы, когда в Англии бушевали страсти, связанные с «Новой волной»?

Напомним вкратце сложившуюся к этому времени ситуацию. Расцвет science fiction в 50-е годы знаменовался самоутверждением этого вида литературы, выходом из мирка «массовой» литературы в мир литературы большой. В эти годы дитя «пульп»-журналов совершило свой первый и яркий дебют на литературной сцене; к дебютанту же, как известно, критерии ниже…

Десятилетие спустя это уже вполне респектабельный член литературной семьи, обласканный вниманием со стороны критиков и издателей. Завоевана теперь уже многомиллионная аудитория; на научную фантастику не без любопытства (и не без определенного расчета) поглядывают многие известные прозаики — Д. Херси, Т. Пинчон, Д. Апдайк, Д. Барт, Г. Видал; и, наоборот, такие авторы, как Брэдбери и Воннегут, давно прописаны за «своих» в большой литературе. Уже не ставится задача доказывать возможность мирного сосуществования понятий: «научная фантастика» и «хорошая литература». Общий уровень произведений, интеллектуальный и художественный арсенал писателя-фантаста заметно отличен от образцов 30–40-х и нормой теперь является то, о чем раньше говорили как об исключении.

Можно ли, таким образом, сделать вывод, что американская фантастика сейчас на подъеме?

Воздержимся от однозначных оценок — не стоит забывать, что негативные эксцессы «Новой волны» не прошли незамеченными и в США. Хотя при пересечении океана волна заметно ослабла, погасилась и произвела на американскую фантастику куда меньшее воздействие, чем ожидалось, переоценка ценностей произошла, и свой «смутный период» эта литература пережила и на Американском континенте. Прибавим к этому процесс смены поколений, растущий поток макулатуры, прикрытой, словно фиговым листком, манящими буквами SF, и признаем, что о ясной и простой панораме мечтать не приходится.

Речь ниже пойдет о сравнительно небольшой, лучшей части американской фантастики. (А представление о количественных характеристиках дает хотя бы такая впечатляющая статистика: если в 1972 году в США было выпущено 225 оригинальных НФ книг плюс 123 переиздания, в 1975 году эти цифры составили уже 411 и 479 соответственно, а к 1976 году суммарная цифра перевалила за тысячу!.) Дело в том, что к общей массе этой литературы можно — без риска впасть в преувеличение — применить шутливо-категоричный «закон 90 %», сформулированный Т. Старджоном: «90 % чего бы то ни было — абсолютный хлам».

Не следует закрывать глаза на то, что реакционные, человеконенавистнические и откровенно антикоммунистические книги — все еще не редкость в этом виде литературы. Это и понятно: НФ — тоже часть идеологии. Вот несколько примеров.

Печальную известность получили НФ «опусы» А. Друри, в которых автор пытается противодействовать объективному процессу разрядки, пугая обывателя будущими ужасами космического соперничества США и СССР («Трон Сатурна», 1971). (И это писалось в годы, когда готовился совместный полет «Союз»—«Аполлон»!) Начало романа Р. Блюма «Одновременный человек» (1970) напоминает известный нашему читателю роман М. Крайтона «Штамм „Андромеда“: снова некие секретные исследования „во имя национальной безопасности“, но на этот раз — особые эксперименты по манипулированию сознанием, и проводятся они над заключенными американских тюрем. Казалось бы, это свидетельство того, что автор держит руку на пульсе сегодняшней американской действительности, где такие события не в новинку… Однако, начавшись как острый роман-предупреждение, книга оборачивается под конец заурядной антисоветской поделкой: герой совершает побег в СССР, чтобы… включиться в аналогичную работу, но уже в другом качестве… Такие поделки, к счастью, не принадлежат перу сколько-нибудь серьезных писателей.

Можно было бы вволю поиронизировать над космической оперой, пройтись по бульварщине и примитиву, рядящимся в модные одежды „научной фантастики“. Более серьезного разговора заслуживает связь подавляющего большинства произведений с массовой культурой — благо, материал тут в изобилии.

Разумеется, мы остановимся на других книгах — наследницах золотого фонда 50-х. Разговор о „массовой культуре“ в современной западной фантастике — это разговор особый, здесь же речь пойдет лишь о наиболее значительных произведениях из оставшихся 10 %, о тех островках в необъятном книжном мире, которым и обязана славой SF.

Прежде чем повести рассказ о тех авторах, которые представляют сегодняшнее лицо американской фантастики, имеет смысл оценить ее эволюцию в целом. А эволюция произошла, результаты ее различимы невооруженным глазом.