В палате ЦКБ Ельцину доложил информацию от контрразведки, пересказал разговор с Колесниковым и высказал своё предложение: по Колесникову начать расследование, на это время отстранить его от должности начальника Генштаба, возложить обязанности по исполнению этой должности на генерала Самсонова.
"Согласен с предложением, — говорит Ельцин — окончательное решение по Колесникову примем после расследования".
Визитом я был удовлетворён, а вот дальнейшие события заставили призадуматься. Колесникова отправляют то ли в отставку, то ли в резерв. Генерал Самсонов принял Генштаб. О результатах расследования я не слышал и по сей день.
Нечто похожее произошло с главкомом Сухопутных войск генералом Семёновым. Оперативные данные, поступившие ко мне из МВД о деятельности главкома, с одной стороны, были несовместимы с его должностью, а с другой — требовали тщательной проверки.
СНОВА СОСТОЯЛАСЬ встреча с Ельциным в ЦКБ, после которой решением президента Семёнов был отстранён от занимаемой должности, расследование не проводилось — а через некоторое время Семёнов становится президентом Карачаево-Черкесской республики, а депутатом в ГД от республики избирается Березовский.
Начальник главного квартирно-эксплуатационного управления генерал Котылев и заместитель по тылу генерал Чуранов, взятые с поличным по обвинению в злоупотреблениях служебными полномочиями, связанными с распродажей налево строящегося жилья, другого имущества, без возражения написали в моём кабинете рапорта с просьбой об отставке.
Меня беспокоил один вопрос: почему все дела, связанные, как правило, со злоупотреблениями служебными полномочиями, не доводятся до логического завершения?
Визит к генеральному прокурору с просьбой поддержать и помочь Минобороны в наведении порядка привёл только к тому, что через пару недель главный военный прокурор (а он подчиняется генеральному) добровольно подал в отставку.
Успокаивало только одно: и Ельцин, и Черномырдин не препятствовали мне в борьбе со злоумышленниками.
В это время из войск идёт поток негативной информации, связанной с многомесячными невыплатами денежного довольствия офицерам, прапорщикам, мичманам.
Вызываю к себе главного редактора "Красной Звезды". В конце нашей беседы мы были единодушны в том, что социальная, моральная, нравственная атмосфера в армии и на флоте накалена до предела. Нужны действенные меры. Редактору говорю о том, что со стороны Минобороны снимаются все ограничения на публикацию информации, писем, сообщений из частей и гарнизонов, повествующих о реальном состоянии морально-нравственного климата, боевой подготовки, дисциплины и всего прочего, бытового.
Где-то через месяц мне звонит Чубайс, первый вице-премьер: "Игорь Николаевич, в последнее время я боюсь брать в руки "Красную Звезду". Я вас прошу принять меры по ограничению публикации этого ужасного негатива".
Я ему отвечаю: "Мне приятно слышать, что вы стали читать "Красную Звезду", и если для того, чтобы сообщить об этом, звонит первый вице-премьер, значит, газету стали читать и в правительстве. Но запретить публикации, сменить их тон и направленность я не могу, т.к. настоящее положение дел ещё мрачнее и улучшения не видно. Я прошу вас понять обстановку в армии и на флоте в связи с многомесячными невыплатами и реально поправить ситуацию, так как она выходит из-под контроля, и я скоро буду вынужден обратиться с просьбой об освобождении меня от обязанностей министра".
Сейчас многие и не помнят, насколько остро стояла эта проблема.
Звоню Черномырдину: "Виктор Степанович, прошу принять меня и коллегию Минобороны по единственному вопросу — выплата денежного содержания". "Это что, бунт? — отвечает он — Такого ещё не было". "Но и такой ситуации тоже не было", — отвечаю ему. "Приезжайте", — в ответ.
Спасибо всем членам коллегии за то, что поддержали меня во время визита к премьеру.
Тяжёлый был разговор. При нас он снял трубку, и мы слышали, как он говорил с заместителем министра Вавиловым. Вавилов его успокаивал и пытался обвинить нас (членов коллегии) в незнании обстановки, пытался убедить, что все долги выплачены, документы оформлены, надо подождать 2-3 дня.
Обращаюсь к Черномырдину: "У вас в кабинете почти все члены коллегии. Пусть Вавилов подъедет и мы разберёмся, почему по его докладам деньги есть, а по нашим их нет". "Успокойтесь, — отвечает Черномырдин, — у всех сейчас полно работы. Вы езжайте к себе, а я Вавилова проконтролирую".
Не будем же мы пререкаться с премьером. Мы уехали, но в ближайшие дни мало что изменилось. Как говорят, армию держали на подсосе.
Параллельно, минуя Черномырдина, я писал и передавал по почте короткие обращения Ельцину с той же просьбой: решить вопрос выплаты денежного содержания хотя бы за месяц.
Черномырдин потом показывал мне эти письма с резолюцией Ельцина: "Виктор Степанович, ну сделайте что-нибудь, как мне надоели эти обращения Родионова".
Кое-как, кое-как, не мытьём, так катаньем, мы начали проблему невыплат решать в интересах армии и флота.
Ельцину была сделана операция, он прошёл период реабилитации.
Я с Генштабом готовился к проведению Военного совета по концепциям Военной реформы и реформы армии с флотом.
Начался май 1997 г.
В ОДИН ИЗ МАЙСКИХ понедельников прозвучал неожиданный звонок от президента:
"Игорь Николаевич, в среду наконец-то будем проводить Военный совет, который мы затянули на полгода. Проводим у вас, в Минобороны. Меня тут некоторые опять пытаются уговорить о переносе или о проведении не у вас. Но я им отказал. Всё! Достаточно! Военные натерпелись, связаны по рукам и ждут от нас решения. Так что обсудим, подправим, утвердим программы и планы… вперёд!"
Добавил: "Сейчас вам позвонят и будут решены вопросы насчёт регламента".
Сознаюсь, при всём моём отношении к Ельцину, в тот момент я его от души поблагодарил за понимание и поддержку. Но насторожило упоминание "некоторых". Хотел бы я знать, кто же они…
Через пару минут звонит помощник Ельцина по согласованию регламента работы: "Родионову на доклад о концепции Военной реформы 30 минут. Самсонову на доклад о концепции реформирования армии и флота — 30 минут. Далее — обсуждение. Заключительное решение президента".
В ответ я выразил своё согласие с регламентом.
На Военный совет были приглашены все командующие, округами, флотами, родами войск.
Наступила среда. Мне доложили, что вся охрана Генштаба заменена на ФСБ. В душе поднялась какая-то тревога. Накануне, предчувствуя, что могут произойти внеплановые события, я позвонил министру Примакову и секретарю Совбеза Рыбкину с просьбой: "Коллеги, завтра ответственный день. Может произойти всё. Я вас прошу, что бы ни произошло, должен прозвучать мой доклад и доклад Самсонова. А дальше — будь что будет". И Примаков, и Рыбкин поддержали меня, поняли и успокоили.