Лубочные биографы все бесчисленные галсы в жизни Примакова: от несостоявшейся морской карьеры до разбившейся премьерской,— объясняют лишь одним беззаветным желанием служить сперва советской, а потом уже и несоветской вовсе Родине. Пусть оно и впрямь так: у нас и Березовский служит Родине, и Макашов, и Ельцин, и Анпилов. Главное — каким именно путем и в расчете на какую для себя лично за то благодарность?

Путь Примакова с самого начала можно назвать обходным, нацеленным, скорее, на личное устройство в жизни, чем на идейное служение по призванию. Он не Рихтер, отдавший жизнь роялю, не Королев, не Жуков, даже не Виталий Третьяков, не мыслящий себя вне своей журналистской сферы. Примаков всегда горел желанием выбиться наверх, а каким именно путем — это уже по обстоятельствам и по возможностям. Если не в море, так на суше. И, скорее всего, он избрал арабистику потому, что на нее никто не шел и приезжему с периферии там легче было получить студенческий билет. В заполитизированной в ту пору высшей школе Примаков понял, что ценятся не столько отметки, сколько образцовое общественное лицо — и стал руководителем лекторской группы при Московском обкоме ВЛКСМ. Профессор Герман Дилигенский, знавший Примакова молодым, подметил это его свойство очень точно: "Видно было, что он действительно руководит, командует. Он стремился к этому и способен быть лидером..."

Вся последующая карьера Примакова шла неизменно в этом русле: только вверх, и совершенно все равно, на каком именно направлении. После окончания института по специальности "страновед по арабским странам" Примаков, выгадывая шанс, поступает в аспирантуру экономфака МГУ. После окончания ее в 1956 году, когда уже стал бурно расти интерес СССР к арабскому Востоку, заполучает место не только престижное, сулящее главное счастье для служителя Отечеству тех лет (выезд за рубеж), но и очень хорошо оплачиваемое. Проработал Примаков на радио 9 лет, успев за эти годы вступить в КПСС и подняться по службе до руководителя вещания на страны Арабского Востока. Говорят, что этот успех был достигнут не без протекции Ираклия Луарсабовича Андроникова, отношения с которым у Жени хоть и не были теплыми, но и не прерывались.

В личной его жизни к тому времени состоялись тоже важные события. Еще в 1951 году он женился на уроженке Тбилиси Лауре Харадзе, которая затем родила ему двоих детей: Сашу и Нану. Он приобрел много полезных и влиятельных друзей в сфере журналистики и востоковедения: таких, как Зорин, Овчинников, Колесниченко и другие. Купил машину и обзавелся очень правильным и общественно полезным хобби футбольного болельщика. Биографический лубок об этом говорит устами журналиста-международника Валентина Зорина: "Евгений Максимович лих-х-хой водитель... Проблемы, как съехаться — не было, а потребность в общении была. На футбол вместе ходили... Проблемы "Спартака"... были темой нашего серьезного обсуждения. Он разрывался между тбилисским "Динамо" и московским "Спартаком"..."

Дальше биограф Примакова, журналист Леонид Млечин трогает до слез живописанием единственной за всю карьеру, не считая ельцинского пинка,политической репрессии против великого любителя своей Родины Евгения Максимовича: "Курато- ры из ЦК решили, что человек с такими взглядами не может занимать пост в государственном комитете по телевидению и радиовещанию... Формально Примакова не уволили, он ушел сам и даже без выговора... Примакова сделали невыездным... Остался без работы, это было страшно в те времена. Валентин Зорин позвонил Николаю Иноземцеву. Он был тогда заместителем главного редактора "Правды":

— У нас есть талантливый парень,остался без работы.

— Приводи,— ответил Иноземцев. Примаков понравился, Иноземцев сказал: — Я вас беру. Но в агитпропе прицепятся и помешают. Вам надо несколько месяцев где-то пересидеть.

— Где?

— В Институте мировой экономики и международных отношений. Я позвоню директору Арзуманяну и договорюсь.

Таковы были номенклатурные правила. В сентябре 1962 года Примакова приняли на работу в институт, а уже в декабре оформили в "Правду".

"Ну, не сводились все интересы Евгения Максимовича тогда к карьере,— говорил Зорин.— Это происходило как-то само собой. У него было несколько этапов в жизни, и каждому он отдавался, не думая совершенно, что это лишь ступенька к карьере..."

С 1965 года Примаков, со слов того же самого биографа Млечина, стал снова выездным, "что в то время было очень важным". Побывал в качестве корреспондента "Правды" в Египте, Сирии, Судане, Ливии, Ираке, Ливане, Иордании, Йемене, Кувейте. Стяжал за пятилетие своей газетной службы благоволение начальства тем, что писал очень злые антиизраильские статьи и книги. Где-то около этого времени, как мягко дает понять биограф, от чистой журналистики Примаков, в духе своей обращенной строго вверх жизненной цели, переходит к более серьезной деятельности: "Его отправили к курдам, чтобы создать прямой канал общения. Этот канал шел через ТАСС. Только сообщения Примакова не печатались в газетах, а с грифом секретности поступали в ЦК, МИД, КГБ..."

Всеволод Овчинников: "Сравнивая мою карьеру с Примаковым, теща говорила: вот ты как заладил — сорок лет в этой "Правде" и никуда. А он со ступеньки на ступеньку и все время с повышением".

В награду за действительно прилежно отработанную в пользу государства службу в 1970 году Примакова назначают заместителем директора Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО). Там он, в очередной и не последний раз в жизни сменив поле деятельности, "постиг науку о том, как добиваться своего, избегая необходимости называть вещи своими именами".

Партийно-стратегический в то время институт, командовал которым Иноземцев, работал по международной линии ЦК над докладами Брежнева. В порядке этой важной для государства мозговой работы Примаков завел самый главный для его дальнейшего подъема на Олимп контакт — с идеологом партии Александром Яковлевым, который вспоминал впоследствии, "как они с Иноземцевым в промежутках между работой над очередным докладом для Брежнева гуляли на бывшей сталинской даче и с горечью говорили о том, что происходит в стране".

Той элите, в ряды которой уже прочно въехал Примаков, эта горечь ни в малейшей мере не мешала замечательно подниматься по ступеням карьеры. В 1977 году Примаков становится директором Института востоковедения, в 1979 году изби- рается действительным членом Академии наук по Отделению экономики. Экономистом он после окончания им аспирантуры ни одной минуты не работал. Но, надо полагать, заслуги Примакова перед брежневской номенклатурой по какому-то невидимому и потому никак не представленному в ученом свете фронту были настолько велики, что пожизненную академическую ренту ему выписали.

При Андропове Александр Яковлев становится директором ИМЭМО, а при Горбачеве поднимается в перестроечное ЦК и на свое место ставит Примакова. Чуть позже, в то самое время, когда горела и слетала старая номенклатура, Яковлев переводит Примакова через перестроечные Альпы и находит ему место в ближайшем окружении Горбачева. В 1989 году Примаков становится кандидатом в члены Политбюро и избирается Председателем Совета Союза Верховного Совета СССР. То есть входит уже в самый высший эшелон. И когда Ельцин сметает Верховный Совет после путча 1991 года, Примаков блестяще повторяет свой альпийский переход, дважды удавшийся кроме него только тому же Яковлеву. Еще при номинальной горбачевской власти, 30 сентября 1991 года, он назначается главой внешней разведки — и Ельцин оставляет его в этой должности.