Задача из мирового учебника Из пункта А в пункт Б можно добраться по-разному. Рука атлантиста хватает линейку и чертит прямую, далее, послав все (т.е. нас) ко всем чертям, методично следует начертанию. И плевать атлантисту, что прочерчено по живому, что пространство между А и Б волнится, вихрится, бушует, плачет, хохочет и страдает. Плевать ему - нечерному и неиллюминату - что одно и то же существо, пребывающее в А и в Б - это два разных существа, и между ними не только количественное, но и качественное различие, поскольку за плечами у одного магическая ткань пути, а у другого - лишь ее предвкушение.

Технология связи и транспорта основана на этом атлантистском принципе - пройти как можно больше и измениться как можно меньше. Нет ничего более закрытого, чем базовые предпосылки "открытого общества". Оно "открыто" в какую угодно сторону, только не внутрь. А то, что не движется внутрь, остается на месте. Точнее, становится декорацией для чего-то иного, что движется сквозь или посредством его.

Евгений Головин приводит в таких случаях хрестоматийный пример: "Будоевицкий анабазис Швейка". "Черный иллюминат" Швейк уверен, что в город Будоевицы можно попасть, двигаясь в любом направлении. Он совершенно прав. Есть не одни Будоевицы, но множество. Реальное пространство имеет более сложную конфигурацию, нежели иллюзорные вселенные Минковского атлантистов. Рассудок - не более, чем скверный анекдот. Он столь же плосок, как шутки студентов технических вузов.

Из пункта А в пункт Б вышел человек. Какой класс! Пункт А. Смазанная буфетчица на зеленом вокзале, облупленная стена дома, бывшего когда-то оранжевым, но выцветшего до невообразимого сочетания солнца и грязи, синкопический ритм двигающихся ломаных веток под порывами душного ветерка, баба средних лет с сумкой и эрото-летальным недоумением в глазах, идущая "по де-лу" (как интересно было бы узнать подробнее о ее делах...), мальчик на велосипеде с легкой восьмеркой и судьбой непреднаме-ренного убийцы за ухом (через пять лет он пырнет вилкой своего товарища, надвигавшись бензином) и небо, такое разное в каждой точке живого мира, небо пункта А. Из всего этого изобилия, роскоши, чрезмерности фигур и смыслов, ускользающих намеков и засасывающих страстей плоти выходит человек. В принципе, он мог бы не выходить. Он мог бы сесть здесь на лавочке на центральной площади и сидеть так до вечера, пока не стемнеет и пьяные подростки не начнут угрожающе и возбужден-но (полные веснушчатого, бродящего семени) собираться по углам и конспиративно переговариваться с молодым ментом, и тогда уколы ночи заставили бы его отправиться куда-то, например, в тот же пункт Б (но совсем не обязательно) или искать укрытия в загаженной гостинице (гостиницы всего мира - в том числе и 5-ти звездочные - имеют характерный запах, это - запах тления материального существования, напоминающего туристу о финитности его тура) или у вороватой бабки, продающей на станции порченные огурцы. Но он не стал дожидаться, а как гласит задачка, взял и вышел. Заранее избрав иную долю, иное страдание, иное наслаждение, иной вид смерти. Ах, если бы только он остался....

Пункт Б. Теперь пункт Б. Возможно это лишь магическая редубликация пункта А. То же самое, но на велосипеде едет девчонка, которая только что чуть не упала, засмотревшись на распахнутого алкаша в канаве, около вокзальной буфетчицы отирается зоркий добродушный армянин, и в ветерке угадываются какие-то стальные очень тонкие иголки, отсутствовавшие в пункте А, и АБСОЛЮТНО ИНОЕ НЕБО.

Без человека (вне человека, до человека), вышедшего из пункта А (и пока не дошедшего до цели), пункта Б не существует. Не то чтобы вообще. Нет, он есть в мерцающем замысле. Он тяжело рвется к существованию, пытаясь продавить сгущенную пелену возможного, выпростаться острым углом плоти из тумана предположительности; его завязь, зародыши его взрослых обитателей и мягкие скелеты малышей уже шевелятся, но это процесс... Это будущее. Это полурукотворный, полупредестинированный объект, кото-рый еще может отклониться, сместиться, а то и вовсе обрушиться внутрь себя, так и не став твердой лавой фиксируемого атлантистской картографией присутствия. Пункт Б. Проект Омега. Что мы знаем об этом, в конце концов? Много было предчувствий и пророчеств. Лучшие сердца человечества описывали архитектонику этого небесного пункта Б. Но то, что отделяет нас от него (весь этот иллюминизм пути), столь насыщенно отвлекающими моментами, сбивает и приближает, уводит в сторону и открывает, обнажает и насылает чары гипноза, что не может не влиять на окончательную иерофанию пункта Б. Пункт Б. Пункт прибытия человека. Finis gloria mundi. Последний (не существующий) трактат Фулканелли.

Путь по обочине Он находится в пути. И на каждом шагу окутывает его магия бифуркаций. Пейзажи меняют свои очертания так причудливо, что порой человеку кажется, будто определенный ритм движений и траектория взгляда могут остановить шевеления знойной влажной плоти окружающего, превратить непроницаемую ткань вещества в хрустальное море. Найди поворот головы... Схвати ускользающее чувство едва заметное на фоне потеющей работы сухожилий и мышц... Сверни в сторону - там на поляне сидит шофер и трет масляную крыльчатку... Может быть, это и есть тот самый, который едет в правильном направлении, а совсем не в этот идиотский пункт Б.

Пары рассудка утверждают: не может быть - это просто шофер. Пары контррассудка - капилляры великого евроазиатского мыслительного органа, смущающие чары Большой Души - опровергают, точнее, сбивают с толка: а ты уверен?.. Хрен с ним, с шофером. По обочине идет девица. Специально не смотрит на человека. Не смотрит столь нарочито, столь исполненно скрытым значением, что теплая подушечная волна зреет в животе, под ребрами. Когда-то человеку, идущему из пункта А в пункт Б, было 13 лет. И в эти 13 лет любой женский образ - страшный, косой, полураздетый, усохший, с обтянутыми бедрами или морщинистым локтем вызывал возбуждающую и унизительную дрожь. Так бьется карась, которого суют глазами в мутную стеклянную банку. Сейчас ему, в целом, все равно, все прохладно и отсрочено, но 13 лет - принадлежащие иному пункту и иному пейзажу - никуда не делись. Как никуда не делось вообще ничто. Все есть, и все в нас. Все в нем. Так и этот шофер и девица - раз попавшись на глаза - никуда не денутся больше. Им некуда деваться, чья-то сила выкинула их на берег внимания, и нет пасти, способной заглотить эту роскошь назад. У бытия есть предбытийная матричная причина, но у него нет послебытийного могильного вместилища. Нет успокоения раз изрыгнутому из небытия. К бытию примешана Большая Мысль, оживляющая Большую Душу. И девать Ее некуда. Человек сворачивает (или не сворачивает), бредет в лес, подходит к ларьку, тыкается ликом в землю, подставляя затылок небесам.

НАТО "Слишком хорошо вы, ребята, живете, - скажет тот проницательный натовский тип, который способен схватить содержание русского маршрута. - Для этого мы вас (вместе с такими же, как вы, балканскими путниками из пункта А в пункт Б по картам Милорада Павича или Милоча Мачванского) и будем бомбить".

Ясно, что если так двигаться всегда и во всех ситуациях, то нас завоюют. Поэтому на русском маршруте периодически возникают тени с линейкой и угольником, а также с циркулем, чертящим не про-извольные овалы (как мы и солнце), а корректные картезианские кружки. И гонят нас из пункта А в пункт Б без бифуркаций, девиц и шоферов, без армян и буфетчиц, без велосипедистов и ветерка. Строем, унылой нерусской колонной, по гадким ненавистным рельсам, которые, увы, тщетно пытаются покорежить и разъесть наши национальные почвы, расовые зубастые травы и соки Евразии...