Дверь комнаты была теперь заперта — изнутри, — а ключ вытащен из замка.

Одиннадцать сорок шесть. Рид сидел скорчившись в большом мягком кресле: такой худой, такой усохший, напоминая тряпочную куклу, оставленную там кем-то в сидячем положении, голова — на спинке кресла, ноги — на полу. Широко открытыми глазами он смотрел в никуда. В его глазах не было никаких признаков жизни, они ничего не воспринимали и напоминали крапления агата, выглядывающие из-за миндалевидных краев жесткой сморщенной кожи. Взмахни прямо перед ними — они даже не отреагируют.

Грудь едва поднималась и опадала, что удавалось заметить, только приглядевшись повнимательней. Единственный признак жизни во всем теле.

Шон сидел бочком на широком закругленном подлокотнике того же кресла, как бы защищая Рида с той стороны. Рид крепко обхватил его руку своими обеими, уверенный, что в этой руке заключалось его спасение, пальцы словно жгутом обвились над локтем. Другая рука Шона, опущенная в карман пиджака, держала револьвер, контуры которого, если повнимательней приглядеться, обозначались сквозь материю.

Джин стояла спиной к ним в другом конце комнаты, склонив голову над столиком, где поставили таз с водой. Казалось, ей не хотелось привлекать внимание к тому, что она делала; еле слышно зажурчала сливаемая вода, и она вернулась к креслу, держа двумя пальцами свежую примочку — сложенный в несколько раз мужской носовой платок.

Одиннадцать сорок семь. Дочь склонилась над отцом. Почувствовав непосредственную опасность примочки, его веки дрогнули.

— Ну-ка, давай прикроем их хоть ненадолго, — умоляюще попросила она и нежно приложила примочку к его горящим, жестким как камень глазам, разгладила ее, мягко прижав кончиками пальцев. И все поглаживала и поглаживала, изгоняя прочь ужас. Наконец осторожно убрала руки, и примочка сама удержалась на месте.

Его голова едва двинулась, запоздало протестуя против нежного насилия.

— Нет-нет, — заворочался он и попытался стряхнуть примочку.

Одна его рука даже отлепилась от рукава Шона. Рид хотел поднять ее и стащить примочку. Джин мягко ее перехватила, остановила и вернула на прежнее место:

— Пусть они отдохнут, хоть немного. Не смотри на них. Отвлекись на минутку.

— Когда я их не вижу, они идут быстрей. Они меня обманывают.

— Я здесь, рядом с тобой. Он здесь, рядом с тобой.

Она примостилась на втором подлокотнике, который, очевидно, занимала до того, как пошла намочить платок.

Рид теперь оказался как бы между двумя стенами. Их тела, склонившиеся друг к другу, образовывали над ним прикрывающую арку. Однако несчастный по-прежнему крепко цеплялся за руку Шона, а не за руку дочери.

Ее рука успокаивающе поглаживала его по волосам, движения становились все легче и наконец прекратились совсем. Одиннадцать сорок восемь. Какое-то мгновение они молча наблюдали за ним сверху.

Потом, словно по взаимному согласию, посмотрели друг на друга. Она указал на часы и сделала круговое движение рукой, против часовой стрелки, имея в виду, что их следует отвести назад.

Он головой показал на крепкие тиски у себя на руке, которые не давали ему двинуться.

Она легонько кивнула и указала на себя пальцем, подразумевая, что пойдет сама.

Он вытащил руку из кармана, где лежал револьвер, остановил Джин еле заметным движением и указал пальцем на себя. Затем потихоньку, опираясь на спинку кресла, стал высвобождать руку.

Почувствовав, что он пошевельнулся, Рид мгновенно приклеился к нему с удвоенной энергией.

— Я отсидел ногу. Позвольте мне немного ее размять.

Он разомкнул спаянные страхом руки, оторвал их по одной, доверив Джин. Ей пришлось удерживать их — до того сильна была чуть ли не рефлекторная попытка вернуть их на прежнее место.

Шон уже встал с кресла и выпрямился во весь рост.

Одиннадцать сорок девять.

— Нет-нет, не вставайте! — Лицо, закрытое платком, исказила гримаса.

— Да я же здесь, рядом с вами. — В притворной попытке восстановить нормальное кровообращение он раза три сильно топнул ногой. — Мне необходимо минутку постоять на ней.

Она кивнула в сторону часов, как бы прося его поторопиться.

Он двигался быстро и осторожно, беззвучными шагами, обходя подальше мебель, чтобы нечаянно ее не задеть. Добравшись до часов, оглянулся через плечо, желая удостовериться, что Рид не обнаружил его бегства.

Полузакрытое лицо оставалось неподвижным, зато лицо Джин так и трепетало в мучительном ожидании.

Накрыв задвижку, поддерживавшую стекло с ободком, ладонью, Том постарался приглушить звук, который, он знал, неминуемо сейчас последует. Одно движение — и раздался приглушенный, еле слышный щелчок.

Рид не пошевельнулся.

Но в тот самый момент, когда ему почти удалось открыть дверцу, предательски тонко пискнули неподатливые шарниры.

Рид вдруг задергался в кресле, выдернул у Джин руку, она, взлетев вверх, сорвала мешающую шору. Возникла иллюзия, что его глаза не открылись, а только что снова появились на лице после странного физического исчезновения.

Одиннадцать пятьдесят. Рука Шона находилась уже на циферблате и готова была чуточку раздвинуть стрелки, как вдруг внезапно упала, словно соприкосновение с ними ее обожгло.

Они молчали. Все трое. Даже Рид не возмущался. Впрочем, в словах не было необходимости: говорили его широко раскрытые обвиняющие глаза.

— Вернитесь, Шон, — смирившись, вздохнула она наконец. — Вернитесь.

Шон медленно отошел от часов, вернулся к креслу, опустился на подлокотник, на котором сидел прежде.

Рид не сводил с него вопрошающего взгляда.

— Вы их не трогали?

— Я ничего не сделал, — апатично ответил Шон.

— Поклянитесь, что не сделали. Поклянитесь.

— Он ничего не сделал, папа. Я наблюдала за ним.

Пальцы Рида, подобно белым червям, обвились вокруг предплечья Шона.

— Ключ у вас? Ключ от этой комнаты?

— Да, он все еще у меня.

Одиннадцать пятьдесят одна.

— Покажите, звякните им, чтобы я услышал.

Шон коснулся своего кармана, и там что-то беспокойно зазвенело.

Еще пять белых червей поползли по другой стороне его руки и переплелись с первыми пятью.

— Ваш револьвер заряжен? Вы уверены, что он заряжен?

— Я показывал его вам всего несколько минут назад.

— Переломите его, посмотрите еще раз, удостоверьтесь.

Шон снова вытащил пушку и, держа в обеих руках, переломил. Совершенно машинально, даже не глядя. Червяки проползли по револьверу, ощупали каждый патронник.

Шон, по-прежнему не глядя, хотя и приложив усилие, закрыл револьвер.

— Комната, в которой мы сидим, заперта на ключ, — пробубнил он. — Дом, в котором находится эта комната, на замке. Территория вокруг дома — под наблюдением. — Его глаза сощурились, как будто он смотрел на что-то этакое, что только он один мог видеть. — Сюда никто и ничто не сможет проникнуть.

Одиннадцать пятьдесят две.

Рид сделал глубокий вдох.

— Вы ненавидите меня, сынок. Вы ненавидели меня только что, пусть даже на мгновение. Я почувствовал, как по вашему телу прошла ненависть, как ваше тело на мгновение очерствело.

Шон, без всякого чувства в голосе, произнес:

— Не называйте меня сынком, сэр. У меня был отец. И он не боялся умирать.

— Но ведь он не знал, когда наступит его смерть.

— Ну, в таком случае моя мать. Она тоже не боялась. А она знала. У нее был рак. Причем врачи даже не могли применять обезболивающие средства, поскольку у нее было слабое сердце. В самом конце она улыбнулась мне слабой улыбкой. Последние ее слова были: «Прости, Том, что доставляю тебе столько хлопот». — Он замолчал.

Пальцы, сжимавшие его руку, соскользнули с нее и сошлись в рукопожатии. Затем поднялись к лицу Рида и на мгновение закрыли его, словно пытаясь смахнуть с него страх.