— Что именно?

— Уже одним своим присутствием вы превращаете эту жалкую, убогую комнату в нечто… пленительное… волшебное… Благодаря вам я кажусь себе на двадцать лет моложе и чувствую… как я, бывало, себя чувствовал, когда на побывке прогуливался в стальном солдатском шлеме по бульварам и был уверен, что за любым углом найду…

— Что?

— Не знаю… ну, что-то удивительное. Хотя я ничего и не находил, это не имело значения, потому что впереди меня всегда ждал новый поворот. Само чувство — вот что было важно. Даже собственные шаги были исполнены музыки. Мне всегда хотелось вернуть это ощущение… но с тех пор так ни разу и не удалось испытать его… Это, должно быть, магия.

— Черная или белая?

Он рассеянно улыбнулся. Намека он, очевидно, не понял.

— Ну, мне пора. — Она встала, подошла к комоду. — Выпьем еще, на прощанье. По-моему, тут как раз осталось на один тост.

Она подняла бутылку и посмотрела на свет. Затем наполнила оба стакана и оставила их на минутку на крышке комода, которая служила подсобным столом, на приличном расстоянии друг от друга.

— Надо привести себя в порядок — прежде чем вы посмотрите на меня в последний раз. — Она улыбнулась, глянув через плечо.

В руке у нее щелкнула, открывшись, миниатюрная металлическая пудреница. Гостья наклонилась над крышкой комода к зеркалу. Сделала несколько торопливых движений, которые скорее свидетельствовали о намерении, нежели о действии, поскольку лица пудра не достигала. Получалось, что она пудрит воздух.

А он сидел, улыбаясь ей в блаженной доброжелательности.

Нос ее ничуть не стал белее — но ведь, вероятно, в том-то и состоит искусство его напудривания, чтобы не было заметно. Два-три белых зернышка упали на крышку комода темного дерева. Она наклонилась к ним — воплощенная аккуратность — и сдула их в небытие.

Затем подхватила стаканы и вернулась к нему.

Митчелл глядел на нее чуть ли не с собачьей преданностью:

— Не могу поверить… это действительно происходит, происходит со мной. Вы — действительно здесь. Вот так склоняетесь надо мной, протягивая мне стакан. Ваше дыхание горит у меня на виске. А воздух наполнен какой-то свежестью, будто в комнате благоухает один-единственный, но очень душистый цветок…

Говоря это, он поставил стакан на стол, она тоже, как будто все было предусмотрено и расписано заранее.

— Когда вы исчезнете за дверью… я пойму: ничего этого не было. Вы… вы будете сниться мне всю ночь, а утром я уже не буду знать, что же было явью, а что — сном. Да я и сейчас уже не знаю.

— Выпейте. — Когда он потянулся за стаканом, она бросила с неожиданной резкостью: — Нет, ваш вон тот. Вы что, забываетесь?

— За что?

— За грядущий сон. Пусть он будет долгим и приятным.

Митчелл взял стакан:

— За грядущий сон.

Женщина смотрела, как он глотнул и поставил недопитый стакан.

— Это не первая наша встреча, — задумчиво заметила она.

— Да, вчера вечером, в театре…

— Нет, не только там. Однажды вы меня уже видели. На ступеньках церкви. Вы не помните?

— На ступеньках церкви?! — Голова у него по-идиотски качнулась, он с усилием поднял ее. — Что вы там делали?

— Выходила замуж. Теперь припоминаете?

Рассеянно, поглощенный тем, что ему говорили, Митчелл допил свой стакан до дна.

— Я был на свадьбе?

— Ах да, вы были на свадьбе… весьма на то похоже. — Она резко встала, щелкнула выключателем радиоприемника. — А теперь немного музыки.

В комнату ворвались грубые гортанные звуки тромбона. Женщина задумчиво закружилась перед столом, вращаясь все быстрее и быстрее, ее юбка раздувалась и становилась все шире и шире.

Он приложил руку ко лбу.

— Что-то я вижу вас не очень четко… что такое… свет, что ли, гаснет?

Танец-соло все убыстрялся и убыстрялся, погребальный танец триумфатора.

— Свет горит, а вот вы угасаете.

— Грудь… она разрывается на части. Позовите на помощь… доктора…

— Ни один доктор уже не успеет.

Она уже напоминала вращающийся волчок, который, казалось, удаляется по длинному туманному коридору. Сначала она казалась ему нестерпимо ярким пятном, затем будто раскаленный добела, но уже остывающий металл. И постепенно ушла навсегда во тьму.

При последнем издыхании, уже лежа на ковре у ее ног, стеная и исходя пеной, он выдавил:

— …лишь хотел осчастливить вас…

— Хотел… хотел… — прошептал откуда-то издалека насмешливый голос.

И растаял в тишине.

Выйдя из комнаты, она прислонилась спиной к дверному косяку, уже готовая захлопнуть дверь, но замерла как вкопанная, оставив ее слегка приоткрытой: да, она снова может войти, если только пожелает.

Они посмотрели в упор друг на друга. Мейбелл, светловолосая, крупная, неряшливо одетая, держала в руках нечто цилиндрической формы в оберточной бумаге. Женщина в бархатной пелерине окинула ее бойким взглядом — так бросает вызов тореадор, внимательно и настороженно наблюдая за быком.

Мейбелл заговорила первой, надув размалеванные пухлые губы:

— Это для Митча. Раз не хочет меня видеть, так чего уж тут. Теперь-то я все понимаю, но скажите ему…

— Да?

— Скажите ему… пусть выпьет бульон, пока еще горячий.

Женщина в пелерине бросила взгляд через плечо на щель приоткрытой двери — слишком узкую, чтобы через нее можно было что-то разглядеть.

— Вас видели внизу, когда вы пришли?

— Да, конечно.

— Они видели, что вы несете этот суп?

— Да.

Как легко можно было заманить эту толстуху в комнату. Когда раздался первый — предупредительный — стук в дверь, женщина передвинула ширму, загородив тело. Как легко, в считанные мгновения, прежде чем эта глупая тетеря обнаружит своего Митча, можно было заставить умолкнуть ее навеки, дав глотнуть из того же стакана, из которого только что пил он. Или просто оставить ее там, пусть расхлебывает, да только она до того глупа, что ей нипочем не отвертеться от наказания.

Женщина в черной пелерине снова повернулась к Мейбелл. Дверь у нее за спиной теперь уже определенно закрылась.

— Спускайтесь туда, откуда вы пришли, убирайтесь отсюда, да поскорее. — Шепот прозвучал как предупреждение, а не угроза.

Мейбелл же просто вытаращила голубые кукольные глаза и тупо на нее уставилась.

— Быстрее! Каждая лишняя минута, которую Вы проведете здесь, будет засчитана против вас. Непременно прихватите с собой этот сосуд, причем не вздумайте открывать его. Соберите вокруг себя людей, дайте им понять, что вы не смогли попасть в комнату — обеспечьте себе защиту!

Она подтолкнула эту туго соображавшую клушу, и та поневоле засеменила к лифту. В конце коридора, на повороте, блондинка ошарашенно оглянулась:

— Нο что… что случилось? Что произошло?

— Ваш дружок лежит там мертвый, я убила его. А вас, глупышка, я всего лишь пытаюсь спасти от тюрьмы. Я ничего не имею… против других женщин.

Но Мейбелл даже не дослушала до конца. Издала звук, будто царапнули гвоздем по стеклу, и её как ветром сдуло.

Женщина в бархатной пелерине быстро, — но так, что никто бы не подумал, что она убегает, — направилась в другой конец коридора к створчатой двери, выходившей на неохраняемую заднюю лестницу.