— Вы чем-то напуганы, — спросил Ярков. — Как доехали?

— До границы ехал нормально. А вот в Райяйоках ко мне в купе зашел какой-то субчик и все меня расспрашивал — кто я, куда еду, зачем. Расхваливал жизнь за границей, хулил Советский Союз и уговаривал меня не возвращаться обратно. Я сказал ему — с чего бы мне оставаться здесь? В Советской Карелии у меня свой дом, семья, в колхозе мне живется неплохо. Мой старший сын учится в Лесной академии в Ленинграде, две дочери ходят в школу. Он не поверил, что мой сын учится в академии. А чего мне врать? Устал я от него.

Вышли с перрона на вокзальную площадь. Консул пригласил Матюшина в машину. Тот как-то сник.

— В Советское консульство.

— А как бы удостовериться? Вы, конечно, меня извините, но я впервой за границей. Из Карелии только в Ленинград несколько раз выезжал.

Ярков вынул из кармана дипломатический паспорт:

— Вот, посмотрите.

Матюшин внимательно пролистал все странички.

— Солидный документ, — сказал он уважительно. — Теперь я спокоен.

В полпредовской столовой Ярков вместе с Матюшиным позавтракали и пошли в кабинет консула.

— Вы знаете, по какому делу вас сюда вызвали? — спросил Ярков.

— Да. Мне сказали, что нашего бывшего командира Тойво Антикайнена финский суд обвиняет в убийстве пленного белофинна и что Тойво грозит смертная казнь. Но мы-то знаем, что пленных не убивали.

— Завтра вас будут допрашивать на суде. Вы должны рассказать там все, что знаете, всю правду. Будут задавать всякие хитрые вопросы, чтобы запутать вас, сбить с толку. Держите ухо востро. Говорите только то, что вы хорошо помните и знаете.

Матюшин поежился:

— Может быть, вы со мной пойдете, чтобы я мог посоветоваться?

— Нет, на это я не имею права. Держитесь спокойно, не торопитесь с ответом, ведь правда на вашей стороне. Против Антикайнена будут выступать в качестве свидетелей обвинения русские белогвардейцы и белофинны, которых вы изгоняли из Советской Карелии.

— Как же я один против такой банды? — испугался Матюшин.

— Суд будет допрашивать каждого в отдельности. Давайте восстановим в памяти, как все было. Расскажите по порядку обо всем, что вы помните о походе на Кимас-озеро.

Намять у Матюшина была цепкая. Рассказывал подробно, обстоятельно. Беседа консула с Матюшиным продолжалась несколько часов.

— Вот так и на суде все расскажите. Ничего не упуская, ничего не прибавляя. Только правду. В ней сила, — сказал в заключение Ярков.

Заседание суда началось в 10 часов утра. Ирина сидела в ложе для журналистов.

Ввели Антикайнена. Высокий, очень худой. Лицо за годы тюремных мытарств потеряло живые краски. А глаза острые. Держался Тойво прямо, бодро.

Председатель суда приступил к допросу свидетеля обвинения.

— Ваша фамилия, возраст, место рождения, род занятий? — спрашивал он полноватого мужчину лет пятидесяти, с седой бородкой.

— Иванов Петр Викторович. Пятьдесят один год. Уроженец Санкт-Петербурга. Штабс-капитан. Служил в армии генерала Юденича. Участвовал в освобождении Карелии от большевистской власти. В настоящее время занимаюсь коммерческой деятельностью, — бойко отвечал он на вопросы председателя суда.

— Что вам известно о сожжении на костре пленного Мариниеми?

— Мне рассказывали, что по приказу красного генерала Тойво Антикайнена был сожжен на костре пленный финн Мариниеми. Считаю это антигуманным актом.

Антикайнен зло рассмеялся:

— Может быть, господин Иванов расскажет, сколько мирных жителей он лично расстрелял в Ругозерском районе?

— Я лишаю вас слова, подсудимый Антикайнен.

Затем допрашивали свидетеля обвинения Кляпикова.

Кляпиков в своих показаниях заявил, что он не видел, как сжигали Мариниеми, но видел пламя костра и слышал запах человеческого мяса.

— Может быть, свидетель расскажет, как пахнет жареное человеческое мясо, ему, наверно, это известно, — раздался насмешливый голос Антикайнена.

— Лишаю вас слова, подсудимый Антикайнен, и предупреждаю последний раз.

Настал черед Матюшина.

— Я прошел под начальством Антикайнена всю войну с белофиннами, пока мы не очистили от них Советскую Карелию. Участвовал в боях. Брали в плен. Пленных под конвоем отправляли в тыл. Я впервые здесь слышу о сожжении какого-то пленного Маннергейма.

— Мариниеми, — сердито поправил председатель куда.

— Извините. Ошибся, — сказал простодушно Матюшин. — Просто мне вспомнилось, как по приказу Маннергейма было убито и замучено много тысяч финнов, да и русских тоже, сражавшихся на стороне финских революционеров.

Антикайнен зорко всматривался в лицо Матюшина. Вспомнил его. Матюшин был, пожалуй, самый старший в отряде, участник империалистической войны, отличный стрелок, хорошо ходил на лыжах.

Слушая показания Матюшина, Ирина ликовала. Безыскусная, убедительная речь Матюшина смутила многих.

— Какой там Мариниеми? У Тойво дисциплина в отряде была крепкая. Один из бойцов стащил гуся у крестьянина и опаливал его на костре. Может быть, этого гуся звали Мариниеми? — спросил Матюшин и продолжал: — Но за этого гуся Антикайнен лишил чести служить в его отряде и отправил бойца в тыл сопровождать пленных. Отчисление из отряда было самым тяжелым наказанием.

Председатель суда прервал заседание, объявив, что допрос свидетеля защиты Матюшина будет продолжен на следующий день.

Ирина возвращалась домой в самом приподнятом настроении. В корпункте наскоро рассказала Надюше о заседании суда, просмотрела газеты, напечатала сообщение в Москву и отправилась в консульство. Ей не терпелось поделиться своими впечатлениями с Константином Сергеевичем.

Каково же было ее удивление, когда она застала Яркова в большой тревоге. Матюшин исчез. Когда за ним приехали в здание суда, там сказали, что Матюшин ушел вместе со своими приятелями и решил в консульство не возвращаться.

— Его украли, — сказал Ярков. — Мы наводили справки во всех инстанциях. Там ничего определенного не сказали, обещали выяснить. "Уехал с приятелями". У него нет никаких приятелей. Его просто увезли, а можеть быть, уже убили, как убили хозяйку конспиративной квартиры, у которой скрывался Антикайнен, как повесили Лагенбума…

В тот же вечер было созвано собрание всех членов советской колонии. Ярков информировал об этом чрезвычайном происшествии. Люди были взволнованы. Пропал советский человек! Тревога за судьбу Антикайнена звучала в их голосах.

Ярков роздал всем отпечатанные фотографии Матюшина, просил немедленно поставить в известность консульство, если кто случаем встретит Матюшина или услышит о его судьбе.

Утром Ирина, проведя бессонную ночь, отправилась на заседание суда.

Под усиленной охраной полицейских в зал заседаний привели Матюшина.

"Жив!" — было первой мыслью Ирины. Но это был какой-то другой человек. Он еле передвигал ноги.

— Итак, — продолжал допрос судья, — скажите, что нам известно о сожжении пленного Мариниеми на костре?

Матюшин молчал.

— Вы слыхали о том, что сожгли пленного?

— Да, — выдавил из себя Матюшин.

— Об этом говорили бойцы отряда Антикайнена?

— Да, — еще тише произнес Матюшин.

— Сожжение пленного было произведено по указанию командира отряда Тойво Антикайнена? — спросил прокурор.

— Да…

— Таким образом, вы вчера дали неправильные показания и от них теперь отказываетесь?

— Да…

Ирину начала трясти лихорадка.

— Узнаю работу охранки! — воскликнул Антикайнен.

— Подсудимый Антикайнен, вы лишаетесь слова, — заученно произнес председатель суда.

— Я удовлетворен, — с довольным видом произнес прокурор.

Председатель суда сказал, что свидетель Матюшин свободен. Полицейские вывели его из зала.

Ирина поспешила к выходу.

Матюшин, опустив голову, шел через двор в помещение, где были собраны свидетели. Полицейский открыл дверь, втолкнул туда Матюшина и что-то сказал; что именно, Ирина не расслышала, но в ответ раздались возгласы по-фински и по-русски: "Молодец! Герой! Теперь ты наш!"