Пикквик устремился к борту, ему всегда хотелось заглянуть вниз, может быть, хотелось поплавать. Антошка прицепила поводок.

Над водой рваными клочьями плыл туман, словно облака спустились на воду. В гул моря вплетались какие-то посторонние звуки, и вдруг зазвенели длинные, тревожные звонки.

Колокола громкого боя! Надрывные звонки слились с выстрелами. По палубе забегали матросы, с пушек поспешно сдирали чехлы. Гул нарастал. Антошка подняла голову и увидела в небе черные силуэты самолетов. Они летели высоко. Вот от одного из них отделилась продолговатая черная капля и стремительно понеслась вниз. Раздался звук лопнувшей электрической лампочки, и из воды взметнулся фонтан воды. Вот от другого самолета летит такая же черная капля, она падает уже ближе, падает, как разбитое яйцо на раскаленную сковородку.

— Антошка! — схватила дочь за плечо Елизавета Карповна. — Воздушное нападение! Пойдем! — Мать втолкнула Антошку в пустую кают-компанию и, крикнув: — Сиди здесь, я принесу Джонни, — убежала.

Гул самолетов, взрывы бомб и оглушительная стрельба усиливались.

В каюту заглянул стюард:

— Не бойтесь, мисс, сейчас прилетят советские истребители, и «юнкерсы» закувыркаются, пойдут на дно моря кормить акул.

— Но бомба может попасть в наш пароход? — опасливо осведомилась Антошка.

— Нет, нет! Они высоко летают, боятся наших зенитных пушек, — успокаивал Мэтью. — Вот смотрите. — Стюард вынул из кармана спичечный коробок и положил его на пол. — Это будет наш корабль. — Он отломил головку от спички. — А это бомба. Смотрите! — Старик встал на стул, высоко поднял руку, прицелился и бросил спичечную головку. Она упала далеко от коробка. — Попал? — спросил он.

— Нет, нет.

— Еще раз постараемся поразить цель. — Мэтью много раз прицеливался, но головка падала далеко от цели. — Вот так и бомбы, — заключил он. — Раньше германские самолеты пикировали прямо на корабль, а теперь боятся. Чуют свой конец. Вылетят в море, покидают бомбы куда попало и обратно на базу.

Мэтью, как всегда во время боевой тревоги, был суетлив, говорлив, и Антошка поняла, что он сам не верит, что все это так безопасно. Погладив по голове девочку, он убежал.

Елизавета Карповна, запыхавшись, внесла Джонни; он таращил глаза, хныкал и никак не мог очнуться от сна. Пикквик шел следом и при каждом взрыве сердито гавкал.

В переговорной трубке щелкнуло, и раздался голос капитана:

— Миссис Элизабет, прошу вас пройти в лазарет, нужна ваша помощь.

И снова Елизавета Карповна, прижав на мгновение к себе дочь, уходит.

Джонни куксится. Он не выспался, и его пугают взрывы, пальба из пушек, от которых в каюте стоит сплошной грохот и все содрогается.

— Это не опасно, Джонни! — кричит Антошка. — Я тебе сейчас покажу. — Она вынимает спичку, отламывает головку, взбирается на стул и пытается попасть в коробку, но спичечная головка падает каждый раз далеко от коробки, как бы тщательно ни прицеливалась Антошка. Это упражнение совсем ее успокоило. — Не попадут, — уверенно сказала она.

— Мэм, мэм, — капризничает Джонни, и Антошка понимает, что он хочет есть: время кормить его.

Она решительно забирает на одну руку Джонни, под другую руку Пикквика и спускается в камбуз. Надо приготовить Джонни кашу, да и Пикквпк не особенно насытился из тарелки Паррота. Щенком только позабавились и не позаботились покормить.

В камбузе Антошка включила электроплиту, вскрыла банку со сгущенным молоком, влила в кастрюльку воды, положила туда две ложки сгущенки и поставила кипятить. А пароход качнуло — то ли он менял курс, то ли волна стала круче, — и Джонни растянулся на полу.

— Ну, ну, не плачь, — подняла его Антошка. — Куда же тебя пристроить?

В углу стоит пустой бочонок из-под рыбы, но внутри он залеплен чешуей.

Антошка тряпкой обмахнула чешую и водворила туда Джонни. Малыш держался руками за край бочонка: ему это понравилось. Пикквик прыгал вокруг и старался лизнуть мальчика в лицо.

— Вот я и тебя туда посажу, чтобы ты не мешал мне. — Антошка сунула в бочонок и щенка.

Теперь оба малыша выглядывали из бочонка и оба смеялись. Джонни показывал свои жемчужные зубы, а Пикквик смеялся от уха до уха, обнажая целую коллекцию белоснежных зубов всех размеров.

Каша закипела.

А где-то наверху слышен рев моторов, стрельба.

— Слышите, какой идет бой, — приговаривает Антошка, помешивая кашу. — Это наши советские самолеты сбивают фашистские «юнкерсы».

Джонни хочет есть, он нетерпеливо требует каши, и Пикквик, почуяв запах молока, тоже скулит, и оба голодными глазами смотрят на нее, свою кормилицу. Антошка балансирует у плиты, мешает кашу, громко приговаривает, стараясь заглушить внутренний страх.

Каша готова. Антошка вылила ее в тарелку — пусть постынет. Хотела повернуть кран, выключить плиту и вдруг подумала о том, что кончится же стрельба и все придут в кают-компанию, а Улаф занят где-то там, наверху, и обеда не будет.

Антошка заглянула в рундук. Да, она поможет Улафу — почистит картошку, порежет овощи.

Вытащила из бочонка Джонни. В его волосах и на комбинезончике налипла чешуя, он весь пахнет рыбой. Посадила мальчика на колени, кормит кашей и все время непрестанно приговаривает, подавляя страх в себе.

Джонни не заставляет себя просить: он, как голодный галчонок, широко открывает рот и глотает кашу. А Пикквик рвется из бочонка — он тоже голоден. Теперь малыши меняются местами. Джонни снова в бочонке, а в мисочку Пикквика выскребаются остатки каши. Горячо? Подожди, потерпи, пока остынет. Пикквик царапает лапами пол, двигает носом миску. Антошка подливает в кашу холодной воды:

— Ешь, щен! — и принимается за овощи.

Она приготовит настоящий русский борщ. Сняла со стены большую доску, шинкует капусту — шинкует тонко, как учила мама, режет соломкой свеклу, морковку, лук, все это ставит тушить на большой сковородке. Стоит и раздумывает: а хватит ли на четырнадцать человек? Никогда еще ей не приходилось готовить так много. Когда приходили гости, мама готовила сама, а Антошка только помогала… Теперь открыть банки с мясными консервами для борща, для жаркого. На гарнир будет жареная картошка ломтиками, а не вареная, мокрая, которую подают здесь три раза в день; из яблочного джема Антошка сделает кисель.

Ого, оказывается, борщ придется варить в двух кастрюлях: пароход качает и из кастрюли выплескивается вода.

А наверху стоит немолчный грохот, и Антошка должна поминутно оглядываться, чтобы увидеть, не обижают ли друг друга ее питомцы, не плачет ли Джонни.

Антошка собиралась уже опустить в кипящую воду тушеные овощи, но грохот сотряс корабль, и с подволока в кастрюлю посыпались пласты масляной краски. Надо кипятить свежую воду, кипятить под крышкой.

Антошка разыскала томатную пасту, добавила несколько ложек в овощи. Конечно, на мясном бульоне борщ был бы вкуснее, и хорошо бы положить туда антоновское яблоко и порезать сосисок. Такой борщ любил папа… Теперь открыть мясные консервы, смешать с овощами и опустить в кипяток. Сколько же банок открыть — две, три? Решила, что мясом борща не испортишь, открыла три банки.

А почему не видно Джонни и Пикквика? Заглянула в бочонок.

Малыши устали стоять, уселись на дно. Пикквик рвет зубами тряпку, Джонни ее вырывает у него из пасти. Ничего, не ссорятся, пусть играют.

Кипит борщ, распространяя запах лука, капусты и тушенки. Смешное слово — «тушенка». Никогда раньше не слышала его Антошка, и мама не знала. Раньше называли: «тушеное мясо», а какой-то русский эмигрант в Америке, забывший родной язык, вместо тушеное мясо перевел «тушенка». Этикетки с таким названием наклеены на банках, которые, очевидно, изготовлены на экспорт в Советский Союз.

Жаль, что ни шведы, ни англичане не знают, что такое сметана. А как был бы вкусен борщ со сметаной!