Антошка, закусив нижнюю губу, старательно вывела эмблему.

— Спасибо, мисс. Эти танки мы отправляем в Россию.

Рабочие подходили, смотрели на эмблему и переносили ее на другие танки.

Эти грозные машины рабочие создавали для Красной Армии и впервые в жизни понимали, что значит работать на себя, на победу. Делали их по-хозяйски, соревновались, кто лучше и быстрее выполнит работу. Так пролетарская солидарность рождала на капиталистическом предприятии радость труда.

На трибуну поднялся очередной оратор. Площадь постепенно смолкала, и в наступившей тишине прозвучал вопрос:

— Почему правительство Великобритании не держит своего слова, не открывает второго фронта?

— Почему? — ухнула единым голосом площадь.

— Мистер Черчилль обещал открыть второй фронт, когда еще не опадут последние листья на деревьях. Уже опали волосы на голове премьера, а о втором фронте что-то молчат…

— Позор! — тысячеголосым эхом отозвалась площадь.

— Предлагаю послать нашему правительству письмо с требованием немедленно открыть второй фронт, высадить английские войска в Европе.

Площадь гудела.

— Правильно!!! Открыть второй фронт!!! Да здравствует победа над фашизмом! Да здравствует Красная Армия!!!

В воздухе замелькали белые листки. Рабочие ловили их и, приложив к корпусу танка, ставили подписи под требованием открыть второй фронт. Сотни листков. Тысячи подписей.

Единый порыв, какое-то необъяснимое чувство локтя, единодушия царило на площади.

Взревели моторы, синий дым окутал площадь, и, расступаясь, рабочие пропускали танки, махали кепками, беретами, и «Да здравствует победа!», «Привет русским солдатам!» неслось вслед уходящей колонне.

Наконец двинулся и автобус.

Елизавета Карповна и Антошка сидели, схватившись за руки, полные душевного подъема и чувства благодарности. Елизавета Карповна не могла удержать слез. Антошка познала настоящее счастье!..

В портовой конторе девушка просмотрела документы и повела пассажиров на пароход. Пробирались по бесконечным лабиринтам штабелей ящиков, тюков, бочек. Шла погрузка на пароходы. На причале десятки кранов, походивших на черных аистов, поднимали клювами в воздух тюки, танки, казавшиеся игрушечными, проносили их по воздуху и осторожно опускали, как в копилку, в пароходные трюмы. Тысячи чаек хлопотливо носились над пароходами, из-под ног взлетали стаи голубей. Над портом колыхались связки аэростатов воздушного заграждения, казавшиеся воздушными шариками. Порт был полон звуков: дребезжали сигнальные звонки кранов, гудели пароходы, громыхали цепи, свистели паровозы, подававшие платформы с грузами под краны, кричали чайки.

По деревянному трапу мать и дочь взошли на пароход. Антошка прижимала к себе мистера Пикквика, который пытался выбраться из-за пазухи и жалобно скулил.

— Где капитан? — спросила девушка, провожавшая пассажиров, у матроса.

— У первого трюма, принимает груз.

Перешагивая через какие-то оттяжки, тюки и ящики, наконец добрались до капитана.

В это время огромный танк, испещренный значками «V», рисунками скрепленных в пожатье рук, лозунгами «Смерть фашистам!», «Желаю победы, русский брат Иван!», спускался в пасть раскрытого трюма.

Антошка вспыхнула от радости. Они поплывут вместе с танками в Советский Союз. После митинга на площади у нее было чувство, что ей поручено доставить в Советский Союз не только рубашечки и платьица, сшитые шведскими женщинами, но и танки, сделанные английскими рабочими.

Когда танк спустился вниз и цепи крана с грохотом выбрались из трюма и, раскачиваясь, взмыли вверх, капитан повернулся к своим новым пассажирам.

— Здравствуйте, миссис Васильефф, здравствуйте, мисс. — Капитан сорвал с руки перчатку. — Добро пожаловать! Сейчас вам покажут вашу каюту.

Капитан парохода мистер Макдоннел был среднего роста, черноволосый, с легкой проседью на висках. Трудно было определить его возраст. Но когда он улыбался, светлые морщины прятались и он выглядел совсем молодым.

«Веселый человек», — решила для себя Антошка и с надеждой прижала к себе Пикквика, который старался высунуть нос и даже заскулил. Но капитан, казалось, ничего не заметил.

— Джордж, — окликнул капитан молодого матроса, проходящего мимо, — покажите пассажирам их каюту, помогите устроиться и передайте коку, чтобы он принял на довольствие в кают-компанию еще трех пассажиров. Вас ведь трое? — Капитан выразительно посмотрел на руки девочки, заталкивающие мистера Пикквика за пазуху.

— Да, то есть нет. Трое — это если считать Пикквика. Вы разрешите его взять с собой?

— Не знаю, стоит ли? — рассмеялся Макдоннел. — Покажите.

Антошка извлекла щенка. Капитан посадил его на ладонь и, придерживая другой рукой, стал вертеть мистера Пикквика, рассматривал его со всех сторон, раскрыл пасть, снова сомкнул и, возвращая Антошке, сказал:

— Подходящий пассажир. Отличный скотч, прикус что надо, уши великолепные, он старается их уже поставить, лапы сильные. Будущий чемпион. Ему десять — двенадцать недель?

— Да, ему три месяца.

— Но… — сказал капитан, подняв палец.

Антошка замерла.

— Сервировать мистеру Пикквику будут под столом, а не на столе.

Антошка и мама рассмеялись. Все уладилось.

Молодой матрос, вытирая руки паклей, предложил:

— Пожалуйста, пройдите прямо… теперь налево… теперь вниз…

— По лестнице? — спросила Елизавета Карповна.

Матрос усмехнулся:

— Вниз по трапу, миссис.

Каюта была небольшая, с четырьмя койками в два яруса. Верхние койки были откинуты и прикреплены к переборкам. Между койками стоял рундук, который Антошка приняла за комод, две тумбочки с углублениями на крышке, в которые были вставлены графины с водой и стаканы.

— Располагайтесь, пожалуйста. Багаж вам принесут. Завтрак в восемь ноль-ноль, ленч в тринадцать, затем файф-оклокти[1] и обед в двадцать ноль-ноль.

Елизавета Карповна соображала, где поместить дочь — у иллюминатора или у внутренней переборки. Где безопаснее? Антошка сама облюбовала себе койку у внутренней переборки.

Матрос внес два чемодана. Один чемодан, с подарками для ленинградских детей, Елизавета Карповна попросила засунуть под койку, а второй стала разбирать.

Антошка выскользнула вслед за матросом и вскоре вернулась обратно.

— Это ты куда бегала?

— Я хотела посмотреть, посыпает ли матрос солью наши следы.

— Нет, мне кажется, наш капитан без предрассудков. Он сразу согласился нас взять, не стал мне выговаривать, что женщина на корабле приносит несчастье, и вообще обошелся весьма приветливо.

Антошка повисла на шее у матери:

— Мамочка, ты только подумай: пройдет несколько дней, и мы будем дома. Ведь с этого корабля мы сойдем только на нашу землю, и никуда больше. Это же счастье.

— Подожди говорить «гоп», — вздохнула мама.

— Мамочка, ты, кажется, тоже становишься суеверной.

Антошка посмотрела на Пикквика. Он ходил, переваливаясь на коротких лапах, обнюхивал, удивлялся и успел сделать три маленьких круглых лужицы.

Вверху грохотало, визжало, скрипело, и вдруг в этом грохоте, где-то совсем близко, раздались удивительно нежные звуки, словно кто-то играл на тоненькой флейте. И сразу вспомнились душистый подмосковный лес после дождя и дальний гром завалившейся за лес тучи, и почему-то хотелось плакать. Мать и дочь стояли прислушиваясь. Музыка становилась все явственнее, Антошка распахнула дверь. За нею стоял старый человек в тельняшке, с белоснежной бородой, бахромой обрамлявшей подбородок от уха до уха. В руках у него была маленькая деревянная коробочка — музыкальная шкатулка: она-то и издавала эти нежные звуки.