Он развернулся и стремительно, как олень, помчался обратно, вверх по улице, в гору, — высокий, жилистый мужчина с жесткими седеющими волосами.

Гонтийский порт стоит на внутреннем крае узкой длинной бухты между крутыми берегами, образующими нечто вроде подковы. Вход в бухту расположен меж концов этой подковы — двух скал, которые называются Врата Гонта или Сторожевые Утесы. Расстояние между ними не превышает ста локтей. Таким образом, гонтийцы надежно защищены от нападений пиратов, но эти же скалы сделали их заложниками землетрясений: длинная бухта продолжает геологический разлом в земле, и открытые челюсти всегда могут сомкнуться.

Сделав все возможное, чтобы предупредить горожан, оповестив портовую стражу и стражу ворот, которой надлежало предотвратить панику и давку на дорогах, ведущих из города, Огион поднялся на самый верх портового маяка, заперся, поскольку к нему ломились все сразу, и отправил своего призрачного двойника к Черному пруду, что на Семировом лугу.

Старый учитель Огиона сидел на земле неподалеку от пруда и ел яблоко. На траве у его ног белели яичные скорлупки, а сами ноги были покрыты коркой засохшей грязи. Подняв глаза и заметив двойника Огиона, Далсе улыбнулся — широко и радостно. По как же он сдал! Каким старым выглядел! Огион по занятости не виделся с учителем больше года; в Гонтийском порту у него всегда было полно дел: услуги и богачам, и беднякам — и ни минуты свободной, не говоря уже о том, чтобы побродить по лесистым склонам горы Гонт или посидеть у очага в Ре-Альби со старым учителем Гелетом, помолчать, послушать, побыть в покое. Гелет совсем состарился, ему сейчас было под восемьдесят. И он боялся. Старик радостно улыбнулся, увидев Огиона, но на лице его был страх.

— Думаю, нам надо сделать вот что, — без всяких околичностей начал старый волшебник, — не дать разлому сомкнуться. Ты будешь на Вратах, а я на внутреннем конце, в горе. Поработаем вдвоем — понял? Должны управиться. Я прямо чую, как оно будет, а ты?

Огион покачал головой. Он заставил своего двойника опуститься на траву и устроиться рядом со старым Гелетом, хотя, когда двойник сел, ни одна травинка даже не шелохнулась.

— Я смог только поднять в городе панику и выслать все суда из бухты, — сообщил он. — Что вы чувствуете? Как именно?

Это были сугубо ремесленные вопросы, которые волшебник мог задать только волшебнику. Гелет помедлил, прежде чем ответить.

— Я научился этому у Ардо, — сказал он и вновь умолк. Он никогда не рассказывал Огиону о своем учителе — волшебнике, который не пользовался на Гонте известностью, или, возможно, если и пользовался, то лишь дурной славой. Огион знал только, что Ардо никогда не учился в школе на острове Рок, а проходил обучение на Перрегале и еще — что с его именем была связана какая-то тайна, кажется постыдная. Несмотря на то что для волшебника Гелет был разговорчив, кое о чем он молчал как могила. Поэтому Огион, уважавший и ценивший молчание, никогда не расспрашивал Гелета о его учителе.

— Эта магия не того толка, что на Роке, — объяснил старик — суховато и будто через силу. — Но равновесия она не нарушает. Никакой грязи.

Он всегда так говорил о злой, черной магии, о порче, о проклятиях, о сглазе — "грязное дело".

Гелет помолчал, подбирая слова, и продолжил:

— Грязь. Земля. Горы. Камни. Это земляная магия. Уходит, понимаешь, в самые корпи. Древняя. Очень древняя. Как сам остров Гонт.

— Древние Силы? — негромко уточнил Огион.

— Не то чтобы они, — отозвался Гелет.

— Но эта магия сможет подчинить себе саму землю?

— Скорее? — поладит с ними. Изнутри — так я думаю. — Старик схоронил яблочный огрызок и яичную скорлупу в рыхлой влажной земле, аккуратно притоптал босой ногой. — Слова-то я, конечно, знаю, но что совершать, пойму по ходу дела. Вот, понимаешь, морока с этими великими заклятиями. Порядок действий усваиваешь по ходу дела. Не больно потренируешься. — Волшебник посмотрел вверх. — Ага, вот оно! Чувствуешь?

Огион опять покачал головой. — Гора напрягается. — Рука старика все еще рассеянно похлопывала по земле, точно по загривку напуганной коровы. — Уже совсем недолго осталось, чует мое сердце. Ты сможешь удержать Врата открытыми, сынок?

— Скажите мне, что будете делать, и я… Но старый Гелет помотал головой:

— Нет. Ни в коем случае. Это не твоего ума магия. — Говорил он все рассеяннее, потому что все больше отвлекался на то, что чуял в воздухе или в земле. Что бы это ни было, но через учителя напряжение передалось и Огиону — невыносимое, натянутое как струна.

Оба молчали. Огион ощутил, что напряжение спало, — старик слегка расслабился и даже улыбнулся.

— То, что я намерен проделать, — древние штуки. Эх, жаль, в свое время я не изучил их повнимательнее. Передал бы теперь тебе. Но тогда эта магия показалась мне грубоватой. Слишком уж неуклюжей… А она не сказала, где выучилась таким чарам. Впрочем, где же, как не на Гонте… В конце концов, знания — они разные бывают.

— Она?

— Ардо. Та, у которой я учился. — Гелет поднял на Огиона глаза. Лицо его было непроницаемо, но во взгляде мелькнуло что-то похожее на лукавство. — А ты не знал? Хм, должно быть, я тебе не говорил. Хотел бы я понять, как влияет на магию, мужчина ты или женщина… Сдается мне, если что важно — так это в чьем доме живешь и кого пускаешь на порог. Вот тут-то… О! Опять!

Старый волшебник вновь напрягся и замер; его застывшее лицо и взгляд, обращенный как бы внутрь себя, напомнили Огиону роженицу. Отогнав эту мысль, он спросил:

— Вы сказали — в горе, это как? Гелета отпустило, и он ответил:

— Внутри горы. Здесь, в Яведе. — Он показал на холмы, расстилавшиеся внизу. — Я войду внутрь и попробую удержать все так, чтобы оно не расползлось, не раскололось. И уж там, по ходу дела, пойму, что да как, — в этом я не сомневаюсь. Вот что, тебе пора обратно. Приспела пора. — Старик вновь умолк, и его перегнуло пополам, точно от сильной боли. Сгорбленный, он попытался встать. Огион, не задумываясь, протянул было руку, чтобы помочь учителю, но тот лишь усмехнулся:

— Без толку. Ты у нас ветер да солнечный свет. А я теперь буду за сырую землю да камень. Ступай, тебе пора. Прощай, Айхал. И уж открой рот в кои-то веки, ладно?

Огион послушно вернулся в Гонтийский порт — в душную, увешанную гобеленами комнату. Он понял шутку своего старого учителя лишь тогда, когда посмотрел в окно и увидел Сторожевые Утесы — там, на дальнем конце длинной бухты, — скалы, похожие на челюсти, что в любое мгновение готовы сомкнуться намертво.

— Хорошо, учитель, — сказал Огион и взялся за дело.

— А мне, стало быть, нужно сделать вот что… — Старый волшебник продолжал разговаривать с Молчуном, потому что так ему было спокойнее, хотя ученик уже исчез. — Надо пробраться в самое нутро горы, да, в самое нутро. Но только, понимаешь, не так, как это делают волшебники-ясновидцы, они-то проникают везде лишь мысленно, чтоб поглядеть да попробовать. А мне надо куда как глубже — не в жилы, а в самую сердцевину, до костей. Ну что ж… — И Гелет, который стоял один-одинешенек посреди луга, залитого полуденным светом, распростер руки, как полагалось, начиная великое заклинание. И слова зазвучали.

Он произнес слова, которым когда-то научила его наставница-ведьма, старуха Ардо, острая на язык, с тощими длинными руками, научила, произнося их скомканно, а он теперь произнес отчетливо, в полную силу. И ничего не произошло.

Да, ничего не произошло, и старый Далее успел пожалеть и о солнечном свете, и о морском соленом ветре и усомниться в заклинании и в самом себе, — все это успел он, прежде чем земля поглотила его и вокруг стало тепло, темно и сухо.

Очутившись внутри горы, волшебник понял, что должен спешить, — кости земные ныли, так и норовя расправиться, распрямиться, и, чтобы совладать с землей и камнем, ему надлежало стать ими, — но спешить он не мог. Любое превращение шло у него медленно — накатывало оцепенение. В свое время он превращался и в лису, и в быка, и в стрекозу и уже знал, каково это — менять собственную сущность. Но теперь превращение шло по-иному — туго, неспешно, тяжело рос он и ширился, и медленно думал: вот, я расту.