А потом он увидел утопленную в стене ручку.
Когда Пол схватил ее и потянул, поезд страшно дернулся влево. Эбботт почувствовал, что отрывается от платформы. Он крепко сомкнул пальцы вокруг ручки и ощутил, как что-то чавкнуло в плече и по руке вплоть до пальцев пробежала холодная дрожь. В любую минуту, в любую секунду конечность онемеет, он утратит над ней контроль и упадет. Теперь, когда поезд начал выпрямляться, Пол скорее всего рухнет между колесами. Хотя, принимая во внимание то, как машинист управляется с рычагами, это не спасет Пола: в любом случае он окажется на пути какого-нибудь колеса.
Эбботт надавил ручку вниз, и дверь поддалась. Другой рукой Пол из последних сил ухватился за косяк и втянул себя внутрь. Почти сразу же поезд, казалось, стал выписывать пируэты, и Пол упал внутрь кабины, перекатился и врезался в боковую стену. От удара он едва не потерял сознание.
Он лежал у стены, радуясь минутной передышке. Хватая ртом воздух, поискал чего-нибудь, за что можно было ухватиться.
Глубокий голос заглушил грохот пара, рычагов и стук колес:
— Ты в порядке?
Эбботт сел, морщась от боли, и осмотрелся.
Кабина паровоза освещалась лишь тусклым светом бешено раскачивающихся фонарей, свисающих с рычагов и прикрепленных к потолку. Пол, не заметив каких-либо проводов, решил, что фонари, наверное, масляные или топливные. Стены украшали гирлянды циферблатов и штурвалов, огромных рычагов и набалдашников, кнопок и мерцающих огоньков. Везде струилось масло, лужами собираясь на металлическом полу. По обе стороны от толстой колонны, похожей на каминную трубу, сквозь пыль и сажу два маленьких окна выглядывали на содрогающийся пейзаж: деревья, поля, облака… Перспектива менялась буквально каждую секунду, наклоняясь в одну сторону, в другую, без предупреждения подпрыгивая в воздух или падая в какую-то неожиданную бездну.
— Я спросил — ты в порядке? Хорошо тебе там досталось.
Эбботт прищурился, и часть тьмы рядом с трубой сдвинулась в сторону. Силуэт головы — кажется, в чем-то вроде шляпы — застлал вид из правого окна.
— Я… в порядке, — ответил Эбботт. Слова дались ему с трудом, он встал и попытался махнуть рукой, но правый бок до самого бедра прострелило болью.
Фигура вновь повернулась, исчезнув во мраке теней.
— Не беспокойся о старике, — произнес бесплотный голос. — С ним все будет в порядке.
— В порядке? — Эбботт аж задохнулся от возмущения. — Ты сбил его своим гребаным поездом, ради всего святого!
— Ну да… с ним все будет в порядке. С ним всегда все в порядке.
— Всегда? Ты имеешь в виду, такое случалось и раньше?
— Естественно, — прозаично ответил машинист. — Это Мадригал.
Эбботт неожиданно вспомнил последнюю реплику из "Китайского квартала" Романа Полански,[56] когда старик говорит герою Николсона "это Китайский квартал", словно объясняет этим все то плохое, что творится с миром.
— А что там произошло?
— Ничего… все. Кто же теперь знает?
Казалось, человек отвлекся на какое-то занятие. Потом он спросил:
— Он показывал тебе свои пальцы? Эбботт не ответил.
— Он всегда так делает… снимает их, приставляет заново. — Машинист захихикал. — С ним все будет в порядке. Он — ангел, все исправит.
— А что конкретно он исправит?
— Город. Мадригал. Пока я опять его не снесу. В этом его миссия. Как я и говорил, он же ангел. Машинист опять засмеялся. — В любом случае ты-то в порядке?
Эбботт по голосу мог сказать, что человек отвернулся от него, но не понял, что тот делает. Боль теперь стекала по правой ноге, и ступня почти онемела.
— А то если ты в порядке, то явно не любитель чесать языком, — добавил мужчина. Есть люди, которые думают, что это явный плюс, но я-то люблю немного поговорить. Понимаешь, о чем я?
Боль немного отступила. Эбботт прошаркал влево и втиснулся в угол кабины паровоза. Он прислонил голову к стене, подложил под щеку руку, стараясь хоть чуть-чуть смягчить постоянные удары о металл, и открыл глаза.
То ли в кабине стало больше света, то ли его глаза привыкли к полумраку, — теперь Пол смог различить фигуру мужчины. Ростом примерно пять футов и пять-шесть дюймов, коренастый, одетый в полосатую мятую спецовку, заляпанную маслом и сажей. Из его заднего кармана свисала какая-то тряпка, ее заостренный кончик мотался туда-сюда, пока мужчина боролся с массивным штурвалом, находящимся посредине кабины. Шляпой оказалась бейсбольная кепка темного цвета — синего или темно-зеленого, Эбботт не смог разобрать. Жесткие и густые седоватые волосы были не по моде длинными и вились мелкими кольцами, прилипая из-за пота и сажи к бугристой шее мужчины.
Штурвал выглядел достаточно сложным. Один широкий обод, который машинист придерживал рукой, и три других — каждый новый меньше предыдущего — рядами поднимались вверх. Они были прикреплены к центральной колонне богато украшенными металлическими планками. Около них из круглых впадин, словно стебли тростника, выступали длинные блестящие рычаги.
Эбботт какое-то время просто наблюдал, наслаждаясь медленно затихающей болью. Он переводил взгляд с машиниста на два боковых окна, картины в которых все так же беспрестанно менялись. Сначала Пол просто двигал глазами, но потом кое-что заметил.
Вид, открывавшийся из окон, по крайней мере с позиции Эбботта, ограничивался облаками. Мужчина повернул колесо в сторону, затем в другую, толкнул один рычаг вверх, а второй круговым движением отвел практически горизонтально.
— Хорошая поездка! — крикнул Эбботт, стараясь, чтобы его услышали из-за шума.
— Угу, — прозвучал ответ.
— А он… он сейчас не управляется?
— Кто?
— Поезд, — разъяснил Пол, ухмыльнувшись такой непонятливости.
— А, поезд…
Машинист неожиданно повернул одно из колес с почти балетным изяществом, двинул вверх рычаг и шлепнул по ободу, максимально увеличив скорость вращения. Затем он крутанул другое колесо в противоположном направлении. Поезд пьяно содрогнулся, и Эбботта вышвырнуло из угла.
— Нет, я бы сказал, что сейчас у меня все под контролем.
Теперь Пол увидел, что мужчина даже не смотрит в окна. Казалось, он пристально изучает стенку топки перед собой.
— А куда ты направляешься? — спросил Эбботт, разглядывая кабину.
— Куда угодно. И никуда. Просто путешествую. Пол кивнул:
— Я имею в виду, где я смогу сойти?
— Сойти? — Машинист засмеялся. — Ну, ты можешь сойти когда и где захочешь. — Он потянул за перевитый узлами канат, и свисток издал пронзительный визг. — Мне как-то все равно.
— Но где ты остановишься?
Машинист резко вертанул колесо вправо, со скрипом перевел в сторону рычаг, после чего буркнул:
— Я не останавливаюсь.
— Ты не останавливаешься?
— Я так и сказал.
Созерцая спину машиниста, Эбботт спросил:
— Ты же не огибаешь препятствия? Ты их сбиваешь.
Человек открыл прямоугольную металлическую дверцу, выставив на обозрение рдеющее горнило топки. Он залез в большую бочку, стоящую рядом с ним, выловил там пригоршню чего-то, похожего на пустые полиэтиленовые пакеты, и бросил их в пламя. Огонь разбушевался с новой яростью, машинист захлопнул дверь и снова взялся за штурвал.
Поняв, что не дождется ответа на предыдущий вопрос — хотя мужчина мог его просто не услышать из-за шума, — Эбботт решил продолжить беседу:
— А что это за топливо?
Машинист повернулся к нему и улыбнулся:
— Сны.
На его лице играла смесь печали и нежности, самоуверенности и униженности, но под всем этим таилось что-то темное. Мужчина выглядел лет на шестьдесят пять — семьдесят. Круглое лицо обрамляли седые бакенбарды, доходившие до подбородка; над переносицей пересекалась пара глубоких морщин. Глаза были полуприкрыты, словно Эбботт глядел на фотографию, сделанную, когда человек моргал.
— Сны. — Пол повторил это слово без малейшего сомнения. Если человек говорит, что топливом служат сны, значит, так оно и есть. Эбботт не понимал, как это может быть, но раз машинист сказал — надо принять на слово. Пол почувствовал, что этот мужчина может поведать ему о многом или даже попросить о чем-нибудь и эту просьбу надо будет выполнить беспрекословно.
