Контрабандистов навскидку около тридцати человек. Стрелков-махандов – чуть больше пятидесяти. При всем моем уважении, племя обречено. Тем не менее князь выстраивает своих людей вдоль заросшего травой земляного вала. Вал возвышается над равниной всего метра на полтора. Мы стоим в стороне. От моего былого спокойствия не остается и следа.

– Что они делают! – я указываю на стены. – Надо запереться в крепости и отстреливаться оттуда.

– Всякий мнит себя стратегом, видя бой со стороны, – Нефедов задумчиво почесывает бритую голову. – Меня другое беспокоит…

Риши, звеня амулетами, подходит к князю, что-то говорит ему, указывая на меня. Атхи резко прерывает его, вытаскивает из ножен саблю.

– Ну вот, накаркал, – профессор прислушивается, переводит: – Старик хочет, чтобы пророк Пилилак, то есть ты, избавил племя от этой напасти. Слава богу, князь против. Он считает, что маханды справятся сами.

– Самоуверенный идиот! – я срываюсь с места, тащу Нефедова за собой к валу. Стрелки уже выстроились в линию. Они даже не прячутся – стоят на гребне, словно мишени в тире. Князь взмахивает саблей, каркающим голосом отдает команды. Маханды поднимают штуцеры.

– Далеко же! Надо подпустить поближе! – я трясу Нефедова. – Переводи! Игнат, они погибнут! Переводи!

Звучит еще один приказ – и следует трескучий залп. Пороховой дым застилает пространство перед нами. В лучах опустившегося к самым горам солнца он кажется красным. Когда ветер рассеивает дымное облако, становится ясно – ни одна из пуль махандов не попала в цель. Тем не менее стрелки очень довольны. Они, орудуя длинными шомполами, спокойно перезаряжают штуцеры, смеются, прищелкивают языками.

Нефедов, несколько секунд понаблюдав в подзорную трубу за противником, уверенно говорит:

– Скорее всего, это кашгарлыки. Кашгарские уйгуры, если по-русски. Это плохо.

– Почему?

– В труднодоступных горах на границе Афганистана, Китая и Пакистана существует свой «черный треугольник», подобный «золотому треугольнику» в Юго-Восточной Азии. Там, в укромных долинах, рабы выращивают опиумный мак, а потом наркотики по секретным тропам переправляются в соседние страны, а оттуда – в Европу и Америку. Этим занимается международная мафия, но в «черном треугольнике» всем заправляют кашгарлыкские ханы. Их боевые группы хорошо вооружены и обучены. Похоже, нам «повезло» – Махандари атакует как раз одна из таких групп.

– Тогда тем более нужно сказать князю, чтобы его люди ушли под защиту стен!

– Бесполезно. Князь горд и упрям. А в горячке боя может и саблей полоснуть. Ложись!

Этот вскрик вырывается у него непроизвольно – на равнине начинают гавкать штурмовые винтовки кашгарцев. Нефедов падает в траву. Я сую руки в карманы своего халата и выпячиваю подбородок. Телли наверняка наблюдает за боем со стены. Правда, внутренний голос тут же подсказывает мне, что в белом халате я являюсь отличной мишенью, но я сжимаю покрепче зубы и шагаю к линии стрелков.

Лай М-16 становится громче. В воздухе посвистывают пули.

– Ложись, дурак! – шипит из травы Нефедов.

– Да пошел ты…

Среди махандов – первые потери. Уже трое дружинников свалились к подножию вала. Князь поднимает саблю. Следует второй залп. И вновь все пули – мимо. У меня появляется непреодолимое желание подобрать выпавший из мертвых рук штуцер и встать плечом к плечу с махандами. Единственное, что меня останавливает – я не умею заряжать это оружие.

Когда в траву со стоном оседает седьмой дружинник, я не выдерживаю и иду к князю.

– Уводи людей! – кричу я ему, указывая на крепостные стены. – Постреляют же всех! Не понимаешь? Тах-тах! Уводи скорей!

Атхи топает ногой в начищенном сапоге, машет саблей, орет что-то в ответ. Маханды теперь ведут беспорядочный огонь по принципу: зарядил – выстрелил. Кажется, им удалось застрелить пару кашгарцев. Наши потери составляют уже двенадцать человек.

Противник приближается.

– Ну, хотя бы сгони своих молодцов с вала! – я жестами показываю князю, что земляная гряда может защитить стрелков от пуль. Но, похоже, Атхи считает, что делает все правильно. Может быть, это какая-то древняя махандская тактика ведения боя – во весь рост, под пулями, с великолепным презрением к смерти? Если это так, если они всегда воевали вот таким отважным, но безумным образом, то неудивительно, что от некогда многочисленного народа осталась пара тысяч человек.

Кашгарцы двигаются короткими перебежками, прячась за валунами и кустарником. Они бьют махандов на выбор, как рябчиков. Я прошу дать мне заряженный штуцер. Князь не понимает. Нефедов куда-то делся. Зато старик Риши тут как тут. Он вступает с князем в эмоциональный диалог, тычет в меня скрюченным пальцем. Похоже, пришло время пророку Пилилаку явить спасительное чудо.

С невысоких стен Махандари раздаются крики, женский плач. Мы потеряли уже два десятка стрелков, кашгарцы – от силы пять человек. Надо что-то делать.

Появляется Нефедов. Присев за валом, он вклинивается в разговор Риши и князя. Я разбираю в потоке незнакомых слов несколько раз прозвучавшее «Пилилак».

– Ты чего задумал? – спрашиваю у профессора.

Он не успевает ответить – ко мне обращается князь. Нефедов начинает переводить:

– Сиятельный правитель махандов Атхи уверен, что его воины столкнулись с неуязвимыми горными демонами. Если все дружинники погибнут, демоны возьмут Махандари и племени придет конец. Этого нельзя допустить. А посему древнее пророчество должно исполниться… Короче, Артем, теперь вся надежда только на тебя.

– Вот урод! – я кричу от отчаяния. Положить столько народу вместо того, чтобы с самого начала послушать моих советов!

– Переводи! – командую Нефедову и поворачиваюсь к князю: – Значится, так: прикажи своим людям убраться с вала. Пусть спрячутся, вот как он… – я киваю на профессора.

Князь, выслушав мои слова, вспыхивает было, но справляется с гонором, гонит стрелков вниз, спускается сам. Полдела сделано – бессмысленный отстрел махандов прекращен.

– Отправь несколько человек за порохом. И пусть принесут бочку, в которую собирается дождевая вода у нас во дворе, – я указываю в сторону крепости. – Мне нужно много пороха. Дальше: здесь должны остаться пять человек и двадцать штуцеров. Пусть воины заряжают оружие и передают мне. Все остальные должны уйти за стены. Выполнять! Бегом!!

Удостоверяюсь, что мои распоряжения, то есть воля пророка Пилилака, выполнены и выбираюсь на гребень вала. Протягиваю руку – в нее ложится ствол заряженного штуцера. Ну-с, поглядим, что это за зверь…

Беглый осмотр оружия меня удручает. Всех прицельных приспособлений – наполовину стертая мушка на конце ствола. И как тут стрелять?

Целюсь по стволу, фактически наугад. Очень мешает, что штуцер от души начищен – на стволе горит солнечный блик. Кашгарцы подобрались уже шагов на двести. Я замечаю над камнем голову в пестрой кепи, упираю приклад в плечо, нажимаю на спусковой крючок. Спуск у штуцера очень тугой. Щелкает курок, шипит порох на полке.

Выстрел!

Отдача у старинного оружия сильнее, чем у «Бура». Прицел сместился и я хорошо вижу, как пуля ударяется в камень на четыре часа от головы в кепи, сантиметрах в тридцати. Ну, лиха беда начала.

Спихиваю отстрелянный штуцер с вала, получаю следующий. Прицел, щелчок курка, шипение…

Выстрел!

Попал! Я попал! Из дульнозарядной винтовки, которой сто пятьдесят лет! Кепи слетает с головы кашгарца, сам он мешком вываливается из-за камня.

Ну, с почином, Артем Владимирович.

Из пяти следующих выстрелов точными оказываются три. Кашгарцы замечают удачливого стрелка и переносят огонь на гребень вала. Мне приходится переползать с места на место, высовываться, очень быстро прицеливаться и стрелять.

Это такая игра, смертельно опасная, но очень увлекательная. Называется – «угадай, где». Пока я выигрываю. Еще трое кашгарцев отправляются к гуриям, или кто там у них развлекает обитателей эдемских садов? Впрочем, с чего я взял, что покойные заслужили рая? Быть может, их уже подгоняют вилами к бурлящим котлам?