И вот – мировое признание, оно пришло очень быстро. В декабре 1903 года Шведская Академия наук сообщила о присуждении Нобелевской премии по физике супругам Кюри и Анри Беккерелю за открытие радиоактивности. 70 тысяч франков очень пригодились супругам. Они смогли отдать долги и отдохнуть от изнуряющего преподавания. Но слава, как таковая, была для них весьма обременительной: приходилось ходить на приемы, где чета Кюри выглядела более чем странно. Он – в потертом фраке, в котором столько лет читал лекции, она – в глухом черном платье, без всяких украшений, даже без обручального кольца. Однажды Мари поймала взгляд мужа, который с большим интересом разглядывал бриллиантовое колье на груди одной дамы. Удивлению Мари не было конца. «Я прикидываю, сколько лабораторий можно построить, если это продать», – объяснил ученый жене, раздумывая над тем, что, похоже, единственная цель всех этих разряженных людей и журналистов – лишить их возможности работать дальше. «Они дошли до того, что передают разговор нашей дочери с няней и описывают нашего тигрового кота», – возмущался Пьер. Не стоит и говорить, что из полученной суммы Мари на свой гардероб не потратила ни сантима.
Мировой бизнес высоко оценил (в буквальном смысле слова) необыкновенные свойства радия: 750 тысяч франков золотом за один грамм вещества. Его промышленное производство сулило баснословно высокие прибыли. Но секрет выделения вещества был известен только супругам Кюри. И вот они встали перед выбором: запатентовать методику, стать собственниками радия и обеспечить себе безбедную жизнь, или же… «Радий принадлежит не мне, а всему миру», – решила Мари, Пьер добавил: «Это было бы противно духу науки». И супруги Кюри обнародовали свой «рецепт».
…Их второй дочери Еве было 2 года, когда погиб Пьер. 19 апреля 1906 года при переходе улицы Дофин его сбила тяжелая фура. Ученый умер мгновенно, мостовая была забрызгана кровью и мозгом знаменитого физика. Мари завидовала дочерям, которые по малолетству не понимали, что отец «умер совсем». Газеты писали, что на похоронах вдова Кюри выглядела как помешанная. После трагедии Мари начала вести дневник, в котором обращалась к умершему Пьеру. «Я положила тебе в гроб несколько барвинков из нашего сада и маленький портрет той, кого ты звал „милой разумной студенткой и так любил… Я опустила вуаль, чтобы смотреть на все сквозь черный креп… Вид солнца причиняет мне страдания. Я лучше чувствую себя в пасмурную погоду, какая была в день твоей смерти“. Мари очень жалела, что у нее почти не осталось писем Пьера – за 11 лет брака они ни разу не расставались надолго.
Благодаря хлопотам друзей Совет естественноматематического факультета Сорбонны предложил Мари занять место Пьера. Мари колебалась, но всетаки приняла предложение в надежде на то, что «благодаря этому ей как-то будет легче».
Впервые в Сорбонне и вообще во Франции на должность профессора была назначена женщина. Первая лекция проходила в большом амфитеатре университета. «Первые ряды выглядят как партер театра. Дамы в вечерних туалетах, мужчины в цилиндрах», – писала столичная пресса. Весь Париж пришел посмотреть на вдову Кюри. Дрогнет ли ее голос, побледнеет ли лицо? Первую лекцию полагалось начинать с благодарственных слов о своем предшественнике. Но на этот раз газетчикам было совершенно нечем поживиться: Мари держалась как обычно. Решительный взгляд, гордо откинутая назад голова. Речь – суха и беспристрастна.
Мари переехала в Со, туда, где похоронили Пьера. Ездила каждый день на лекции, в лабораторию. Часто приходила в заброшенный сарай на улице Ломон и подолгу сидела в темноте на колченогой табуретке. В письме подруге она писала: «Инстинкт заставляет гусеницу плести свой кокон. Бедняжка должна плести его даже в том случае, когда она не сможет его закончить, и все-таки работает с неизменным упорством. Если ей не удастся закончить свою работу, она умрет, так и не превратившись в бабочку. Пусть каждый из нас плетет свой кокон, не спрашивая, зачем и почему».
В Сорбонне она читала первый в мире курс по радиоактивности и продолжала свои исследования. Близкие коллеги советовали ей выставить свою кандидатуру в Академию наук, она согласилась. Но – вокруг плелись интриги, и в результате голосования она была отвергнута. В день выборов президент Академии высокомерно заявил привратникам: «Пропускайте всех, кроме женщин»…
В 1911 году Мари получила вторую Нобелевскую премию – по химии за получение радия: теперь радиоактивные вещества можно было систематизировать. А Мари становилась не только первой женщиной – лауреатом Нобелевской премии, но и – первым ученым, получившим ее дважды. Впрочем, слава и почести ее не прельщали по-прежнему.
В 1913 году она с дочерьми в компании Альберта Эйнштейна и его сына путешествовала пешком по Альпам и удивлялась тому, как Эйнштейн перепрыгивал через опасные трещины и взбирался на почти отвесные скалы.
В Париже, на улице Пьера Кюри, строили их с Пьером мечту – Институт радия. Средства на него дали Пастеровский институт и Сорбонна. Мари тщательно изучала проект здания, требовала сделать комнаты большими и светлыми, сажала в маленьком саду института деревья и цветы. Но – началась Первая мировая война. Лаборатория опустела – сотрудники ушли на фронт. Мари создала 220 передвижных и стационарных рентгеновских установок для полевых госпиталей. Потом, отправив дочерей в Бретань, сама осталась в Париже, чтобы в случае оккупации институт не был разграблен. Свой первый грамм радия – главное свое сокровище – она перевезла в обычном саквояже в Бордо и спрятала там в сейфе. Богатые дамы дарили ей лимузины, а она превращала их в передвижные рентген-установки и ездила в них по госпиталям, иногда сама садясь за руль. Спала в палатке, сидела в темной комнате, а поток раненых был бесконечен. На специальных курсах она готовила сестер-радиологов и обращала полевых медиков, считавших рентген шарлатанством, в свою «веру». «В первое время хирурги, найдя осколок на том самом месте, на какое указывала рентгеноскопия, удивлялись и восхищались как при виде чуда», – вспоминала Мари.
Война, лишившая ее последнего здоровья и денег, которые она вложила в обесценившиеся акции военного займа, закончилась. Институт радия снова начал наполняться людьми. Дочери Мари были почти взрослыми. Ирэн пошла в мать: ее фразы всегда были обдуманными, суждения категоричными, она работала в Институте радия. Ева же любила развлечения, украшения и красивые платья. Летом они отдыхали в Бретани, в «колонии» преподавателей из Сорбонны, в скромном домике на берегу Ла-Манша. Мари гордилась своими успехами в плавании не меньше, чем научными открытиями.
В 1920 году к ней из Америки приехала журналистка миссис Мелони. Они сразу понравились друг другу – обе не бросали слов на ветер, и Мари сразу перешла к делу. Она рассказала, что ее лаборатория располагает всего одним граммом радия (это был самый первый грамм); что он использовался для изготовления трубок с эманацией для лечебных целей, но на научную работу его не хватает. Один грамм радия стоит 100 тысяч долларов, и лаборатория никогда не будет в состоянии его купить. Мари знает, что США обладают 50 граммами вещества…
После разговора с Мари миссис Мелони развила невероятную деятельность, проведя сбор средств среди американских женщин. И вот деньги были собраны. Мари пригласили в Америку. Она ехала со страхом: приемы, овации, громкие речи пугали ее. Оказанные почести тронули ее душу гораздо меньше, чем букет, преподнесенный ей одним садовником. Он вылечился от рака с помощью радия и поклялся вывести для Мари особый сорт роз.
Президент США в Вашингтоне вручил ей свинцовый ларчик с золотым ключиком, в котором она увезет из Америки грамм радия. Пресса столь активно атаковывала ее, что ей приходилось сходить с поездов с противоположной стороны и спасаться от газетчиков бегством по шпалам. К этому обременительному вниманию со стороны общества и прессы примешивалась еще и странная, нарастающая с каждым днем слабость с головокружением.
