Эволюция, но не революция. Так можно было бы определить ход исторического развития Дании. Под сенью возведенной Кристианом IV церкви Спасителя в Кристиансхавне, из-за забора торчит (по-другому и не скажешь) некая пародия на статую Свободы в Нью-Йорке. Это уголок Кристиании, а статуя – творение безвестного вольного художника из этого «вольного города». Когда в начале 70-х Европа бурлила идеями молодежной революции, городские власти отдали пустующие армейские казармы хиппи. Так появился этот свободный город, получивший ради «социального эксперимента» самоуправление.

Среди 900 обитателей Кристиании еще остались несколько человек из «отцов-основателей». Большинство же – это уже второе поколение кристианитов. Кроме широко представленной в «вольном городе» «альтернативной» творческой жизни, в Кристиании возникли и свои мастерские, славящиеся отменным дизайном, и даже велосипедная фабрика, выполняющая, в числе прочего и экспортные заказы. Прошедшая четверть века все расставила на свои места. Кто-то из прежних идеалистов, повзрослев, вернулся в лоно традиционного общества; кто-то пополнил ряды здешней элиты – без классных электриков и слесарей не может обойтись ни один самый вольный художник. А теперь вот появилось еще одно новшество – экскурсии по Кристиании с гидом – на английском, французском и немецком языках.

– А как насчет русского? – поинтересовался я.

– Будут русские туристы – будет и русскоговорящий гид, – ответили мне потомки тех, у кого вызывало отвращение общество начала 70-х.

Какие уж тут потрясения? Может, вопреки, а скорее всего благодаря страсти датчан к «социальным экспериментам» (легализация порнографии тоже была одним из них), любых потрясений удается избегать. А уж если что-то и случается, это вызывает шок.

...На тихой улице в копенгагенском центре, перед входом в закрытое, теперь уж надолго, кафе стояли люди. Одни подходили, другие шли дальше, но небольшая толпа не убывала. За несколько дней до этого какой-то псих пальнул по витрине, погибла девушка, сидевшая за столиком. Вся мостовая перед входом в кафе была в цветах. Подходившие люди ставили на асфальт свечи, клали записочки и открытки со словами: «Лайла, мы тебя никогда не забудем».

Шальное, случайное убийство. Эка невидаль? Но не в Копенгагене. Иначе почему бы все эти знавшие и не знавшие Лайлу люди стали приходить сюда, чтобы отдать дань всего одной, так глупо и безвременно оборванной юной жизни?

...Подъезды к копенгагенскому аэропорту были все перекопаны. Дорога петляла среди строительных заборов, и на пути из центра через Кристиансхавн тоже не раз встречались столь нехарактерные для Дании ремонтные ограждения.

– Что это там ковыряют? – поинтересовался я.

Оказывается, здесь шла действительно большая стройка. Из центра города к аэродрому тянут подземку. Когда по ней пустят поезда, дорога к воздушным воротам столицы будет занимать всего 12 минут. Строят и новый терминал для самолетов 8А5. Сооружают и огромный мост через Эресунн – из Мальме в Копенгаген. Его датский конец упрется в берег как раз неподалеку от аэродрома. И чтобы не перекапывать все несколько раз, не создавать лишних неудобств, власти решили сделать все сразу, не досаждая и самим датчанам, и приезжим бесконечными заборами и объездами.

Новый терминал и метро откроются уже довольно скоро. Грандиозный мост, конечно, попозже. Но и в начале третьего тысячелетия, когда Копенгаген прекратит вольное плавание в Балтике на Слотсхольме, Амагере и Зеландии и окажется накрепко связанным железобетоном с Ютландией и нависшим с севера Скандинавским полуостровом, он, я уверен, сохранит ту особую, только ему присущую атмосферу мирного покоя, тепла и благорасположения – всего того, что датчане именуют коротким словом «hygge», что и составляет суть их образа жизни.

Никита Кривцов / фото автора

Копенгаген

Наш маленький исследовательский отряд в составе руководителя экспедиции, исследоватедя (меня) и шофера-консультанта и наблюдателя (за нами) по имени Висванатан, продвигался по Малайзии. И каждый новый штат, новый город и сельский населенный пункт открывали перед нами разнообразие этой страны и ее народа. Городок Ипох, славный общедоступными китайскими куриными яствами, остров Пенанг, известный индийской мусульманской кухней, повсюду малайские шашлычки и рыбные карри. Я привожу именно эти подробности, поскольку пища – то, чем люди питаются по-будничному, и лакомства, подаваемые почетным гостям по праздникам, – была далеко не последним предметом наших интересов.

Конечно, в стране, где население однородно, схожа повсюду – при всех различиях – и его пища. Но в Малайзии, где смесь народов и рас под стать буйству тропической природы, задача наша усложнилась. То есть – можно органолептически исследовать (по-простому: отведать) блюда малайской, китайской и всех индийских кухонь, а если повезет, то и нехитрых, но очевидно, питательных кушаний лесных людей: даяков, семангов, сеноев (по-малайски, кстати, они называются «оранг-утан» – «люди леса», и в этом нет ничего обидного, малайцы, в конце концов, за лингвистические ошибки европейцев не в ответе). Но нас занимал другой вопрос: а существует ли вообще малайзийская кухня? Именно – малайзийская, а не малайская, китайская и индийская по отдельности.

Шофер-консультант Висванатан внял нашим стремлениям и так планировал (в рамках утвержденного министерством туризма плана) наш маршрут, что мы могли заниматься кулинарными изысканиями, не отрываясь от основных задач и как бы сочетая их с обедом, полдником и ужином. Не могу умолчать и о том, что руководитель экспедиции, адепт китайской кухни, в основном предавался ее изучению, оставив на меня малайскую и индийскую.

Так вот мы остановились у небольшого селения в штате Селангор, где больше всего малайцев.

На шумном придорожном базаре из-под огромного солнцезащитного зонта валил дым. Почтенных лет дядюшка в белом фартуке неторопливо разгонял белые клубы круглым соломенным веером в форме листка, а веничком из лимонной травы, зажатым в другой руке, сбрызгивал растительным маслом источавшее аппетитный аромат яство, и оно шипело на углях в длинном железном мангале. На деревянной табличке, привязанной проволокой к зонту, значилось – «сатэй аям» – традиционное для Малайзии и Индонезии кушанье – шашлычок из курицы на маленьких бамбуковых палочках. В большой круглой миске на столе возле мангала шалашиком было сложено подготовленное к жарке мясо на шампурчиках. Время от времени его подвозили на мотороллерах разносчики. Кусочки курицы без костей перед нанизыванием на палочки из бамбука маринуют в толченой смеси семян кинзы, куркумы и сушеных корней турмерика с солью, сахаром и измельченным арахисом.

Улыбаясь, продавец сатэй жестом предложил попробовать порцию приготовленного таким образом «аяма», то есть, по-малайски, – курицы. Я взглянул на руководителя экспедиции. С интересом принюхавшись к аромату, он благосклонным жестом разрешил мне приступить к работе, а сам двинулся по рядам дальше в поисках китайской харчевни. Далеко идти ему не пришлось.

Выложив на стол пару бронзовых монет, получаю несколько шпажек сатэй, но не на тарелке, а на квадратном отрезе листа банановой пальмы. К блюду подали пиалушку с коричневатой пастой – сладко-кислым соусом из поджаренных арахисовых орехов. Прежде чем приступить, смотрю, как это делают окружающие, также решившие подкрепиться. Взяв рукой шпажку, следует обмакнуть ее в соус, а затем просто отправить в рот. Горячая мякоть аямы с необычно сладким вкусом тает во рту, чувствуется неповторимый аромат распаренного от жара бамбука. Сладость мяса требует остроты, кажется мне в эту минуту, но ничего острого к сатэй не напьюсь. Нехитрым гарниром служили лишь несколько кружочков свежего огурца и совсем пресные кубики из разваренного на пару риса.