Замолкли пушки, кончился марш. В ночи заревел мощный гудок буксира, уводившего португальский «Сагреш» в море. Потом все корабли, участники Регаты, гудками провожали «Седова»; потом медленно поплыл в ночь, в море и наш «Крузенштерн».

Утро следующего дня словно сошло с акварели. В голубой дымке мимо скалистых зеленых берегов с забытыми каменными замками один за другим, подгоняемые легким ветром, прошли вдоль королевского корабля «Куин Элизабет-II», с которого принцесса Анна приветствовала участников Регаты, барки, бриги, яхты, йолы...

Старт гонок высоких кораблей был назначен на 18.00.

Уже за час до старта все парусники лавировали близ полуторамильной невидимой линии, протянувшейся между двумя военными кораблями. Вся палубная команда и курсанты по авралу построены на палубе. До старта остается пятнадцать минут — отданы косые паруса. Но... ветра нет. Полный штиль, ровное, как зеркало, море. В штурманской рубке капитан и все помощники ведут переговоры по радио. Старт отложен до 20.00. Через полтора-два часа метеорологи береговой службы обещают хороший попутный ветер. Но кто верит метеорологам?! Да и откуда прилетит ветер за два часа? Но с палубы никто не уходит — а вдруг?

Я бы не поверил, если бы не видел собственными глазами: через час зеркало моря потемнело, солнце закрыла тучка, из-за горизонта приплыли другие, по воде побежала рябь, а потом возникли волны. И вдруг потянул ветер — хороший свежий ветер, и все, словно подгоняемые этим ветром, забегали по палубе. Боцмана мачт схватились за свои рупоры, палубные матросы задрали головы, а курсанты бросились к своим мачтам, к гитовым и горденям. Словно рыбаки, готовят снасти, чтобы закинуть невод в море и поймать кита. И все корабли потянулись к стартовой линии, как будто ведомые силой магнита. Капитан Коломенский ходил взад-вперед по мостику, то смотрел вверх на реи, то в бинокль на суетящиеся корабли и все что-то кричал своим помощникам. Это потом он раскрыл свой секрет, свой замысел, выношенный в многочисленных гонках, — нужно при этом ветре, силой в 4-5 баллов, занять позицию севернее «Седова», основного соперника в классе самых больших парусников. И это ему удалось... бы! Если бы один из пассажиров, которых взяли в Эдинбурге на борт, некстати не запросился на берег... домой. Ему уже наскучило это море! Он сыт по горло! Он замучил всю штурманскую рубку, умолял радиста вызвать катер патрульной службы. «Я не видел, — сказал потом капитан, — но, говорят, он плакал». Минут через пятнадцать подвалил катер, спустили трап, и по нему счастливый неудавшийся мореход перебрался и объятия дюжих шотландцев. Он помахал приветливо ручкой, и катер исчез. Грохнули пушки старт! А «Крузенштерн» так и не забрался севернее «Седова». Северное море уже покрылось белыми парусами. И лишь один был зеленый — все три мачты с зелеными парусами — немец «Александр фон Гумбольдт». Нет, он не был «зеленым», любителем экологии, это был «генеральный» цвет пивной фирмы «Бек», патрона парусника.

И все-таки правы англичане — нет ничего прекраснее парусного корабля!

— Аврал! Все наверх паруса ставить!

— Пошел наверх отдавать паруса!

— Веселее, веселее выбирать!

— Фор-стень-стаксель, бизань ставить! — орали в рупоры боцмана мачт.

Этот день не забудется никогда. Да, Северное море все-таки подарило нам свежий попутный ветер. Внезапно барк стал напоминать гигантский растревоженный муравейник — переплетение мачт, реев, вант и маленькие черные точки — курсанты, снующие на огромной высоте, шум ветра, крики команд. Качнулся свод небес — и в мире больше ничего не существует, кроме этого сильного ветра, этой огромной высоты, этих упругих канатов. Все разговоры будут потом. А сейчас — только уходящие из-под ног реи, только рвущиеся из рук паруса.

Паруса отданы. Ветер наполняет их, они набухают, оживают, трепещут, дышат — серебристые, дакроновые, легкие. Судно вздрагивает, прибавляя ход, острый бушприт рассекает воздух, и пенный след уже тянется за кормой...

Теперь день за днем — ставить одни паруса, убирать другие, ловить ветер. Все теперь решает ветер. И опыт капитана, и точность его помощников, и слаженность всей команды. И азарт! Азарт борьбы. Правы старые капитаны — моряк начинается с паруса. Молодые парни, будущие капитаны, должны чувствовать каждый порыв ветра, каждое движение моря — море остается суровым и подчас жестоким, и ты не должен бояться ничего, должен быть готов в любую минуту — ночью, в шторм, когда нет ни неба, ни воды, а одна лишь гудящая, слепящая стихия, — ты должен мчаться на самый верх мачты, на самый конец падающего в бездну рея, чтобы твое судно уверенно шло через океан...

И лишь когда на море опустится ночь, когда на мачтах зажгутся ходовые огни, а на небе — звезды, когда в темном углу полубака засветятся огоньки сигарет, — ты поймешь, как это лихо с небес спускаться на палубу...

— Слу-у-шай, а как дунуло там, наверху...  И вдруг рей перпендикулярно стоит! Ну, думаю, смэ-э-рть.

— Старый, а, старый, а там красота какая! Говорил же боцман: «Океан можно увидеть только с бом-брам-рея!»

Светятся огоньки сигарет и исчезают все разом — курсанты бросились к борту. Темный силуэт парусника выплывал из темноты и уходил за корму «Крузенштерна». У нас скорость больше?!

— Кого это мы делаем?! Старый, ты видишь?

— Да это поляк, «Дар млодзежи»!

«Мы вас сделаем!» Это наши ребята орут английскую песенку, хит альбома «Куин», орут и топают в такт ногами: «Мы вас сделали».

На польском барке свистки, крики команд, и все это проваливается в темноту. «Мы вас сделали».

А из штурманской рубки самые последние координаты «Седова» — он нас «сделал» уже на восемь миль!

Ко мне подбегает курсант Миша:

— Вы слышали? «Седов» нас...

— Да слышал, слышал.

Невидимая линия пересекает вход в Гельголандскую бухту — ворота немецкого города Бремсрхавсн. Это линия финиша, к которой бросились наперегонки все двести парусников. 21-го июля 1995 года, в 11 часов 46 минут по Гринвичу русский мурманский барк «Седов» первым из всех больших и малых кораблей пересечет эту линию. «Крузенштерну» в этот момент останется пройти еще шесть с половиной морских миль. В этот же день, в 13 часов 46 минут 46 секунд, «Крузенштерн» пересечет линию финиша. И тогда с берега, из официальной службы гонок сообщат, что...

Но до этого еще двое с половиной суток, наполненных изменчивыми ветрами Северного моря.

«Доброе утро! — говорит радио в каюте голосом третьего штурмана. — Судовое время 7 часов, ноль минут. Сегодня  19 июля, вторник... Судно следует курсом...»

Я выбегаю на палубу. Солнце, ветерок слабенький, но есть. Нижние паруса убраны, они только мешают при таком ветре. Заглядываю в штурманскую рубку — «Седов» ушел вперед на 12 миль, скорость у него на два узла больше. Плетусь завтракать, сижу рядом с капитаном. Молчу. Он попивает чай и смеется:

— Так и должно быть. При таком ветре у него всегда скорость больше.

— Почему?

— А, долго объяснять. Тут и конструкция, и то что его сразу строили с двигателем, а мы же — классическое парусное судно, нас переоборудовывали, двигатели поставили потом. Я даже велел воду перекачать...

Вдруг капитан к чему-то прислушивается и убегает из кают-компании. Я за ним.

Он бегает по палубе, приседает, смотрит туда, смотрит сюда, зовет боцмана первого грота, что-то тому показывает, боцман хватается за рупор, кричит: «Курсанты на гитовы и гордени!» Вам понятно? Мне тоже. Но «Крузенштерн» прибавляет скорость. И так целый день.

«Доброе утро. Судовое время 7 часов ноль минут. Сегодня 20 июля, среда. Судно следует курсом 115 градусов. Пройдено 160 морских миль до линии финиша 166 миль. Идем со скоростью 5,2 узла...»

Ветер... ветер... ветер... Одни лишь разговоры о ветре.