Сбоку появился указатель: "Технологическая дорога химзавода. Посторонним въезд воспрещен".
-Ну вот, вот - заторопилась Оленька. - Вот здесь прямо, потом будет влево дорога - на отвалы, дальше вправо - к разгрузочной ветке, а оттуда поворот будет на эту вашу третью проходную. Если вдруг проскочите, так там дальше деревянный забор - увидите, значит нужно вернуться, и влево... ну, то есть, теперь уже вправо, раз вы возвращаетесь.... Это если бы сначала - то влево. И тогда на мостик, и....
-Поедешь с нами, покажешь - поморщился угрюмый.
-Нет-нет, - заметалась Оленька - вы меня высадите сейчас, пожалуйста! Мне на станцию надо, к электричке.... Тут я хоть голосну кого-нибудь, а то до проходной отсюда километра три, машины там только днем ходят, а пешком через лес очень страшно.... Я вылезу - можно? - и завозилась, высвобождаясь из-под кучи вещей.
-Сиди. Будем возвращаться - высадим тебя на станции, - буркнул угрюмый с переднего сиденья.
Оленька перечить не посмела. Да ещё и неизвестно, что страшнее - сидеть здесь с этими тремя неприятными но, кажется, не опасными мужиками, или голосовать одной на ночной дороге среди леса. Вздохнула, и послушно принялась указывать нужные повороты. Дорогу она знала хорошо - когда-то ведь работала бухгалтером на этом самом химзаводе. С третьей проходной выезжали машины, загруженные в цехе растворителей. Оленька сама туда не раз бегала за пачками скопившихся отгрузочных накладных. Только вот странно - завод и в лучшие времена продукцию по ночам не отгружал.... Ну да бог с ними - это их проблемы. А ей, Оленьке Воронцовой, дела нет, когда они там грузятся. "Только бы довезли меня потом до станции в целости и сохранности. Жуткие все какие-то.... Бритоголовый дебил за рулем - ржет, как конь.... А соседа своего - этого, со свинцовыми глазами - он боится. Должно быть - есть, за что! Господи, спаси и сохрани" - тихо паниковала Оленька. Заискивающе лепетала:
-Вот уже мост, сразу за ним крутой поворот, и с километр нужно ехать вдоль кромки леса. А там и третья проходная.
Ухабистая дорога, наконец, уперлась в высокие железные ворота. Остановились. Оленька поежилась - порывы ледяного ветра сотрясали тяжелый джип. Глухо шумели невидимые во тьме сосны. Тусклая лампочка над дверью каптерки противно скрипела. От этой жуткой бесприютности даже балаболистый водила притих.
Толстяк встрепенулся:
-Ну, слава Богу, доехали.... - включил в салоне свет, сгреб свой плащ и портфель с Оленькиных колен. И хохотнул, остановившись взглядом на этих самых коленях. Острых и узких, судорожно стиснутых Оленькиных коленочках. Смех у толстяка оказался на редкость отвратительным, похожим на ленивую сытую отрыжку. Оленьку передернуло. Смех сразу оборвался. Поросячьи глазки плеснули злобой. Пару секунд гундосый разглядывал Оленьку, а потом скривился в мерзкой усмешке. Пухлая короткопалая ладонь медленно потянулась к её ногам. Оленька отпрянула, вжалась в дверцу.
Угрюмый оглянулся - и толстая лапа дернулась назад. Оленька перевела дух. Дрожащими руками принялась расправлять полы пальто. Её колотило - от страха, от злости, от прикосновений мокрой грязной ткани. От омерзения. От ненависти к этому душному, вонючему, утробно рокочущему джипу. К этим мужикам - громоздким, самодовольно-наглым.... Животные! Даже не звери, нет - животные....
Толстяк поймал изменившийся Оленькин взгляд. Суетливо попятился. Заколыхался, выбираясь из машины. Дверца распахнулась. Оленька жадно вдохнула поток свежего воздуха, ворвавшегося в салон. Оказывается, и холодному декабрьскому ветру можно радоваться...
Дверца захлопнулась. Оленька уселась поудобнее. Украдкой высвободила и стиснула в ладони зонтик. Советский, тяжелый, с острыми стальными спицами.... Пусть только протянет ещё раз свои жирные хваталки!...
Гундосый вернулся минут через пятнадцать. Деловой и довольный. На Оленьку не обратил ни малейшего внимания - как видно, его сейчас занимали другие мысли. Сунул ей в руки плащ, сверху плюхнул заметно потяжелевший портфель. В портфеле булькнуло.
"Так. Появился презент. Подарки все любят. Тем лучше. Пусть думает о своем презенте, а не о моих коленях!" - Оленька воинственно покосилась на толстяка. Ерзает, уминает сиденье задом, сопит и кряхтит. Поддергивает стрелки на брюках, расстегивает пиджак, потирает руки. На Оленьку - ноль внимания. "Даже немножко жаль - я бы с огромным наслаждением треснула зонтом по этой жирной лысине! Ну да уж ладно.... Мир несовершенен - не все желания сбываются". Ворота распахнулись, выдавили из себя две длиннющие фуры и закрылись. Все. Поехали. Джип мягко выпрыгнул из жиденького светового круга в темноту ночи. Дорога послушно подстелилась под колеса, нырнула за поворот...
"Господи, спаси и сохрани! Го-спо-ди-и-и!!!..." - из леса навстречу машине вдруг брызнул веер длинных сверкающих штрихов, и сухой автоматный стрекот утонул в визге тормозов. Оленька, словно во сне, увидела, как растрескивается снежными узорами и сыплется вниз лобовое стекло, как бьется на руле в конвульсиях бритоголовый. Удар стылого ветра в лицо, чей-то крик, вонь пороха и крови. Угрюмый рванулся к рулю, взвыл и замолк, захлебнувшись матом. Бухнулся лбом о панель. Гундосый юркнул вниз, втискивая жирную тушу в щель между сиденьями. Пихал и лапал потными трясущимися руками Оленькины лодыжки. Она вдруг обозлилась, и, размахнувшись, сколько позволяло узкое пространство, изо всех сил пнула мерзкого слизняка. Ударилась плечом о дверцу...
Красовский зло вдавил окурок в переполненную пепельницу. Покосился на Рыжова. Тот сидел, неловко скособочившись в глубоком кресле, стараясь не потревожить притихшую боль. Парень, можно сказать, герой - увел-таки машину из-под обстрела. Красовский потер лицо ладонями. Сегодня явно не его день! В половине седьмого утра Рыжов поднял шефа с постели звонком сотового телефона. Чудное известие: машину обстреляли, водила убит, охранник ранен и вместе с клиентом ждет его в лесном массиве, всего в каких-нибудь ста километрах от Москвы. Красовский хмыкнул, вспомнив, как растерянно, почти жалобно Рыжов просил:
-Шеф, только давай скорей....
-Рыжов, куда ты ранен?... Сильно?... Куда?... Перевязаться сможешь?
-В плечо... перевяжусь... только аптечку бы достать. Шеф, этот хорек обосрался с перепугу - в машине такой вонизм. Я туда не сяду, меня же наизнанку вывернет! А в лесу холодно.... Приезжайте скорей, пока я тут не сдох под кустом. Говнюк этот ещё возникает, требует чего-то. Откуда я знаю, чего? Я предупредил, чтобы он даже не приближался ко мне, засранец недоделанный.... Так он стоит возле машины и орет издалече... А аптечка в машине. Димыч, приезжай, пока я сам его не пристрелил!
Рыжов под кустом и без аптечки не сдох, дождался Красовского. Три джипа, набитых сотрудниками охранного агентства "Крас", появились на поляне буквально через час. Летели под сто пятьдесят, оставляя на обочинах бьющихся в истерике гаишников. Благо, доблестная российская милиция не рискует гоняться за крутыми джипами. Ну, и, слава Богу.... Красовский задумчиво барабанил пальцами по столу:
-Как думаешь, знал этот козел о готовящемся нападении, когда заказывал у нас машину? Он ведь сначала просто машину с шофером заказал - конкретно Марчука на джипоне, а прямо перед выездом - дополнительного охранника, ты был дежурный, так что попал туда по случайности. Платил Баранников за тебя не от фирмы, а налом, из родного кошелечка. А он на свои денежки зажимистый. Так может, он чего знал?
-Не знал. - Уверенно ответил Рыжов. Видно, успел обдумать этот вопрос, пока его резали, шили, да бинтовали. - Иначе на броневике бы поехал. Этот не из рисковых....
-Да уж - трус жуткий.... - поморщился Красовский. - Это ж надо - обделаться со страху! Мерзкий мужик.... Да, послушай, а откуда у него такая слива под глазом? Ты что - двинул ему слегка?
Рыжов презрительно хмыкнул:
-Пачкаться об засранца? Я не трогал.... Спроси у него самого, где фонарь раздобыл.... - он тяжело, медленно выбрался из кресла. - Я домой поеду....
