Выйдя из дому, нос к носу столкнулся с дядей Колей, соседом по подъезду с верхнего этажа. Дядя Коля всю жизнь проработал на одном предприятии, ни разу не сменив место работы. Дядя Коля замечательный мужик, и я его очень люблю, но последние месяцев восемь при встрече с ним испытываю чувство стыда, потому что месяцев девять назад взял у него какое-то уникальное, не имеющее аналогов сверло, способное без каких-либо проблем дырявить самые-пресамые твердые породы дерева. Вероятно, мои руки растут откуда-то не оттуда, но уникальное, не имеющее аналогов сверло, как спичка, переломилось при первом же вгрызании в древесно-стружечную плиту. В общем, стыдно мне перед дядей Колей. Очень стыдно.

– Ты когда сверло отдашь? – вместо «здравствуй» тут же без обиняков задал мне прямой вопрос сосед. Впрочем, следует сказать, что на протяжении месяцев восьми дядя Коля при нашей встрече вместо «здравствуй» со свойственной ему прямотой всегда мне задает именно этот вопрос. И никакой другой.

– Ой, дядь Коль, отдам. Ты понимаешь, вот куда-то сунул и не помню. Но найду обязательно, – в который уж раз соврал я соседу. А с другой-то стороны, после восьми месяцев вранья в чем-то признаваться, согласитесь, уже бессмысленно.

– Ты вот что, запомни на будущее: взял – так отдай.

– Хорошо, дядь Коль, запомнил.

– Вот и молодец. А ты, сосед, куда собрался? На ночь-то глядя?

– Кто – я?.. Да вот пойду в гараж пивка попью.

– О, это дело хорошее. А я вот… – дядя Коля тяжело вздохнул. – Целый день сидишь как дурак на этой чертовой лавочке и думаешь: а ведь жизнь-то прошла. И знаешь, сосед, как-то что-то вот не так она прошла.

– Ладно тебе, дядь Коль, грех жаловаться. Все твои близкие живы-здоровы, да и ты у нас еще ого-го. Молодым фору дашь. Ты вспомни, как две недели назад мы с тобой на той же лавочке пузырь на двоих раздавили. Так ты встал и пошел. И ничего, прямехонько пошел.

– Да это-то слава богу, конечно. Я же не о том, сосед. Я вот свою жизнь могу сравнить разве что… с дневником какого-нибудь школьника, где на каждый день все предметы четко расписаны и у каждого предмета свое место для оценки. Так вот у меня по труду исключительно «отлично» и ни одной двойки по поведению. Нет, ты прав, вроде бы все и ничего, но, знаешь, сосед, как-то пресновато на душе… – Махнув рукой, он неторопливо направился к нашему подъезду.

– Дядь Коль, – остановил я своего соседа практически у самой двери.

– Чего?

– Я твое уникальное сверло сломал в первый же день.

– Какое сверло? Ах, сверло… Да и черт с ним.

Я шел вдоль нашего серого и, как путь к победе демократии, длинного… панельного десятиподъездного дома, размышляя над словами моего соседа с верхнего этажа. Шел неторопливым прогулочным шагом, засунув руки в карманы плаща и периодически поеживаясь от порывов неласкового осеннего ветра и мелкоморосящего дождя. Неожиданно резко закололо у виска.

«А ты, смотрю, никак уже себя мессией возомнил? Даешь народонаселению советы. Ведь эдак можно очень высоко взлететь, но падать будет больно».

«Так это снова ты? Какой сюрприз. Опять проклюнулся. Теперь, так понимаю, ты будешь доставать меня своею желчью наяву? Вот это радость. Лучшего врагу не пожелаешь. А если насчет „падать“?.. Я уже летал и падал. Значит, это снова ты».

«А ты как думал? Будет по-другому? Я неотъемлемая часть твоего целого, засранец. Меня не вытравить так просто из твоего пещерного сознания. Причем, замечу скромно, из всех твоих частей я лишь одна, которая доведена до совершенства».

«Не стану спорить. По части скромности – особенно. Ты вот что, совершенство, лучше прямо мне скажи: чего тебе опять от меня надо? Ты, может, хочешь попросить совета у „мессии“? Так не стесняйся. Я сегодня добрый и по возможности отвечу».

«Нет-нет, в твоих советах не нуждаюсь. Скорее, несущественный вопрос. Ты так, дружок, активно начал рассуждать о гимне, в такую философию воткнулся, что я за нас с тобою даже испугался. У тебя что, в прозрачной колбе панацея от всех бед, которыми больнó народонаселение?»

«Не знаю, но возможно».

«Так поделись, пророк ты наш в Отечестве своем! Не будь же эгоистом. Такая информация важна не только для тебя. Она важна для всех! Нет, правда, сволочь, поделись. Конечно, если ты не шутишь, если безмерное тщеславие твое не подняло тебя к таким высотам, когда уже не видишь остального».

«А я и не шучу. По крайней мере, для себя я выход вижу».

«Да? Ну и в чем его природа, если не секрет?»

«Убить тебя. Убить в себе самом. И это только первый шаг. Он первый – не последний».

«Вот даже так? Что ж, это интересно. Ну а шаг второй?»

«Поскольку ты, мое второе „я“, как само зло, способен возродиться, „всего-то лишь“, убив тебя, не допустить, чтобы во мне родился снова, а это очень трудная работа: шаг за шагом, каждое мгновение, с натянутыми жилами стремиться делать невозможное и все-таки не дать тебе ни шанса появиться снова. Другого выхода не вижу. Иначе, как с Остроголовым: душа не выдержит второго твоего „пришествия“, а очень бы еще хотелось повоевать и с праздностью, и с косностью, и с ленью».

«Ну что тут можно возразить после такого заявления? Конечно же дерзай! Дерзай, дурашка! Ведь недаром люди говорят: блажен, кто верует. Да только для начала пропробуй-ка меня убить, блаженный. И если вдруг получится – тогда и поглядим, какого ты замеса».

За милой незатейливой беседой с самим собой я даже не заметил, как дошел до гаража. В качестве автопилота на инстинкте влечения к запрограммированному объекту безотказно сработала мышечная память. Осталось лишь дорогу перейти – и ты уже в уютном теплом помещении, где ждут друзья, пивко и водочка под шашлычок бараний. В такую отвратительную серую промозглую погоду что может быть лучше приятной беседы в кругу единомышленников? Лучшего, по-моему, и не придумаешь. Да и не стоит, потому что от добра добра не ищут. Вот только подождать, когда проедет эта слишком медленно как черепаха ползущая машина. Ничего, я подожду. Зазря не будем рисковать. А вдруг там «чайник» сидит за рулем? Педали перепутал, резко рванул – и я в долю секунды не только на капоте, но уже и на том свете. А кто тогда здесь вместо меня будет бороться с моей же собственной праздностью, косностью и ленью? Нет, не будем рисковать. Лучше три секунды подожду.

Однако почему-то эта медленно как черепаха двигающаяся машина не проползает мимо. Напротив, она останавливается и как раз возле меня, лишая всякой возможности перейти дорогу. В свете слабо освещающих нашу улицу фонарей я все же в состоянии разглядеть роскошный, стилизованный под ретро, серебристый кабриолет BMW серии Z-8, и я в состоянии увидеть и понять, что за рулем кабриолета сидит молодая красивая женщина и приветливо мне улыбается своей до умопомрачения обворожительной улыбкой. И я это вижу отчетливо. Вижу потому, что крыша у кабриолета отсутствует. По всей видимости, она надежно спрятана где-то за задним сиденьем, а мелко моросящий дождик и неприятный осенний ветер вовсе не создают сидящей за рулем молодой красивой женщине атмосферу дискомфорта. Она его не ощущает. Она смотрит на меня и улыбается открытой, с ума сводящей сияющей улыбкой. Ни тени смущения на ее красивом лице, но ни малейшего намека на порок во взгляде. Нет, господа, такого не бывает.

– Мужчина, добрый вечер! – Боже праведный, она еще и говорит!

– Да-да, здравствуйте.

– Вы знаете, я бы, наверное, очень расстроилась, если бы только почувствовала, что вы можете подумать обо мне хуже, чем я есть на самом деле. А я такая, какая я есть. Не хуже и не лучше. Обыкновенная.

– Вам не холодно? – Вот идиот! Ну к чему этот дурацкий, не относящийся к делу вопрос?

– Нет, что вы? Мне замечательно! Я люблю, когда вокруг меня много воздуха, люблю, когда небо над головой. Небо – это ощущение свободы. Для меня свобода – она во всем: в мыслях, желаниях… Я когда увидела вас идущего… ссутулившегося, задумчивого, сразу поняла: я хочу общаться с этим человеком, хочу с ним провести сегодня вечер, хочу пригласить его в хороший ресторан. вы же мне не откажете?