Странный сон… Анна как будто все еще чувствовала касание бестелесных щупалец – они тянулись к ней издалека, – и змеиный, переходящий в свист зов на незнакомом языке…

Темное существо…

Один и тот же сон снился не первую ночь, заставляя просыпаться в холодном поту.

Сон быстро выветрился, остался лишь легкий осадок.

Наконец-то, каникулы!

Вот на кой черт ей сдался биофак? Это мать решила, что сможет помочь достичь вершин Олимпа на поприще биологических наук. Нет, кое в чем она, конечно, разбиралась, но интуитивно, понятно лишь ей одной: «Нет физики, нет химии, а есть объект, который следует рассматривать через призму законов, определяющих Бытие; чудовищная ошибка принимать корпускулярно-волновые свойства частицы и отрицать проникающие свойства волн: радиус ядра атома и его оболочки остается неизменным при любом количестве нуклонов и электронов, меняется лишь плотность внутреннего пространства частицы и ее масса – отсюда следует постоянство числа Авогадро…» Мать вообще считала, что: «понять физику можно лишь через химию, биохимическими процессами управляет некая сила, у которой для этого есть знания и опыт, а человечество находится на слишком низкой ступени развития, чтобы это понять!»

Завиральная идея-фикс!

… Но как-то так получалось, что ее фантастические гипотезы о подпространственной вселенной оказывались иногда более состоятельными, чем официально признанные наукой. Взять, например, генетику: ну кто сказал, что именно ДНК гороха делает его горохом? Да, стоит поменять один ген на другой, и белый цветок стал красным, гладкая зеленая горошина – желтой и морщинистой, но суть-то одна, горох, не редиска, не майская роза, а если замещать гены, получалось сплошное ГМО, от которого крысы и те вырождались.

Вот и лезла бы сама!

Надо было стоять на своем.

О чем это она… а, вспомнила, биофак, – не ее это, не ее!

Анна мысленно хихикнула, вспомнив преподавателя по микробиологии. Сухонький щупленький старичок с жиденькой бороденкой и хитрыми маленькими глазками. Это сейчас смешно, а когда он тащил ее к декану (и откуда столько силы взял, с виду божий одуванчик, едва до плеча доставал?!), на глазах у старшекурсников, она готова была сквозь землю от стыда провалиться.

А все началось с того, что ей понравился парень с третьего курса физико-математического факультета. Все девчонки курса с ума по нему сходили. И вдруг, может, конечно, показалось, с утра на входе, когда толпа рвалась занять очередь в раздевалку, он случайно оказался позади нее, потом помог снять пальто, а в столовой вдруг оказался за одним столом. Заметив, что она забыла взять столовые приборы, прихватил для нее ложку и вилку, завернутые в салфетку. Витая в облаках на микробиологии, она не слышала, что объясняет Абрам Нильевич, и в микроскоп не смотрела, а он вдруг возьми, да и загляни…

А там…

Инфузории-туфельки в чашке Петри, вдруг ни с того ни с сего приклеились одна к другой, образовав какую-то новую форму жизни, и дружно вышагивают на жгутиковых отростках от стеночки до стеночки, пытаясь выбраться наружу.

Абрам Наильевич забыл о студентах, прильнув к микроскопу. Потом поставил ее перед собой, допытывая, что такое необычное она сделала. Он как будто с ума сошел: требовал, негодовал, умолял, на колени встал, пролив слезу, в конце концов потащил ее к декану, чтобы она открыла ему секрет под страхом отчисления. В мечтах он, наверное, уже получал нобелевскую премию из рук самой королевы и поздравления от мировых светил: вот она, эволюция, один вид перешагнул в другой, осталось узнать, каким реактивом капнуть!

Но сказать что-то вразумительное не получилось, сама была в шоке.

Внезапно Анна припомнила еще один странный случай, выходящий за рамки стандартного неприятного случая.

На полке, в кабинете ботаники, как раз рядом с ее столом стоял какой-то законсервированный экспонат вымершего в природе растения. От него мало что осталось: полуразложившаяся, покрытая слизью масса желтых корней и полупрозрачного стебля с несколькими полусгнившими листьями. И вдруг растение ожило: за одну ночь выпустило новые корни и листья, выдавило плотную стеклянную крышку и выбралось наружу, оплетая и опрокидывая банки и склянки с другими экспонатами.

Кажется, она тогда тоже в кого-то влюбилась…

И тоже, на ковер. Агнесса Иверовна, по прозвищу «курица», напрочь отказываясь признавать факт воскрешения, заподозрив в подмене растения именно ее.

Слава богу, кроме подозрений, улик против нее собрать не смогли.

Воскресший и обретший волю вымерший в природе узник оказался никому не нужен. Курица просто отправила ее выбросить растение, даже не удосужившись заглянуть в справочники, а у нее рука не поднялась сунуть его в мусорный бак. Растение, кстати, неприхотливое оказалось: через месяц, после полива водкой, – только мать с каким-то необыкновенным воодушевлением поверила в его воскрешение и догадалась о его алкогольной зависимости, – на толстых стеблях распустились красивые крупные ярко-красные цветы с одним синим лепестком-подгубником, в котором скапливалась вязкая жидкость, и с оранжевыми кисточками пыльцы вокруг вытянутого голубого, почти прозрачного пестика. Оно еще и хищником оказалось, с удовольствием закусывая комарами и мухами. А еще через три месяца мать рассадила клубеньки, мечтая однажды разбогатеть на «сибирской орхидее».

Лорка, немецкая овчарка семи лет отроду, застыла у изголовья. Дышит, внимательно наблюдая, не дрогнут ли ресницы. Откроешь глаза, начнет слюнявить, облизывая лицо.

И так, каждое утро!

Анна одернула себя: прошла всего неделя, а она уже мечтает избавиться от взрослой жизни. Многие однокурсники как-то живут, еще на квартиру и на учебу, зарабатывают, успевая и развлекаться, и семьи заводить.

Знать бы как!

Анна мысленно подсчитала свои возможности и впала в уныние. Предположим, можно машины мыть, официанткой в ресторан, посудомойкой… Летом? Когда все студенты и школьники ищут работу?

Самостоятельность ее началась с того, что тетя Марина, давняя мамина подруга, решила развестись с мужем: жизнь с олигархом, по местным меркам, конечно, оказалась сущим наказанием. Как только закончился медовый месяц, он сначала избавил ее от подруг, потом окружил охраной – и потерял интерес, переключившись на секретарш и любовниц. Вот тогда-то тетя Марина заподозрила, что женился он на ней исключительно с целью иметь домашнего врача. Он ведь и предложение ей сделал в больнице, куда его привезли в предынфарктном состоянии. От страха за свою драгоценную жизнь, наверное.

Но тетя Марина была не из тех, кого можно посадить в клетку – за плечами тридцать пять лет свободной жизни. Возвращение в жизнь с нищенской зарплатой врача, с изматывающими круглосуточными дежурствами, приводили ее в уныние, и она решила подстраховаться, чтобы расставание было не столь беспросветное.

Задумано – сделано.

В прислуге она не особо нуждалась, но прислуга ей полагалась по статусу – олигарх платил. Мать не любила ходить по гостям и вечеринкам, поэтому она и в качестве подруги не засветилась, и, что самое ценное, языков знала много – кто-то же должен был корпеть над договорами по скупке недвижимости, или хотя бы перевод сделать.

Естественно, Анна за мать обрадовалась. Денег часто не хватало посидеть в кафе, а тут полный пансион и заработная плата, которую она не получала на трех работах за полгода. В какой-то момент она, как всегда, чуть не дала задний ход: отец отказался приютить Анну на лето, сославшись, что уезжает с семьей на юг – спасибо тете Марине, которая считала, что в восемнадцать предки должны отстегнуться.

– Я тебе сейчас напомню, чем мы в ее годы занимались! – пригрозила она, и тут же, смакуя подробности, выполнила угрозу.

М-да, мать потом не знала, куда глаза деть. Анна почему-то не удивилась: в свои восемнадцать она и ребенком обзавелась, и с отцом развелась, а однажды даже обмолвилась, что отец не отец, а так, случайно подвернувшийся прохожий, на которого она повесила ее на тот случай, если вдруг с ней что-то случиться. Правда, тогда Анна решила, что это банальная ревность.