— Что же не так, повелительница?

— Войска твои устали. Они хотят пить воду больше, чем лить кровь. Да и войск-то самих мало осталось. Попадись ты сейчас на глаза туркам — они бы всех перевешали. Движения твои медленны и не споры, всюду ты опаздываешь. Думаешь, ты как бревно — лазай себе вверх-вниз. Любой турок подкосит тебя одним ударом своего кривого меча. В голове твоей мечты о заоблачном, о том, чего никогда не будет. Ты веришь, что живешь вечно. По тебе больная кошка плакать не будет, а воевода Котора сгинул и все. Где его вечная жизнь?

— Это война, что с этим поделаешь?

— Говоришь ты как ребенок, несмотря на то, что дерешься как лев.

— Что же не так?

— Все не так. Пойми же, рыцарь, ты можешь командовать этими людьми, этим краем, они тебе верят, надо этим пользоваться.

— Как пользоваться? Это же мои дружинники, мои друзья!

— Надо так пользоваться, чтобы и им жизнь сохранять, и себе власть прибавлять.

— Как это?

— Так это. Не мне тебя учить. Ну, для примера тебе, бой под Радовичами.

— Так мы же победили?

— А воинов сколько полегло? И куда они, эти твои друзья, после такой битвы годятся? Им спать надо дней пять, да так, чтобы коршунов от них отгоняли, а то мертвечиной все провоняли твои воины.

— Замолчи, сопливая гадалка! Как ты можешь!

— Это ты замолчи, северный романтик. Все в сказки веришь, что тут каждый южанин честный человек. Вранье. Впустил бы хорватов в Радовичи, потом в Лешевицы, в Дуб, в Тивати, глядишь и войска бы их не осталось совсем. Местная публика горазда по ночам глотки резать. Так и сгинули бы. А ты что? Тебе хорватов да турков надо громить, а не за ополченцами молунарскими сквозь весь залив бегать.

— Как же оставить город без защиты?

— А так же, как и храм Св. Ивана оставил. Тебе его Георгий поручал охранять?

— Мы успели отбить храм.

— Да так и оставил бы, и что? Гляди, важное село какое. Так и оставить надо, если того тактика требует.

— Ты прям как военачальник рассуждаешь. Откуда набралась?

— Оттуда, — зло сказала она и показала ему в пах.

— Не понял?

— С каждым проезжим воеводой переспишь — еще не то узнаешь. Короче, северянин, говорили мне, что скифы твои злобный народ и жестокий, и хитрости ему не занимать. И своих, и чужих предают, зато щит русский висел на воротах Царьграда, а черногорского щита там никогда в помине не было. Вспоминай, проклятый многоверец, как обманывать. Посылай на смерть, если из-за этого врагу будет плохо. Насилуй и мсти — проснись же!

Мстислав слышал ее, но не слушал. Сознание его проникало в суть давно ушедших в историю войн. Князья северные отказались идти с татарами биться. Московский князь отдал татарам на разграбление Тверь, новгородцы давали врагу взять Псков, чтобы не выделялся над Святой Софией своим Троицким собором. Бывало дело, в лесах заматывали вражье племя, а оказывалось, что за нос их водит всего десять человек. А потом ударяли в спину. Так и Мамая из засады ударили, пока он своих варваров уговаривал в бой пойти. Наконец, мир с казанцами был куплен ценой обмана.

Две мысли боролись в голове Мстислава: «я могу сделать так, чтобы спасти этот край» и «я же давал клятву».

— Неужели ты не хочешь спасти этот край? — спросила цыганка.

— Хочу, конечно.

— Неужто ты думаешь, что когда умрешь храбрым воином с последними своими солдатами, а родной город твой опустошат турки или хорваты, тебя будут вспоминать с благодарностью?

— Но я обещал быть честным человеком. В том числе и Георгию.

— Георгий же сказал, что знак этот для тебя уготован. Он тебе через него наказ свой дал, чтобы ты не был таким, как он, чтобы не сгинул, но победил. И тогда уж герцог тебя не оставит своим благословением.

«Георгий так сказал? Что ж, идет война, и вправду может стоит пока забыть о правилах мирной жизни. На войне все средства хороши» — подумалось ему. Цыганка снова вытащила знак и положила его на табурет. Потом медленно и наклонившись так, чтобы он видел ее полуобнаженные груди, села на табурет сама. Открыв дверцу комода, она достала оттуда две рюмки и бутылку молодого красного вина. Спокойно раздвинув ноги, она разлила по рюмкам содержимое бутылки и продолжила:

— Давай же выпьем за нового воеводу герцогского города, Тивати и Белы! За его блистательную победу над турками! Вперед, северянин!

Мстислав взял протянутую рюмку и по старому русскому обычаю целиком заглотнул жидкость, отдававшую чем-то кислым. Голова его начала кружиться, рюмки подносились часто и выпивались быстро. Незаметно, рука ее скользнула по его плечу, ноги захватили его бедра в капкан. Его пьяное дыхание учащалось, запах духов, источаемый ее шеей, манил его к смуглому телу. Она начала снимать с него исподнее, юбка ее спала на пол.

— Нет, Златка, возврата к прошлому нет! Отойди от меня, — он махнул на нее рукой и попытался высвободить ногу.

— Повелитель мой, — сказала она, взяв знак и прижимая его к обнаженной груди, — запомни, обратной дороги для тебя нет.

Она нагнулась к нему и шепнула на ухо:

— Только я дам тебе зелье, которое поможет тебе быть хитрым как лис и проворным как кошка.

Аромат духов заполнял его легкие, он выпустил ее из своих рук. Златка опустилась на его тело, ощущение тепла и влаги начало растекаться по его коже. Не вспоминая окружающего мира, он жадно впился в это упругое тело, искушавшее его всеми соблазнами этого мира. Как заведенный маятник часов на ратуше, ходили его чресла, и вскрики ненавистной ему искусительницы бальзамом падали в его опаленное войной сознание. Впервые он ощутил себя победителем, которого боятся враги и которому отдаются женщины. Одна из них была страстна и ненасытна. Лишь к полудню он открыл глаза. Первое, что он увидел на табурете, было письмо. Текст его поражал как молния: «Турки взяли Каменари, переправа сожжена. Действуй, повелитель».

Златки рядом не было. Разъяснений, соответственно, тоже. «Проспал! На каком берегу Йованна? Как она?» — лезло ему в голову. Тут он наткнулся на шитый золотом знак. Схватив его, он хотел выбросить в окно, однако раздумал. Одевшись, он прицепил знак к латам и устремил свой взгляд в зеркало. Собственный вид ему понравился.

— Я не могу рисковать армией даже ради любви. И потом она поймет, она же говорила! — сказал он зеркалу, развернулся и, стуча шпорами по ступеням, велел слуге сделать коня.

Площадь Тивати была усеяна суторинским ополчением. Вместе с ними ходили и немногие вооруженные жители Тивати. Чтобы отбить Каменари, надо было наладить переправу. Невозможно наладить переправу только с одной стороны. Чтобы попасть в Белу и отрезать туркам путь на побережье, надо было либо зайти в Котор и разбить турков у Ризана, либо сесть на корабли и, обогнув Луштицу, высадиться у Зеленицы. И то, и другое требовало много времени, а первый вариант подразумевал к тому же надлежащие полномочия, коих у Мстислава не было. Катастрофа надвигалась.

«Нужна хитрость!» — подумал он. Зайдя в тень огромного платана, Мстислав начал перебирать варианты. Все говорило за то, чтобы ударить со стороны Зеленицы. «Зеленица. Отсюда даже видно. Но как попасть туда? Корабли стоят в заливе Трашта. В Розе стоят хорватские корабли. Если мы поплывем с этой стороны, нас могут накрыть и турки. Вот как бы их перетащить бы сюда, а?… Перетащить… Стоп, перетащить! Их же можно перетащить. Всего два корабля — Прженьская бухточка вгрызается в сушу, здесь же самое узкое место — перешеек! Вот оно! Не обманула цыганка!». Распорядившись нарубить деревьев у Прженьской бухты, Мстислав велел тыловым войскам встать у Тиватского порта и готовиться к погрузке. Остальные понеслись на конях к кораблям. Всего две версты. Все мужчины Радовичей и вся конная тягловая сила этой части побережья вытаскивала корабли на берег.

Пока еще не село солнце два парусника появились в Тиватском заливе. Готовые к погрузке войска в считанные минуты словно на абордаж запрыгнули на борт. К ночи ополчение Белы в полном составе вошло в ряды армии Мстислава, он разослал гонцов в Баошич, Деновичи и Зеленицу, чтобы и их ополченцы выдвигались в сторону Ублей.