Причиной появления Англо-Саксов в Византии было известное отдельное и весьма громкое событие, то есть, завоевание Англии Вильгельмом Норманнским (1066 г.). Как история русского варяжского корпуса в Византии началась прибытием туда большой, именно шеститысячной массы людей, отправленных Владимиром в 988 году, точно так не отдельные охочие люди из Англо-Саксов составили варяжский английский корпус, а масса людей, лишенных отечества суровым мечом завоевателя. Ясно с первого взгляда, что эти новые пришельцы были самыми желанными гостями в Византии и /134/ самым подручным орудием в ее различных столкновениях с людьми запада. Они не имели отечества, ради которого стали бы изменять византийскому властителю; они были ожесточенными врагами всех французских Норманнов, как тех, которые захватили Англию, так и тех соплеменников их, которые еще ранее завладели южною Италией. Их национальная ненависть простиралась на всех Норманнов. Связь между успехами Роберта Гвискарда и Вильгельма Завоевателя сознавалась уже в XI веке и указана уже Монтекассинским монахом Аматом, в начале его сочинения; тот и другой были одинаково Норманны, и один подражал другому. Между тем новая династия Комнинов не имела врага более упорнаго, более предприимчивого и более опасного, чем Роберт Гвискард, его дети и братья, его помощники и рыцари. Вот здесь-то Англо-Саксы и были величайшею находкой; в борьбе с Норманнами они мстили за поражение при Секлэне (Гастингсе) и заслужили здесь свою первую варяжскую славу. Никому другому Алексей [356] Комнин не мог с такой уверенностью отдать в руки свою безопасность и охрану, как этим новым слугам своим.

Не тотчас после роковой битвы 1066 года Англо-Саксы отчаялись и стали бросать свою родину. Известно, что борьба в форме восстаний, более или менее упорных, возобновлялась несколько раз, и только после их неуспеха, после того как они потушены были новыми казнями и новыми потоками крови, товарищи английского Гаральда и графа Валтгеофа не хотели более сносить ярма на порабощенной земле предков. Только в конце царствования Вильгельма, и в начале царствования Алексея (1081 г.), встречаются несомненные признаки и указания на англо-саксонскую эмиграцию в Греческую империю. [104] В первый раз Англичане прямо указаны в истории воцарения Алексея I. Восстав против своего государя, Никифора Вотаниата, он стоял уже под самою столицей, и овладеть ей было для него главной и самой трудной задачей. Приходилось рассчитывать на хитрость или измену. Алексей советуется с умнейшим и опытнейшим из своих сообщников. Тот его спросил, какие силы охраняют городскую стену. Поименованы были, во-первых, так называемые «бессмертные», туземное греческое войско, уже упоминаемое Львом Диаконом и снова организованное одним из последних императоров; во-вторых, /135/ Варанги с острова Фулы (Туле) οἱ ἐκ τῆς Θούλης Βάραγγοι, под которыми, по объяснению Анны Комниной (II 9, р. 62 В ed. Paris.), следует разуметь «секироносных варваров» (τοὺς πελεκυϕόρους βαρβάρους); затем, в-третьих, Немцы (οἱ Νέμιτζοι), также варварский народ, издревле служащий империи Греческой (ἔθνος — δουλεῦον ἀνέκαθεν), но, на самом деле, упоминаемый только со второй половины XI столетия.

Алексею был подан совет — не пытаться соблазнять «бессмертных», потому что они земляки императору Никифору и так привязаны к нему, что скорее положат за него свою душу, чем предадут его. Равным образом и «те, которые потрясают на плечах мечами», не будут доступны внушениям измены. «Верность императору для них есть отеческое [357] предание, как бы завет и наследие; принимая по преемству один от другого охранение царской персоны, они сохраняют к нему непоколебимую верность и не допустят даже легкого намека на измену. Но вот если сделаешь опыт над Немцами, то, быть может, недалеко попадешь от цели, и тебе удастся войти в башню, ими охраняемую». Алексей Комнин вошел в Константинополь (апрель 1081 г.), действительно, изменой Немцев и их начальника, как это засвидетельствовано многими другими источниками и помимо Анны; а Варанги с острова Фулы (τοὺς ἀπὸ τῆς Θούλης νήσου ‹βαρβάρους, или, как читается в Коаленевом списке,› Βαράγγους) оставались ему верными до последней минуты (Arm. Comn. II 11, p. 66 С. ed. Paris.).

Любопытный рассказ Анны возбуждает некоторые сомнения именно в отношении к Варангам с острова Фулы. Мы видели, что в грамотах Михаила Дуки и Никифора, данных Атталиоте, Англяне еще не упоминаются, а в Патмосской грамоте (1088 г.) они поименованы (ίγγλίνων). У Пселла и Атталиоты, то есть, у писателей современных и доведших каждый свою историю до Никифора Вотаниата (последний — включительно), нет ни малейшего намека на то, чтобы в Константинополе были люди с острова Фулы, то есть, Англичане. С другой стороны, в самой грамоте 1088 года Англичане еще не названы Варягами и поставлены совершенно отдельно от них. Итак, очень трудно думать, чтоб уже у Никифора Вотаниата его варяжская гвардия всецело состояла из английских пришельцев, или, даже, чтоб Англо-Саксы составляли важную в ней часть.

Есть другие признаки, что дочь Алексея Комнина, которая описывала деяния своего отца не ранее как в сороковых годах XII века, хотя бы по рассказам и даже письменным сообщениям его сподвижников, не дала себе труда вполне перенестись в обстановку описываемого момента и в /136/ подробностях литературной, стилистической обработки своих материалов допустила легкие нарушения хронологии. Если мы предположим, что только в последний год Никифора, после возмущения Русских (Варягов), Англичане сделались Варягами, то как могло образоваться у них в такое короткое время [358] какое-либо предание о верности императору, и как цезарь Иоанн Дука, упомянутый советник Алексея, мог говорить о их испытанной преданности? Наоборот, если жители острова Фулы и были именно Варягами, возмутившимися против Никифора Вотаниата в 1079 году, то, как можно было толковать о непреклонно-верной службе людей, которые недавно только что не убили своего императора?

Вся ошибка Анны Комнины состоит в том, что она не вникала в историю варяжской дружины, так как главный интерес для нее представляли подвиги ее отца, и не отметила переходного периода в этой истории, вообще трудноуловимого. Мы, однако, не отказываемся от надежды более точным образом определить, как и когда именно Англо-Саксы сменили Русских в Варангии.

По всем признакам, более точные и верные известия об англо-саксонской эмиграции в Византию сообщаются одним из западных писателей, именно Ордериком Виталием (ум. 1142 г.), который вообще имеет наилучшие и наиболее отчетливые сведения о делах норманнских. Ордерик, родившийся от французского отца в 1075 году и постригшийся в монахи в Нормандии (в монастыре Saint-Evroul), считал себя, однако Англичанином и умел соединить удивление к Вильгельму со своими симпатиями к побежденным, к памяти Гаральда и графа Валтгеофа. Он представляет дело таким образом, что английские изгнанники предложили свои услуги только императору Алексею в то время, когда ему предстояла борьба с Робертом Гвискардом, герцогом Апулии. Предложение было принято благосклонно, и Англо-Саксы были противопоставлены норманнским легионам: Amissa itaque libertate, Angli vehementer iugemiscunt, et vicissim qualiter intolerabile jugum sibique hactenus insolitum excutiant, subtiliter inquirunt. — Ultro in exsilium aliqui profugiunt, quo extorres vel a potestate Normannorum sint liberi, vel opibus alienis aucti contra eos ad recidivum certamen revertantur. Quidam autem ex eis pulchrae juventutis flore vernantes louginquas regiones adierunt et militiae Alexii imperatoris Constantinopolitani sese audacter obtulerunt. Erat enim multum sapiens et mirae dapsilitatis, [359] contra quem Rodbertus Wiscardus Apuliae dux cum suis omnibus /137/ arma levaverat. — Exsules igitur Anglorum favorabiliter a Graecis suscepti sunt, et Normannicis legionibus, quae niraium Pelasgis adversabantur, oppositi sunt (Orderici Vitalis Historia ecclesiastica: Migne, Patrologia latina, t. 188 col. 309; cp. col. 519). Это будет относиться к началу осени 1082 года, когда сам Алексей прибыл с армией к Драчу. Точность указания, сообщаемого Ордериком, подтверждается косвенным образом в самой Алексиаде. Описывая затруднительное положение своего отца в начале царствования, цесаревна Анна замечает, что военные силы империи в 1081 году были крайне недостаточны: «Новый император не имел войска, которое было бы достойно Римской (Ромэйской) империи. У него было не более трехсот (греческих собственно) стратиотов, да и то Хоматинов (из азиатско-каппадокийской провинции Хома, Χῶμα, Χώματος), лишенных мужества и военной опытности, у него было небольшое число варваров, имеющих обычай носить меч на правом плече» (Anna Comn. III 9, p. 91 C ed. Paris.). [105] Анна обвиняет беспечность и небрежность предшествовавших императоров, не заботившихся об армии, и выставляет на вид хлопоты и усилия своего отца для восполнения оной. Это небольшое число наемных варваров в 1081 году, с одной стороны, находится в полном согласии с некоторым раскассированием варяжского корпуса в 1079 году, а с другой — противоречит тому значению, с которым этот же корпус является в 1082 году.