Третья сага, упоминающая о Вэрингах, есть Ньялова сага (Niala или Nials-Saga). По Мюллеру и Росселету, она записана в первой половине XII века, и события, составляющие ее содержание, относятся к началу XI века и оканчиваются приблизительно 1017 годом. Нужно, однако, думать, что мы имеем сагу не в том виде, как она была первоначально записана, а переработке гораздо более позднего времени.[15] Здесь идет [191] речь о Норманне (Исландце) Колскегге: «Он отправился в Данию и поступил на службу к королю Дании Свену Двойнобородому (tjuguskegg, furcibarbus) и здесь пользовался большим /117/ почетом. В Дании Колскегг принял крещение, но не поселился там окончательно, а пошел на восток, в Московию (sic), и провел там одну зиму. Вскоре он отправился оттуда в Константинополь и начал там служить наемником. Последний слух, принесенныйонем, был тот, что он там соединился браком и, поставленный во главе стражей царства, остался там до последнего дня: и здесь упоминание о нем заключается». (Jam de Kolskeggo memorandum est — Daniam orientem versus profectum se regi Danorum Sveini furcibarbo commendasse… Moscoviam ad orientem versus petiit… mox inde Constantinopolim profectus ibi stipendia coepit facere. Novissima de illo fama tulerat, illic matrimonio junctum et custodibus regni praefectum, ad supremam diem permansisse: atque hic mentio ejus clauditur. — Historia Niali et filiorum latine reddita. Hafniae, 1809, p. 256 sq.).
Мы можем принять рассказ о Колскегге за вполне достоверный, предполагая, что в оригинале вместо Московии читалось Гардарика,[16] и что указание на последний слух о судьбе Колскегга принадлежит не иначе как современнику. Но на первый взгляд, очевидно, что таким образом известие о службе Колскегга среди Варангов (ибо они, конечно, разумеются под custodes regni) несколько выходит из рамки повествования, ограничиваемого 1017 годом, и будет относиться, по крайней мере, к двадцатым годам XI столетия.[17] [192]
В Hallfredhar-Saga мы читаем о Грисе Сэмингссоне (Griss Saemingsson): «Есть человек, называемый Грис, сын Сэминга, мой приятель и живет в Гейтаскарде в Длинной долине (Langadal); он был в Миклагарде и собрал там большие почести; он — богатый человек и у него много друзей» (Fornsögur изд. Vigfusson и Mobius, Leipzig 1860, стр. 88).
Грис Сэмингссон жил также в начале XI столетия, подобно Болле Боллесопу и Колскеггу; потому нет никакой нужды пускаться в хронологические соображения о том, не поступил ли он в Варанги ранее Боллесона.[18] Сверх того, в саге даже и не утверждается прямо, что он служил в наемной византийской дружине.
Что же касается Греттировой саги (Grettis-saga, Grettla по имени Скальда Греттира) и до Вэрингов, в ней упоминаемых, то здесь пока не время говорить о них. Торбиорн Онгул и его товарищи суть уже современники Гаральда Гардраде, в одно с ним время служат византийскому царю или царице: /118/ следовательно, они вступили в число Варангов позднее вышеозначенных Исландцев [19] В саге прямо сказано, что Онгул (Aungul) и Дромунд пришли в Миклагард тогда, когда уже был большой прилив туда северных людей, и именно при Михаиле Каталаке (то есть, Калафате). (См. Grettla-saga ved S. Magnussen, Kjobenh. 185 2. ‹Критический текст дал Boer 1900 (Altnord. Sagabibl. VII), гл. 86 p. 294 sq.› Cp. Müller-Lachmann I, 189).
После этого мы имеем полное право утверждать, что исландские саги не подтверждают предположение, высказанное г. [193] Гедеоновым и потом принятое другими. Первые Норманны, служащие в византийской гвардии и носящие имя Варягов, не были Варяги — Скандинавы, ушедшие в 980 году из Киева, а другие, отправившиеся туда позднее и нам известные поименно.[20]
Нельзя, однако, оставить без внимания следующего соображения, подсказываемого некоторыми выражениями в приведенных выше отрывках. Норманны, приходящие из Норвегии и Исландии, как будто отличаются от других Варягов или Варангов. Варяжская дружина, как на Руси, так и в Миклагарде существует ранее их, ранее Болле Боллесона и ранее Вига-Стира. И. Олафсон, вышеупомянутый переписчик и воссоздатель Вига-Стировой саги, отметил старинные выражения и обороты, в ней встречавшиеся. В его эксцерптах прямо замечено, что в подлинной саге Норманны часто отличались от Вэрингов (Saepius eru Nordhmenn distingueradir frá Vaeríngjum. Islendinga Sögur, II, 481).
Из кого же состояла варяжская дружина в Цареграде по вступлении в нее Норвежцев, и кто составлял варяжскую дружину на Руси помимо Норманнов?
Ответ на это может быть двоякий. Норманисты должны сказать, что и здесь и там это были Шведы, то есть, что когда исландская сага говорит о первом Норманне, вступившем в общество Варягов, и когда она отличает в русской варяжской дружине, как особую составную часть, Норманнов, то при этом под Норманнами она разумеет только Норвежцев, живущих на самом полуострове и в Исландии, [194] выключая отсюда Шведов. Шведы, следовательно, могли и ранее быть Варангами в Константинополе, точно так, как на Руси они были долго первыми и единственными Варягами. Мы думаем, что такое положение будет очень трудно доказать. Выражение «Нордманны, Nordhmenn» в сагах употребляется в двояком значении. В первом, обширном значении оно обнимает не только всех жителей Скандинавского полуострова, но /119/ также Датчан и, само собою, разумеется, Исландцев. Когда нужно, несомненно, и ясно отличить между Норманнами Норвежца, тогда в сагах употребляются выражения: Austraenn или Noregsmenn. Второе, более тесное значение слова Норманн, или, собственно, nordhmadhur, norraenn, действительно, исключает Датчан, Шведов и Готов, но оно исключает также и всех людей Норвежского племени, поселившихся вне Норвегии, то есть, между прочим, Исландцев [а означает одних жителей Норвегии]. [21] Ясно, что в этом втором значении слово Норманн не могли быть приложено к Болле Боллесону, родившемуся в Исландии и отправившемуся в Византию из Дании. Следовательно, выражение Норманны в Лаксдэльской саге мы должны принимать в широком значении. Болле был первый скандинавский Норманн, вступивший в варяжскую дружину. Притом с предполагаемым нами нормано-шведским толкованием мы все-таки недалеко уйдем в византийской истории варяжского военного корпуса. Все-таки останется несомненным, что этот корпус является в Константинополе очень поздно, на глазах вполне ясной истории, которая и отмечает Шведов в составе Варангов, как скоро они в нем оказались (Шведы упоминаются в числе Варангов, но только несколько позднее и на ряду с другими — в саге об Олафе Святом и о Гаральде). [22] [195]
После этого нам понятно будет, почему даже в /120/ исландских сагах Норманны XI столетия, приходящие на службу Русского князя, «отличаются» от прочих Варягов.
Обращаясь к Византийским Варангам, мы заранее можем высказать ожидание, что и там нас встретит такое же явление, то есть, что и византийский военный корпус Варангов вовсе не состоял из одних только Норманнов — Скандинавов, даже, быть может, Норманны составляли небольшую его долю. Теперь для нас всего важнее то, что Норманны, то есть, Исландцы, Норвежцы, а потом Шведы, вступают в Константинополь уже в готовое «Варяжское общество». Вопрос, поставленный в начале главы, остается пока не решенным. Мы не приняли сопоставления, сделанного г. Гедеоновым, между Варягами, отправившимися из Киева в 980 году, и Византийскими Варангами 1034 года, — на том преимущественно основании, что этих Варягов г. Гедеонов считает Норманнами, а Норманны появились в составе византийской варяжской дружины гораздо позднее 980 года: мы определенно знаем, когда именно. Но если Варяги существуют в Константинополе ранее 1020 года, ранее первого появления среди них Норманнов, то, во-первых, кто-же они были? — а во-вторых, и это для нас теперь главное, когда-же был сформирован знаменитый варяжский корпус в Византии? Можно, конечно, оставить объяснение г. Гедеонова, подвергнув оное небольшому видоизменению. Варяги, отправившиеся в 980 году из Киева в Царьград, не были Норманны, а или те самые Венды-Славяне, которые, /121/ по теории г. Гедеонова, в сущности, и были настоящими и основными Варягами, или просто Русские — Славяне, без сомнения, также вступавшие в Киевскую варяжскую дружину. Но мы уже указали трудности, какие встретит такое толкование. Нужно будет предполагать, что Василий II не послушался совета, поданного Киевским князем. Нужно будет доказывать, что именно Варяги — пришельцы, которые все-таки были в Киевской варяжской дружине и, по-видимому, только что приведены были Владимиром из-за моря, остались на Руси, а ушли свои Русские, которым приходилось расстаться с родиной. Можно здесь прибавить и еще одно соображение, помимо других, которые пусть [196] лучше подразумеваются. В 988 году Русский князь Владимир находился в открытой вражде с Византийской империей; взятие в этом году Херсона известно как из русской летописи, так равно из византийских источников (Лев Диакон). [23] Что же в этом году сделалось с отрядом Варангов, находившимся Византии и состоявшим исключительно из Русских? После, при подобных случаях, отправляли Варангов подальше из Константинополя: но мы не видим, чтобы в 988 году была принята такая мера. Правда, можно заметить, что в 988 году Русские не угрожали самому Константинополю, как это было в том нашествии, которое мы подразумеваем. Но, во всяком случае, есть очень ясные указания, что зимой 987–988 годов не было в Цареграде Русских, а если они здесь явились в продолжение года, то это были не прежние и старые пришельцы, а новые. Именно после взятия Херсона и после женитьбы Владимира на греческой царевне Анне Русские в Византии являются вновь, после перерыва, бывшего следствием Болгарской войны Святослава. Наши русские историки и ученые разыскатели, гоняясь иногда за призраками, пропустили и пропускают без внимания факт громаднейшей важности в истории не только русской, но и всего севера. Этот факт мы выражаем надписанием следующей главы нашего исследования.
