В 1066 году, когда судьба Англо-Саксов, также имеющих близкое отношение к последующей истории варяжского корпуса, решалась на полях Сенлэка (Senlac), мы встречаем еще раз Варягов в южной Италии, как бы в доказательство того, что они и теперь не были только царскими телохранителями. В хронике Анонима Барийского отмечено под означенным годом прибытие в Бар-град, все еще остававшийся во власти Греков, какого-то Маврикия на судах с Варангами: Mabrica cum chelandiis venit Bari cum Guaraugi (Muratori V, 153). [99] [333]
Нужно думать, что Бари, центр византийской власти и влияния /114/ в южной Италии, главный военный пункт в борьбе с Норманнами, был таким же почти постоянным местом прохождения и постоя варяжских союзных сил, как и азиатская украйна в Халдии и Армении. Некоторые Варяги оставались здесь, по-видимому, навсегда, обзаводились домом и семейством и были основателями известных фамилий, разумеется, подвергавшихся в той или другой степени итальянизации. Таков был Гримоальд Варяжкин (Grimoaldus de Guaragna, filius Guaragne), играющий важную роль в городских смятениях города Бари в начале XII столетия (Muratori V, 155 sq.). Быть может, это близкое знакомство Варягов с Бар-градом не осталось без влияния и на русский Киев, на скорое установление праздника в память перенесения в Бар мощей Николая Чудотворца, похищенных у Греков Малой Азии (1088 г.). Тогда Бари был уже под властью Норманнов.
1-го января 1068 года вдовствующая после смерти Константина X Дуки императрица Евдокия провозгласила своим мужем и вместе императором Романа Диогена. Это нарушало права, ее собственного малолетнего сына, Михаила Дуки, а также обещание, данное умиравшему первому мужу. Прямой протест против поступка Евдокии последовал со стороны Варангов. Скилица (р. 666) представляет факт в таком виде: «Диоген ночью был введен во дворец, обвенчан с императрицей и тотчас провозглашен императором тайно от всех сыновей императрицы. Тогда же, однако, было поднято большое смятение Варягами, которые не допускали у себя провозглашения Диогена вопреки общему решению (γίνεται δὲ παραυτίκα τάραχος παρὰ τῶν Βαράγγων πολύς, μὴ ἀνεχομένων αὐτὸν ϕημίσαι παρά τὰ κοινῇ δόξαντα). Но сын ее (Евдокии) Михаил, появившись вместе с братьями, объявили, что случившееся совершилось с их согласия, и тогда они сами (Варяги), сейчас же одумавшись (μετατραπέντες), громкими и пронзительными голосами провозгласили Диогена императором».
Не лишнее заметить, что об этой минутной оппозиции Варягов говорит только один Скилица. Внимательный читатель легко убедится, что в истории Романа Диогена вообще и в [334] частности в истории его воцарения Иоанн Скилица Фракисийский находится в сильной зависимости от Атталиоты. В сущности, он копирует Атталиоту, сокращая его и слегка перефразируя. Но пять строк, относящихся к Варягам, составляют вставку, неизвестно откуда заимствованную и очень неловко /115/ вклеенную. Атталиота, сказав, что все приближенные императрицы без всякого сопротивления признали Диогена, потом делает такое замечание: «и, как оказалось на деле, не напрасно надеялись на него многие» (р. 101, 18 sq.). И Скилица, сообщив нам о сопротивлении Варягов, то есть, о том, что многие не хотели Диогена, необдуманно и рабски повторяет за своим господином (р. 666, 22 sqq.): «как оказалось из этого, не напрасно надеялись на него многие».
А мы из такого образчика можем почерпнуть надежду, что почтенный сановник императора Алексея Комнина не будет слишком много мудрствовать со своими источниками; благонадежно будет держаться своего основного текста, но зато — где вознамерится комбинировать его с другими попавшимися под руку сведениями, сделает это не всегда разумно и внимательно. Далее: Пселл в своей истории очень подробно описывает события той ночи, которая привела Романа Диогена на византийский престол; а что он хорошо знал все подробности дворцовых происшествий, в этом нет никакого сомнения, ибо он именно и был главным советником императрицы Евдокии и воспитателем ее сына. Между тем Пселл, сопровождавший Евдокию в спальню ее сына, присутствовавший при объяснении матери с сыном и при той сцене, в которой юный Михаил признал мужа своей матери своим отцом и соимператором, ничего не говорит о какой-либо оппозиции с той или другой стороны.
Из этого не следует, что факт, сообщаемый Скилицей, должен быть отвергнут. Мы не можем только поручиться за то, что он действительно должен стоять на том месте и в той связи, в какой он стоял в представлении Скилицы, или, по крайней мере, в какой он очутился под его пером. Другими словами: нельзя сказать наверное, относится ли факт сопротивления Варягов к подробностям драмы, разыгравшейся внутри Влахернского дворца в ночь на 1-е января 1068 года, [335] или же он случился после того как во дворце уже все было решено, то есть, при объявлении нового императора армии. Следовательно, из вышеприведенного отрывка Скилицы невозможно сделать никакого вывода о положении Варягов в Византии и о том, о какого рода Варягах сейчас шла речь. Иначе мы признали бы, что в рассказе Скилицы о восшествии на престол Романа Диогена разумеются такие же дворцовые Варяги, как и в истории возмущения Феодосия против Стратиотика (см. выше).
Роман IV Диоген оправдал общие надежды в том /116/ отношении, что немедленно по восшествии на престол стал энергически готовиться к борьбе с Турками-Сельджуками, что именно и требовало и мужественного вождя, и напряжения всех сил империи. История азиатских походов героического, но несчастного императора прекрасно изложена спутником, секретарем и советником его, Михаилом Атталиотой. Другие только сокращают то, что мы можем читать у Атталиоты, и, прежде всего, таким образом, поступает много раз упомянутый Скилица. Только в самом начале своего повествования об этих походах Скилица обнаруживает легкое поползновение к самостоятельности. Вот его слова: «император вел с собою войско не такое, какое подобало императору Ромеев, но такое, какое доставляло (делало возможным) его время, то есть, Македонян, Булгар, Каппадокийцев, Узов и других случайно попавшихся иноплеменников, а сверх того — Франков и Варангов» (р. 668): έἔ τε Μακεδόνων καὶ Βουλγάρων καὶ Χαππαδοκῶν καὶ Οὔζων καὶ τῶν ἀλλως παρατυχόντων ἐθνικῶν, πρὸς δὲ καὶ Φράγγων καὶ Βαράγγων.
Далее Скилица буквально списывает, но этих сейчас приведенных слов нет в таком виде у Атталиоты. Мало того, Варанги вовсе не упоминаются Атталиотой во всей истории походов Романа, точно так, как не упоминаются и Узы. Откуда же взял свои точные сведения о составе армии Диогена наш Иоанн Фракисийский?
У Атталиоты нет общего перечисления составных частей хорошо знакомой ему армии; но зато в рассказе о военных действиях эти части весьма отчетливо выступают на вид со всеми своими особенными, характеристичными чертами. Когда имеешь [336] перед глазами подлинник Атталиоты и сокращенную несколько в размере копию Скилицы, то видишь совершенно ясно, из каких именно строк Атталиоты позднейший компилятор составил свою общую характеристику византийской армии. На странице 102 у Атталиоты сказано, что Роман Диоген собрал свое войско в западных провинциях империи и в Каппадокии и, сверх того, призвал Скифов. Вместо «запада» Иоанн Фракисийский только поставил две главные европейские (западные) провинции, из которых больше всего набиралось византийского войска: Македонию и Булгарию, и удержал Каппадокийцев. Под Скифами Атталиота разумеет тюркские племена, принятые в пределы империи, то есть, прежде всего, Печенегов, а вместе с тем и соплеменных им Узов: Скилица уже забыл /117/ о Печенегах и не только здесь, но и во всей истории похода систематически вместо Скифов ставит Узов, вместо общего — частное наименование, так как рассказ о принятии на византийскую службу Узов стоит в оригинале гораздо ближе к 1068 году, чем история поселения Печенегов в пределах империи. Далее следуют Франки: их Скилица мог для себя отметить, прежде всего, из того места Атталиоты, где уже говорится о военных действиях около Мелитины (Malatia), и где секретарь императора Диогена в первый раз упомянул об этих «кроволюбивых и воинственных людях» (Attaliot. р. 107, 13). Остаются теперь одни Варанги, имени которых вовсе нет на страницах первоначального историка. Но можно a priori догадываться, что Скилица нашел и Варягов у своего руководителя под каким-либо другим наименованием. До сих пор самый порядок, в каком Скилица разместил различные роды византийского войска, вполне соответствует тому порядку, в каком они постепенно выходят на сцепу в повествовании Атталиоты. Варанги или соответствующее им наименование должны, поэтому стоять у Атталиоты, в ходе его рассказа, на последнем месте. Так это и будет. Чрез несколько страниц после того места, где Атталиота помянул Франков, он рассказывает о взятии Византийцами города Иерополя (армянск. Менбедж, Mambeg', на северо-восток от Халепа или Веррии) и об упорном сопротивлении гарнизона мусульманского, державшегося в городской [337] крепости (акрополе). Эта крепость была взята при помощи одного местного жителя, родом из Антиохии, который умел без труда пробраться к акрополю, и овладел его воротами при помощи русского оружия: προσιόντος εὐμηχάνως τῇ ἀκροπόλει καὶ τὰς πύλας 'Ρωσικοῖς ὅπλοις ἐν τῷ εἰσίέναι κατεσχηκότος τῆς ἀκροπόλεως (Attaliot. ρ. 110, 23 sq.). Не подлежит ни малейшему сомнению, что своих Варягов Скилица нашел именно здесь, что вместо русских, упомянутых у Атталиоты, он считал естественным и позволительным поставить Варягов, точно так, как вместо Скифов он постоянно называет Узов; значит — в его глазах Русские и Варяги были одно и то же. Можно, конечно, догадываться, что под «русским вооружением», которое помогло при занятии ворот крепостных, Скилица разумел, как это и естественно, топоры, секиры, и что представление его о тождестве Русских с Варягами основано именно на этом признаке. Но что ж из этого? Этот признак, действительно, может служить доказательством тожества Варягов и Русских. Варангами называется у Византийцев особый род /118/ войска, вооруженный секирами, а по своей национальности это главным образом Русские, о которых мы действительно знаем, что они были вооружены топорами-секирами (см. выше у Пселла и у Льва Диакона).
