— Конечно, такое может быть, хотя на самом деле человек может быть кристально честным.

— Да, вы правы, — согласилась я, правда, у меня было немного другое мнение, потому что я пока еще не встречала в бизнесе «кристально честных» людей. — И вот эта его болезнь, — продолжила я, — довела его до невероятных нервных расстройств, он стал всего бояться: больших площадей и замкнутых пространств, темноты и света, у него даже началась мания преследования. И все это из-за неудовлетворенности своей внешностью.

— Да, я понимаю. И вы хотите сами, без него, договориться с Владиславом?

— Да.

— А он, этот ваш знакомый, не пытался обращаться к психиатрам?

— Пытался, но разве это может помочь, если человек убедил себя в чем-то?

— Вы считаете, что дело только в убеждении?

— Не знаю. Но он еще вбил себе в голову, что даже прежде операции, он должен найти себе какого-то художника, который нарисует его внешность, определит, какой она должна быть.

— И он прав. — В голосе Галины появилась такая убежденность, что было удивительно, куда девалась ее неуверенность. — В художниках заложена великая сила, конечно, в том случае, если художник талантлив.

— Вы думаете?

— Я в этом убеждена.

— Но вот Вадик, я с ним разговаривала, он так не считает.

— Вадик? Вы с Вадиком знакомы?

— Да. На мой взгляд, он довольно приятный человек.

— Вадик, — произнесла Галина с болью и нежностью одновременно. — Этот мальчик, да он любую женщину может свести с ума.

Еще несколько дней назад я могла бы с этим поспорить, даже просто посмеяться над этим, но теперь…

Видимо, Галина что-то заметила в моем лице.

— Вы хорошо его знаете? — спросила она, и в ее голосе появилась настороженность.

— Так, немного. Они ведь с Владиславом друзья.

— Друзья! — Галина усмехнулась. — Они такие же друзья, как и вы с вашим приятелем.

— Вы имеете в виду Гену? — назвала я первое пришедшее мне в голову имя.

— Гена — это тот самый ваш приятель, который стесняется врачей?

— Да. А что вы хотели сказать тем, что Вадик такой же приятель Владиславу, как и мне мой Гена?

— Ничего. Впрочем, вы девушка интеллигентная и вы поймете.

— Надеюсь.

— Они любовники.

— Владислав и Вадик?!

— Да. Но самое смешное, — и она тихо засмеялась, — вам это тоже покажется смешным: я влюблена в Вадика, как девочка пятнадцатилетняя. И даже больше. А Владислав…

— Он ваш муж? — зачем-то спросила я.

— Муж? Нет. Мой муж погиб, он был большим человеком, очень авторитетным, я с ним познакомилась, когда работала в «Долее», слышали о таком клубе?

— Да, считается одним из лучших в Москве.

— Он и есть лучший. Я там работала с первых дней его открытия, тогда там стриптизершами работали только американки, впрочем, не только, и я там тоже работала, позже стали набирать неизвестно что, разных шестнадцатилетних девочек, а потом, как я слышала, и просто проституток с улицы, но первое время все было очень пристойно. — Лицо Галины стало мечтательным. — Это было лучшее время в моей жизни. Я могла заработать за одну ночь до десяти тысяч долларов. Но это мелочь по сравнению с тем, что у меня появилось, когда стала подругой, а потом и женой Николая.

Но он погиб. Он мне оставил наследство. А теперь его у меня хотят отобрать.

— Отобрать?

— Да. Сначала этим человеком была моя младшая сестра.

Хитрая и подлая, она начала с того, что сделала Николая своим любовником. Позже, когда мужа убили, она отобрала у меня и дочь, она всем говорила, что я сделала из нее наркоманку.

Подлее и глупее ничего нельзя придумать: Ольга — наркоманка! Ложь, она такая же наркоманка, как мы с вами. А Ирина отобрала у меня ее и стала всем говорить, что я во всем виновата.

— Вашу сестру зовут Ира?

— Звали. Я слышала, что она умерла. Но ее не только Ирой звали, сама она себя называла Мишель, под: таким именем на нее лучше клевали.

— Понятно. Но я хочу снова спросить о своем приятеле, о Гене, может, вы все-таки что-то посоветуете. Вы что-то говорили о художнике.

— О художнике? Да. Я знаю такого, который может помочь и вашему приятелю, и мне.

— Вам?! А вам в чем он может помочь?

— У нас с вами откровенный разговор, и поэтому я могу вам довериться, как вы доверились мне. Вы мне сказали о своем приятеле, я расскажу о себе. Тем более… — Она замолчала, видимо, решая, можно ли мне доверять, и решила, что можно. — Тем более что и вы, может быть, поможете мне. Пойдемте, я вам покажу кое-что. — Она поднялась с кровати, взяла свечу и направилась к двери.

Мы снова вышли в холл, потом подошли к лестнице, но Галина не стала подниматься на нее, а, наоборот, пошла в темноту, под уходящие вверх ступеньки. Я прошла за ней. Под пролетом лестницы, ведущей наверх, я увидела небольшую дверь. Галина вынула из кармана ключ, повозилась немного с замком. Она открыла дверь и осторожно стала спускаться куда-то вниз. Я пошла за ней, пожалев, что тоже не захватила с собой свечу, их все равно там две было, в комнате.

Мы спустились вниз по довольно крутой деревянной лестнице, и я увидела еще одну дверь. Галина, снова повозившись с замком, открыла и эту и, наклонившись, дверь была слишком низкая, прошла в какое-то помещение.

Я вошла следом за ней, осмотрелась, и мне стало нехорошо.

На одной из стен этого подвала я увидела две картины.

И рядам с каждой слабым голубым огоньком горела лампадка. И это еще ничего, но не по себе мне стало оттого, что одна из картин была Сережкина, та, которую я видела дома у Мишель. Нисколько не сомневаюсь, что и вторая была тоже его. И Галина это подтвердила.

— Обе эти картины одного художника, — сказала она, — у него божественный талант. Нет, для меня он выше Бога. Я поклоняюсь ему, и я боюсь его. Я его боюсь, потому что от него, от его воли и желаний зависит моя судьба и жизнь.

— Где он? — чуть не закричала я. — Где этот художник?

— На вас он тоже произвел впечатление? — Она посмотрела на меня довольно и даже с каким-то чувством превосходства.

«Он на меня произвел впечатление». Еще бы, он на меня давно произвел впечатление! Он на меня уже целый год производит всякие впечатления!

— Где этот художник сейчас, вы знаете? — Я едва справлялась со своим голосом;

— Я не знаю, — ответила она, — я сама хочу его найти.

Поэтому я и сказала вам обо всем, может быть, вы и поможете мне его найти, ведь он тогда поможет и вашему приятелю. Вы верите?

— Да, верю. Я даже уверена в этом, — проговорила я. — А откуда у вас его картины? Вы знакомы с ним?

— Нет, я с ним не знакома и не видела его никогда.

Владислав принес мне картину, и я ее купила сразу. Я вам не сказала, мой покойный муж увлекался живописью, он даже когда-то учился этому. Кстати, моя сестра этим и воспользовалась, она сразу стала большой любительницей живописи и таким способом завлекала Николая. Но это не относится к нашему разговору. Честно сказать, я даже сама не знаю, зачем купила у Владислава ту, первую картину. Я поняла это позже. У меня, когда я смотрела на эту картину, стало появляться чувство легкости, с меня сходило мое нервное напряжение. А через какое-то время я вспомнила, где-то я слышала, а может, мне это и Владислав рассказал, что картины талантливых художников могут вылечивать духовные мучения. Но может быть и наоборот. А через какое-то время я вдруг поняла — это меня как громом ударило — он, этот художник, может нарисовать такую картину, которая меня вылечит совсем, но может и такую, от которой моя болезнь станет еще тяжелее. И я знаю, я даже представляю, какие это картины. Та, которая может мне помочь.,. Вы видели обертку от конфет, где три медведя в лесу нарисованы?

«Мишка» называется.

— Конечно, видела, они мне даже нравятся, когда свежие. А картина называется «Утро в сосновом бору», художник Шишкин.

— Правильно. Но вы, наверное, не знаете, что там не было сначала медведей, их потом пририсовали.