Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Квазимодо невыносимо захотелось схватить, вырвать палочку, выдернуть мерзкого червя из своего тела. Нельзя. Вор всегда прислушивался к мнению знающих людей. Маленький ныряльщик хотя и не был человеком, но, по-видимому, знал, что и как делать.

Несколько витков красного тонкого тела паразита оказалось намотано на деревяшку. Дальше червь уперся – его тело опасно натянулось.

– Дальше нельзя – порвется, – сказал фуа.

– Понятно, приматывай, – пробормотал Квазимодо.

На бинт он порезал запасную рубашку. Ныряльщик аккуратно прибинтовал палочку вместе с червем к ноге молодого солдата.

На островке уже вовсю разорался Глири, поднимая людей. Квазимодо и маленький ныряльщик торопливо пошли к своему грузу.

Хлюпала под сапогами вода. Здесь было мельче. Иногда под ногами оказывалось почти ровное, без привычного ила, дно. Впереди стучали топоры и клинки прорубавших тропу солдат.

– А он ничего держится, – сказал Квазимодо, кивая на шагающего впереди Филина. Тот шел намного ровнее, чем утром.

– Может, я ошибся, – прошептал фуа. – Может, прижигание помогает. Я этих червей никогда раньше не видел. Только сказки о них слышал.

– В сказках тоже бывает правда. Хотя и немного. Но мне твой способ лечения больше нравится. Разрезанный и подпаленный я бы далеко не ушел. Боюсь только палку с «гостем» зацепить. Ведь оборвется тогда зверек.

– Я хорошо примотал. Не волнуйся.

– Ага. Надеюсь, удержится, иначе придется ножом ковырять. Слушай, ныряльщик, а как тебя зовут?

Фуа коротко глянул:

– Все зовут Жабом. Или Лягушкой. Как кому нравится.

– Ну, все это слишком по-военному. Я не Глири, чтобы людей так именовать.

– Я – не человек, – тихо пробормотал фуа.

– Да я понял. Лапы у тебя непохожие. Хотя когда на нас сотник орет, он различия не делает. Значит – мы одинаковые. Так что нужно тебе имя приличное подобрать. А то ты Жаб, я – Ква-зимодо. С такими именами нам вовек из болота не выбраться.

Фуа улыбнулся:

– В болоте не так плохо. Я больше гор опасаюсь. Я никогда далеко от воды не уходил.

– Я вообще-то в настоящих горах тоже не бывал. Но мои друзья как-то переходили через горы. Огромные – не чета здешним. Ничего – все живы остались. Кроме того, рассказывают, там москитов нету и прочих… мелких зверей.

Ночевать отряд остановился в сухом месте. Кругом росли колючие кусты, кроны деревьев плотно смыкались над головой, духота свинцом давила на виски, но зато можно было садиться прямо на землю, подстелив плащ, а не сгребая под себя все, что попадется под руку.

Костры развели как положено – треугольником. Квазимодо выпала первая стража. Фуа при свете костра занялся ногой товарища – паразит поддался еще на ширину ногтя и снова уперся.

– Завтра он не устоит, – заметил ныряльщик, забинтовывая ногу.

– Главное – чтобы он во мне семью не завел, – пробормотал вор. Он чувствовал себя гораздо спокойнее. Мерзкий червь перестал шевелиться и двигаться под кожей. Временами Квазимодо забывал о своем «жильце».

Заунывно вопила в ветвях какая-то птица. Квазимодо вынул из мешка пойманную под вечер черепаху.

– Посмотри, можно жрать или зря тащил? Мелкая, а тяжелая, мерзавка.

Черепаха ворочала когтистыми лапами и вытягивала острую, украшенную двумя парами рожек голову.

– У нас таких едят, – сообщил фуа, внимательно разглядывая черепаху сверху и снизу. – Считается очень вкусным.

Черепаху запекли в углях.

Квазимодо отщипывал мягкое мясо, измельчал ножом. Неторопливо посасывал за щекой. Болотная жительница действительно оказалась приятной на вкус. Жаль, что небольшая.

На запах подошел солдат, дежуривший у костра на другой стороне лагеря. Квазимодо быстренько сунул остатки черепахи под хворост.

– Что это вы здесь жрете? – жалобно поинтересовался собрат по ночной страже.

– Кусочек давешней змеюки разогрели. Да уже сжевали весь.

– А я ничего не оставил. Живот крутит – то ли от воды местной, то ли от голода.

– На ночь всегда жратву оставлять нужно, – сочувственно закивал Квазимодо. – Ты иди, иди на место. Неровен час Глири проснется. Любит он по почкам «постучать» тому, кто пост оставил.

Часовой ушел. Квазимодо достал остатки деликатеса.

– Нужно было поделиться, – нерешительно прошептал фуа.

– Ага. Добрый ты. Что-то я не заметил, чтобы с тобой кто-нибудь делился.

– Я – лягушка.

– А я – урод. Что я им предлагать буду? Еще побрезгуют. Кстати, что это ты – «я лягушка, я лягушка». Гордишься, что ли? Лягушки дома сидят, а мы премся куда ни попадя.

– Меня старейшины отдали Флоту. За железо и стекло.

– Продали, что ли?

– Обменяли. Деньги фуа не нужны.

Квазимодо покачал головой:

– Видать, у вас не лучше, чем у людей.

– У нас лучше, – запротестовал ныряльщик. – У нас не бьют, когда чего-то не понял или не успеваешь. У нас спокойнее.

– Угу. Уж куда спокойнее – за железо своих отдавать. У нас в Глоре продают, если долги отдать не можешь. Тогда и на тебя, и на жену с детьми ошейник запросто надеть могут. А если денежки водятся – ты человек свободный и уважаемый. Так что получается, деньги – вещь полезная. Зря вы их у себя не завели. Или тебя за дело на Флот упекли? Задолжал кому или на чужую бабу залез?

– Я последний сын в семье. Лодки мне не достанется, да и дом никто строить не поможет. Кого отдавать, если не меня?

– Мне бы не понравилось, если бы меня на сторону сплавляли, не спрашивая, – пробурчал Квазимодо. – Ты же там не один такой, младший? Собрались бы, потрясли маленько папаш да старших братьев. Там, глядишь, и лодка бы появилась, и бабы гладкие.

– Фуа не воюют между собой. Не принято.

– Любите вы законы. И как только живы до сих пор? А что ты со своим товарищем не очень дружишь? Вы ведь оба… лягушки?

Ныряльщик помолчал и неохотно объяснил:

– Чужой. С другого острова.

– Понятно. Не ладите, видать, островами. И частенько резня начинается?

– Мы не убиваем друг друга, – запротестовал фуа. – Лодки разбивают, сети режут. До смертей редко доходит. Просто они – чужие.

– Мудро. Чужие-то вы чужие, а старейшины у вас одинаково соображают. Напарника небось тоже обменяли на ерунду какую? Как же вы нырять будете, если слово друг другу противно сказать?

– Дело есть дело, – пошептал ныряльщик. – Что прикажут – сделаем.

Застонал и быстро-быстро заговорил во сне Филин.

– Что-то ему хуже стало, – озабоченно сказал Квазимодо. – Или это его москиты достали?

– Здесь москитов меньше, – заметил фуа.

– Тебе-то что. – Вор почесал искусанную шею и с завистью посмотрел на спокойно сидящего ныряльщика. Грязная безрукавка оставляла обнаженными худые руки с гладкой коричневатой кожей. – Тебя почему твари не кусают?

– Кусают, но мало. Я на них зла не держу. И они ко мне спокойны.

– Это что, вроде как договор заключаешь? – поинтересовался вор.

– Нет. Просто мы миримся с существованием друг друга.

– Понятно. Ты философ.

– Не знаю, кто это. Со зверьми можно договориться. Они не глупые.

– Я знал одного мужика, он здорово с лошадьми умел договариваться. Но животные тоже разные бывают. У меня вот был мул – так эта скотина еще тупее Глири была.

Ныряльщик ухмыльнулся:

– Тупее Глири быть невозможно. А что такое – мул?

– Ты что, мулов никогда не видел? – удивился Квазимодо.

– На островах их нет. Я лошадей и собак в первый раз на Скара увидел.

– Мул – это когда осел на лошадь залазит. Рождается у них скотина. С виду вроде ничего, сильная и выносливая. Вот только если что-то в башку втемяшится – дубиной не выбьешь.

– Интересно посмотреть. У меня была рыба – умела мидии находить. Таких больших раковин, как я, никто в деревне не доставал. Похлопаешь по воде – она ко мне поднимается. Я ее Орехом называл. Уж очень толченые орехи любила.

– Сроду о дрессированных рыбах не слыхал. Слушай, а вот, к примеру, с тем змеем ты не мог договориться? Чтобы он нас не жрал? Имело ведь смысл обсудить ситуацию? А так и он сдох, и мы все обделались.

14
{"b":"129659","o":1}