С ума сойти можно! Сначала прямо очередь была, как на какую-то бесплатную раздачу, а потом вдруг как корова языком всех слизнула. И не хватает-то мне всего шестьдесят пфеннигов! — бурчал маленький черноволосый Бушке.

Вы свободны? — подошел пожилой господин, державший в одной руке сверток, а в другой букет цветов.

Хорст Бушке вскочил, словно его ужалила оса.

Конечно, к вашим услугам!

Ну, пока! — ухмыльнулся Шериф и пошел дальше.

Гусиный рынок находился в центре города. Поэтому ребята и договорились встретиться здесь. Те, кто уже набрал свои четыре марки, должны были сдать их Шерифу в кафе-мороженом.

— О sole mio![4]—сказал Шериф, входя в кафе.

Оно принадлежало господину Таванти, а господин Таванти был итальянцем.

— Buon giorno ragozzo,[5] — приветствовал его толстяк хозяин. Он как раз наполнял мороженицу ингредиентами для изготовления ванильного мороженого.

Усевшись за один из маленьких столиков с мраморной крышкой, Шериф вынул из кармана листок бумаги, написал сверху свою фамилию и поставил рядом цифру "4". Откинулся на спинку стула и стал ждать.

Погода — поп buono, ничего хорошего, — заметил синьор Таванти, размешивая мороженое.

К вечеру прояснится. Дождь уже кончается, — отвечал Шериф, выразительно покрутив рукой, словно заворачивал водопроводный кран.

Belissimo,[6] — понял синьор Таванти. Наплыв в его кафе начинался как раз в послеобеденные часы, что он и попытался объяснить опять же по-итальянски. Но этого Шериф, конечно, уже не понял. Тем не менее он согласно закивал и снова сказал: "О sole mio!" — а потом заказал малиновое мороженое.

Синьор Таванти нес ему заказанную порцию, когда в кафе вошли первые чистильщики. Шериф записал их фамилии и поставил против каждого цифру. Пока на листке стояли сплошные четверки — одна за другой.

И все мелочью, — пробормотал Шериф, пересчитывая. — Следующий!

Ганс Верксхаген.

Дитер Грасси.

Юрген Пассов.

Листок, лежавший перед Шерифом на мраморной крышке стола, заполнялся все новыми именами, и соответственно заполнялось кафе синьора Таванти.

"Лимонад!", "Шоколадное!", "Ванильное с орехами!" — заказывали ребята. Итальянец едва успевал. Мальчишки, зная, что им предстоит встреча в кафе, специально почистили несколько лишних пар обуви — себе на мороженое.

Мальчик в очках заказал бананово-лимонное. В этом кафе подавали самые невероятные сорта.

А томатного у вас нет? — с улыбкой полюбопытствовал один из парнишек в вылинявшей джинсовой курточке.

Uno momento![7] — Синьор Таванти уже вспотел от беготни. — Нет, томатного, к сожалению, нет.

Вскоре после полудня в списке Шерифа набралось двадцать четыре фамилии. Не хватало только Хорста Бушке, работавшего у входа в метро на Менкебергштрассе.

Прошло минут пятнадцать. Шериф уже начал калякать человечков на обратной стороне списка. Ребята заскучали. Лимонад был выпит, мороженое съедено.

Извиняюсь, но это было черт знает что такое! — Маленький Хорст Бушке, ворвавшись в кафе, никак не мог отдышаться. Он вытащил свои сорок монет из кармана и положил их на стол перед Шерифом, одну возле другой. — Как ты ушел, опять ну ни одного человека не стало! Ну прямо безнадега! И вдруг минут пять назад — снова толпа, стоят вокруг, как Армия спасения. Ну, я быстренько набрал свои четыре марки и говорю им: "Все, рабочий день закончен!" И смываюсь!

Ровно сто марок! — деловито подвел черту Шериф и встал. — Благодарю вас, господа! — Он поклонился во все стороны и добавил: — Кстати, в два часа встречаемся у Куленкампа, а после матча — общее собрание, как и договорились.

Дождь прекратился. Верхние ряды окон уже вновь заблестели. В любой момент тучи могло пробить солнце.

Настоящей матросской походочкой, раскачиваясь из стороны в сторону, шел Шериф от Гусиного рынка к Менкебергштрассе. Объяснялась такая походка очень просто: набитые карманы брюк были тяжелы, как мешки с цементом, и с каждым шагом больно били его по ляжкам. Но зато Шериф нес сто марок! И хотел избавиться от них как можно скорее. Но именно в воскресенье было весьма непросто превратить такую кучу мелочи в бумажные купюры. Пришлось идти на вокзал. И только там, у окошек билетных касс и на почтамте, он наконец завершил операцию.

В час с небольшим, облегченно вздохнув, Шериф вошел в вагон городской железной дороги. Он открывал дверь и держался за поручни левой рукой. Правая оставалась в кармане, сжимая пять бумажек по двадцать марок. У сортировочной станции он вышел.

Семейство Пфанротов в эти минуты садилось обедать.

Вот уж не ожидал от Зауэрбирши, — сказал Петер, принимаясь за свой суп.

Мы часто ошибаемся в людях, — заметила фрау Пфанрот, несколько растерянно глядя в свою тарелку.

А когда ей надо вернуть деньги? — поинтересовался Петер.

Надеюсь, винкельмановские ромштексы не сгорят, — уклончиво ответила мать.

Раздался звонок в дверь.

— Кто бы это мог быть? — спросил Петер.

Оба поднялись из-за стола и рванулись к двери, возле которой чуть не случилось "дорожно-транспортное происшествие".

Иди, суп остынет. Это наверняка кто-нибудь из моих клиентов.

А может, фрау Зауэрбир, которая раздумала давать в долг, — заявил Петер. — Кстати, твой суп тоже остынет. Что это с тобой? Ты сегодня такая нервная!

Раздался второй звонок. Петер вышел в коридор. Фрау Пфанрот снова села за стол и, тяжело вздохнув, прикрыла глаза.

Это господин Шлоттербек, — сообщил Петер, входя вместе с Шерифом.

Добрый день, фрау Пфанрот, — приветствовал хозяйку Эмиль, держа правую руку в кармане.

Господин Шлоттербек просит у вас аудиенции с глазу на глаз, — ухмыльнулся Петер. — А я покуда спущусь в подвал за угольком…

Я… э-э, я думал… — заикаясь, начал Шериф.

Если позволишь, я сперва дохлебаю суп, — извиняющимся голосом сказал Петер. Он пододвинул Шерифу стул и подмигнул матери. — Держу пари, у него в кармане букет цветов и он собирается сделать тебе предложение.

Оставь свои шуточки, — сказала фрау Пфанрот. — У тебя есть все основания быть полюбезней с Шерифом. Если бы ты знал…

Прошу вас… — перебил ее Шериф. Он ерзал на стуле, словно в кресле у зубного врача.

Давай скажем правду, Шериф, — вдруг предложила фрау Пфанрот и отодвинула свою тарелку. Мокрая ложка, которую она забыла вытереть, оставила пятно на белой скатерти. — Я сама не своя от вранья. Нет, актрисы из меня не выйдет.

— От какого еще вранья? — удивился Петер.

Тогда Шериф медленно вынул из кармана руку и выложил на праздничную скатерть фрау Пфанрот пять двадцатимарковых купюр.

— Фрау Зауэрбир — это на самом деле Шериф и остальные мальчики, — объяснила Петеру мать.

Она встала, провела рукой по волосам Шерифа и поцеловала его. — А теперь тащи еще одну тарелку.

Шериф вдруг покраснел, как раскалившаяся печка-буржуйка.

Или тебя ждут дома к обеду? — спросила фрау Пфанрот уже из кухни.

Когда за столом столько едоков, как у нас, семеро одного не ждут, — тихо ответил Шериф.

Ну, тогда все в порядке! — радостно воскликнула фрау Пфанрот.

Мне только надо сгонять за спортивной экипировкой, — сказал Шериф, все еще красный, будто он украл чей-то бумажник и пойман на месте преступления.

Садись на багажник и поедем вместе, — предложил Петер. Его лицо тоже пылало. Во всяком случае, уши.

Ну, приятного аппетита! — сказала фрау Пфанрот и поставила на стол блюдо с винкель-мановскими ромштексами. — И если вы не возражаете, я сегодня — впервые! — пойду вместе с вами.

На бокс? — одновременно выпалили Петер и Шериф.

А почему бы и нет? — засмеялась мамаша Пфанрот и отправилась на кухню за жареной картошкой и цветной капустой.

На улице тем временем выглянуло солнце.