Пациент для начала сказал: «Я не пью», – а потом его затрясло. Опытному врачу не составило труда сделать выводы. Больше того, он заставил Бездриско выпить и добавил еще. Тот, в первый раз в жизни попавшись, стал ручным. Он ненавидел своего рабовладельца, но позволял себе проклинать его только ночью, при запертых дверях, между первой и второй бутылкой водки. Зато карьера у Глеба Никифоровича наладилась. Его выбрали в областную думу, причем конкурентом был не кто-нибудь, а любимый в народе Стоянов. Деньги Потерянова сделали свое дело. В избирательный округ входили два города: Покровск и соседний с ним Мнимовск. В Мнимовске пиарщики раздули сказку о том, что Бездриско – любимый и уважаемый в Покровске ученый, а в самом Покровске Потерянов сделал голосов «за» столько, сколько было нужно.
После выборов началась хорошая жизнь. Бездриско удалось запустить руки в областной бюджет, и бюджетные деньги рекой потекли в карман Потерянова. Бездриско получал свои откаты. Правда, небыстро, с издевательствами, не столько, сколько договаривались, но получал. Теперь он мог не бегать к Нинке в ночной магазин, как обычный алкаш, а остановить шофера у шикарного супермаркета и взять два литра виски или коньяка.
Сегодня была лунная ночь. И случилось то, чего раньше не случалось. Бездриско не смог заснуть после второй бутылки. Затмение, видно, действует на всех по-разному. Краем отравленного ума он понимал, что Нинка в ночном магазине отпустит ему бутылку, что можно подождать, когда у магазина никого не будет, но риск был. Неведомая сила подняла депутата и повела к ночному магазину. Невероятные усилия уходили на то, чтобы выглядеть трезвым.
Шел третий час ночи. Стоянов, человек образованный и любопытный, вышел посмотреть затмение на балкон своей квартиры. Строго говоря, квартира была не его. Он жил в квартире друга, уехавшего за границу зарабатывать хлеб на чужбине тяжелым научным трудом. Когда стемнело, луна ярко светила прямо в балконное окно, и Стоянов рассчитывал, что в прекрасную весеннюю ночь он полюбуется лунным затмением. Но луна зашла за соседний дом, и ничего интересного на небе не было видно. Возвращаться в квартиру из благоухающей цветущей ночи не хотелось, и он решил немного подышать весенним воздухом. Улица была пуста. Одинокая качающаяся фигура загулявшего прохожего «украшала» ее. Стоянов еще раз вдохнул запахи весны и повернулся к балконной двери, но что-то остановило его. Он с удивлением развернулся, чтобы проверить догадку. Да, по улице шел в дым пьяный Глеб Никифорович Бездриско, уважаемый человек и депутат, бывший его соперник на выборах. Потрясенный этим зрелищем, Стоянов даже не понял, не померещилось ли ему. Глеб скрылся за углом, где находился магазин, работающий непрерывно, издевательски названный «Гурман», а Стоянов, не зная об этом, остался на балконе думать, что бы это значило. Через минуту Бездриско появился вновь и проследовал в противоположном направлении, неся бутылку водки. Это еще больше удивило Стоянова. Конечно, тут полгорода бегает за водкой ночью, но весь город знал, что депутат не пьет, поэтому было интересно посмотреть, какая же сила заставила его так набраться.
Желание, охватившее Глеба Никифоровича, победило его. Уверенный в том, что в три часа ночи его никто не увидит, он сел на скамейку автобусной остановки прямо напротив балкона Стоянова и открыл бутылку. Засунув горлышко в рот и запрокинув голову, он увидел на балконе Стоянова, наблюдавшего за ним.
Не дай вам бог поперхнуться водкой! Особенно погорского разлива из Нинкиного магазина!
Анестезиолог Чешуев не смотрел в эту ночь на луну и звезды. Ночь пришлась на дежурство. Стандартная, но тяжелая и долгая операция. Когда пациент пришел в себя, Чешуев, как обычно, отдал распоряжения сестрам и фельдшеру и пошел домой. Теплая приятная ночь располагала к тому, чтобы пройтись пешком от больницы до дома. Сияла луна. Чешуеву показалось, что он больше чем надо наглотался паров закиси азота. Луна казалась какой-то кривой. Явно реакции были нарушены. Как человек, влюбленный в токсикологию, он начал проверять свою походку, пытался с закрытыми глазами ткнуть в нос левой и правой рукой.
Максимов – человек простой и открытый. Если бы в любое время дня и ночи он увидал бы человека, идущего по неровным тротуарам Покровска с закрытыми глазами и приставившего указательный палец к носу, он конечно бы рассмеялся. Но сейчас он был в ужасе. В этом человеке он узнал своего врача Чешуева, и встречаться с ним сейчас не входило в его планы. Он поглубже залез в капот старенькой «шестерки», которая заглохла перед ответственным заданием. Хорошо хоть не во время самого задания. Максимов включил всю свою техническую смекалку, чтобы понять, что же с автомобилем. Чешуев, проверив моторные реакции, огляделся по сторонам. Ему показалось, что человек, залезший в капот «Жигулей», – Максимов. Это еще больше укрепило его подозрения в отравлении веселящим газом. Он давно замечал, что старая баллонная аппаратура травит. Во-первых, у Максимова тоже «Жигули», но другие, хотя Чешуев не очень разбирался в автомобилях. Во-вторых, Максимов должен сегодня сидеть дома. Это доктор знал точно, поскольку Максимов сам приходил к нему и просил больничный, он был сильно нездоров, да и еще человек пять говорили то же самое, в том числе и Волков.
Поняв, что попасть указательным пальцем в нос он не способен, Чешуев спокойно решил, что отравился наркозом. Такое бывало и раньше, по неопытности. Он подумал, что надо обязательно проверить аппаратуру и вызвать дядю Васю, чтобы подкрутил соединения. Луна казалась еще кривее, а мужик еще больше похож на Максимова, но Чешуев свернул во двор и пошел напрямик к дому. Он не хотел, чтобы его видели под кайфом.
Максимов, докопавшись до бензонасоса, понял, в чем же дело. В машине не было бензина. Коллеги Волкова продали «шестерку» за десять тонн баксов и сэкономили на бензине! Конечно, «шестерка» не стоила и десятой части цены, но платили не за машину, а за ее биографию. Коллеги гарантировали, что настоящего владельца никогда не найдут. Но бензин-то залить могли! Матерясь и проклиная все спецслужбы мира, Максимов захлопнул капот, вынул из багажника маленькую канистру и пошагал за город на заправку.
Нынешней директор ниточной фабрики был обычным красным директором. В советское время он побывал и начальником цеха, и замом директора. Воровал он не больше, чем все, пользовался привилегиями, как все директора. Ходил на заседания парткома и на собрания трудящихся, как положено. Единственное, что в нем было необычного, – это фамилия. Геморроев. На дружеских застольях он рассказывал историю, что его предок носил фамилию Почечуй, что на старорусском языке и означало ту самую болезнь. Будучи образованным, Почечуй перевел ее на латынь, как тогда было модно, и наградил такой фамилией свой многочисленный род.
Все изменилось в перестройку. Даже если бы Геморроев не делал ничего, многочисленные кооператоры сами приходили толпами за нитками. Он быстро смекнул, что продавать от завода нитки по госцене глупо, и основал кооператив «Ниточка», который продавал всю продукцию по рыночным ценам.
Когда сейчас на собраниях рабочих Геморроев бьет себя в грудь и говорит, что не сдал, как тогда было принято, членский билет коммуниста, он говорит чистую правду. Не сдал он партийный билет по той причине, что ему было не до него. В то время, когда все возвращали свои членские билеты, Геморроев грузовиками возил нитки в Москву, а оттуда возвращался с сумками, набитыми пачками потрепанных советских рублей.
Приватизация тоже прошла как по маслу, к этому времени Геморроев уже знал, что такое оффшоры, банки и акции на подставные лица. Фабричный народ так и считает Геморроева директором, хотя он давно владелец, хозяин фабрики и сам назначает себя директором время от времени.
В свое время, когда он был молодым начальником цеха, ему приглянулась бойкая чесальщица Валя Кобыленко. У молодого специалиста, попавшего в не престижную тогда легкую промышленность, в подчинении находилось двадцать женщин. Конечно, не все молодые и красивые, только что после ПТУ, но в штанах у мастера постоянно чесалось. Молодая чесальщица была просто клад. Мало того, что она хорошо выполняла все, что от нее требовалось, она не устраивала скандалов, не требовала развода с женой, не лезла в дела начальства. Поэтому бойкая чесальщица скоро стала бригадиром, мастером, а потом нашла себя на месте профсоюзного председателя, где ничего не надо делать, а зарплата и льготы по директорской норме.
