Веселье в его глазах не только не исчезло, а лишь усилилось. Он повернул голову, чтобы запечатлеть поцелуй на ее ладони, прежде чем отпустить ее руку.

– Закончилось? – переспросил он. – А как же «на вечные времена, аминь»?

– Ну вот, теперь я чувствую себя дурочкой… вдобавок к смущению, – сказала она, – и это ощущение мне совсем не нравится. Я намерена лечь в постель независимо от того, готов ты к этому или нет.

Она решительно поднялась на ноги и расправила складки платья.

– Мэгги, – сказал он, тоже поднявшись. Он взял ее руки и прижал ладонями к своей груди. – Ты была не готова, когда разъехались наши родные. Собственно, ни один из нас не был готов. Нам нужно было расслабиться, выпив вина и немного поговорив. Что мы и проделали, а теперь, полагаю, можно заняться сексом.

О, она предпочла бы, чтобы он не использовал это слово. Неужели он не знает, что оно не входит в повседневный словарь респектабельной женщины? Маргарет почувствовала, что ее щеки загорелись. Она ощутила томление между бедрами и пульсацию где-то глубоко внутри.

И все из-за этого слова!

– Да, – отозвалась она невозмутимым тоном. – Конечно.

И, подняв лицо, поцеловала его в губы, приоткрыв рот и неспешно. Она даже скользнула языком по его губам.

Пульсация усилилась.

– В таком случае пойдем, – сказал он, предложив ей руку.

Казалось странным – о, очень странным – подняться по лестнице с ним, остановиться перед своими личными покоями и подождать, пока он откроет дверь в ее гардеробную, ее личное убежище, ее святая святых. Впрочем, уже не личное. Теперь у нее не будет места для личной жизни. Даже ее тело более не принадлежит ей одной.

День ее свадьбы превратился в брачную ночь.

– Я вернусь минут через пятнадцать, – сказал Дункан, отступив в сторону, чтобы позволить ей пройти внутрь, а затем закрыл дверь за ее спиной.

Стивен предоставил ему гардеробную, смежную с комнатой для гостей. Его вещи были принесены туда заранее.

Горничная помогла Маргарет раздеться и вытащила шпильки, удерживавшие на месте ее прическу. Даже ее комнаты выглядят несколько иначе, подумала Маргарет, пока горничная расчесывала ей волосы, хотя ничего не изменилось. Не считая полностью упакованных сундуков и сумок, стоявших у стены.

Это ее последняя ночь в Мертон-Хаусе. И она проведет ее не одна.

А со своим мужем.

Чтобы скрепить их брак.

Или заняться сексом, если воспользоваться его весьма натуралистичным выражением.

Маргарет отпустила горничную и проследовала в свою спальню. На прикроватных столиках горели две свечи. Шторы на окнах были задернуты, покрывало на постели откинуто с обеих сторон.

Маргарет обхватила руками один из столбиков кровати и прижалась к нему щекой.

Теперь она замужняя женщина окончательно и бесповоротно. Маргарет Пеннеторн, графиня Шерингфорд.

Этот день, замечательный во всех отношениях, навсегда изменил ее жизнь.

Дай Бог, чтобы она не ошиблась.

Раздался негромкий стук, заставив ее вздрогнуть, и дверь спальни отворилась.

Замечательный день?

В некоторых отношениях – безусловно, признал Дункан. Если он не вернул ему полностью благосклонность высшего света, то по крайней мере позволил вернуться в его лоно. В конце концов, едва ли можно побывать на его свадьбе сегодня, а завтра отказаться принять его в своем доме.

Несомненно, этот день привел в восторг его мать. Дункан не мог припомнить, когда он видел ее столь неподдельно счастливой, как сегодня. Он даже вновь поверил в то, что воспринимал как должное до смерти отца, что она любит сына полностью и безоговорочно. Возможно, он был прав раньше и ошибался в последнее время, считая ее пустой и тщеславной.

И сегодняшний день вытащил его деда из Клавербрук-Хауса. Маркиз выглядел совсем как раньше, конечно, старше и такой же свирепый, каким был всегда, но со знакомой хитринкой в глубине глаз. Он никогда не был затворником, подумал вдруг Дункан. Интересно, какую роль сыграл тот факт, что он бросил Кэролайн и сбежал с Лорой, в том, что его дед превратился в отшельника? Возможно, его поступок не просто разочаровал старого маркиза, а сокрушил его дух. Может быть, дед все-таки любил его.

Возможно; завтра утром, в день рождения маркиза, ему следует рассказать деду хотя бы то, что он рассказал Мэгги. Возможно, его мать заслуживает того же. Одно дело обещание, которое он дал Лоре. И совсем другое – его обязательства перед близкими людьми и их любовью к нему, которую он подверг тяжким испытаниям.

«Береги ее», – сказал его дед перед уходом.

Он женился не для того, чтобы беречь и лелеять Маргарет, Конечно, это нехорошо с его стороны, но ведь он был честен с ней относительно своих мотивов. Почти. То немногое, что он не сказал ей, не так уж важно.

Тем не менее Дункан чувствовал себя виноватым, потому что не рассказал ей всей правды. Ведь она его жена.

«Я хотела, чтобы все смотрели на меня и радовались вместе со мной».

Эти слова поразили Дункана, оставив тягостный осадок.

Смит вывел его из задумчивости, деликатно кашлянув.

– Наденете ночную рубашку, милорд? Или только халат?

Дункан наградил его суровым взглядом. Видимо, в его гардеробе имелась ночная рубашка, иначе Смит не предложил бы ничего подобного. Но когда его камердинер видел, чтобы он надевал ночную рубашку?

– Халат, – ответил он.

– Новый, милорд? – уточнил Смит.

– Конечно, новый, – сказал Дункан, поднявшись на ноги и потрогав подбородок, чтобы убедиться, что лицо гладкое, хотя Смит никогда не оставлял щетины, когда брил хозяина. – Или ты думаешь, что я купил его, чтобы он висел в шкафу, пока до него не доберется моль?

Он испытывает раздражение, понял Дункан, натягивая халат и стаскивая брюки и нижнее белье. Раздражение и похоть. Точнее, раздражение, вызванное неудовлетворенным желанием. В этом было что-то неправильное. Наверняка к собственной жене следует испытывать нечто большее, чем просто похоть.

А он? Дункан задумался, надеясь обнаружить в себе теплые чувства, и с облегчением понял, что относится к своей жене с симпатией и даже с восхищением. Возможно, он полюбит ее, если постарается, а он обязательно постарается, ибо таков его долг и желание.

Признаться, он ощутил ком в горле, когда она произнесла эти слова: «Я хотела, чтобы все смотрели на меня и радовались вместе со мной». Ему захотелось обнять ее, как он обнимал Тоби, когда тот в редкие мгновения между играми и проказами дергал его за брюки и спрашивал, действительно ли он, Дункан, любит его, Тоби.

– Увидимся утром! – бросил он камердинеру раздраженным тоном, выходя из гардеробной и направляясь по пустынному коридору к спальне Маргарет.

Он явно испытывал желание. И чувство вины на этом никак не сказывалось. Маргарет была восхитительна даже без привкуса вина. А с вином, как в гостиной совсем недавно, она просто опьяняла. Вряд ли она понимала, как была близка к тому, чтобы он опрокинул ее на ковер там же, в гостиной, когда поцеловала его и прошлась язычком по его губам.

Он не ожидал такого. Он всегда считал ее довольно сдержанной, даже чопорной во всем, что касалось постели. Как и полагается благовоспитанной даме. Но то, как она поцеловала его в гостиной, явно было приглашением.

Черт, остается только надеяться, что она не пожалеет о том, что вышла замуж за него.

Что ж, он позаботится о том, чтобы этого не случилось. Ведь он стольким ей обязан. Но даже будь иначе, он приложил бы все усилия, чтобы сделать свой брак удачным. Конечно, он не хотел жениться, но он женился и теперь должен жить в соответствии с этим фактом.

Все еще испытывая странную смесь раздражения и желания, Дункан постучал в дверь спальни и вошел, решив, что было бы нелепо ждать, пока она откликнется на его стук.

Маргарет стояла в ногах постели, обхватив руками прикроватный столбик. На ней была белая ночная рубашка, мерцавшая в свете двух свечей и казавшаяся почему-то более роскошной, чем самое изысканное бальное платье. И – о Боже! – ее волосы были распущены, ниспадая по ее спине почти до бедер. Они были темными, густыми и блестящими. А роскошная ночная рубашка, хотя и вполне приличная, не скрывала ни одного из не менее роскошных изгибов ее фигуры.