Он расстегнул свой портфель, извлек целую кипу тщательно сложенных газетных вырезок, большей частью предварявшихся огромными заголовками сенсационного содержания. Иные из этих вырезок и Бестужев читал в Петербурге, в Генеральном штабе, готовясь к поездке в Вену, – кто же знал, что поездка окажется столь длинной, приведет его на другой конец света да вдобавок еще и не завершилась…

– Надобно вам знать, что я не инженер, не ученый и к электротехнике имею, как бы это выразиться, косвенное отношение, – доверительно продолжал Виттенбах. – Больше вам скажу: я до сих пор не могу уразуметь, что это за штука такая – электричество. Для меня оно имеет что-то общее со сказочными чудесами наподобие волшебных мечей или другой какой колдовской утвари – нечто невидимое, неописуемое, струящееся по проводам, моментально дающее о себе знать, стоит повернуть выключатель или рубильник… Когда я был мальчишкой, все это только начиналось, но смотрите, какой размах приобрело – трансконтинентальный телеграф, электрическое освещение, даже электрические автомобили… Впрочем, вам-то что рассказывать, вы ведь специалист…

Бестужев придал лицу скромно-значительное выражение. В его положении лучше было побольше слушать и поменьше говорить.

– Как я уже говорил, я деловой человек, – продолжал Виттенбах. – Для делового человека, простите за откровенность, гораздо важнее уметь извлекать пользу из новомодных изобретений, нежели пытаться проникнуть умом в их сущность. А зачем, собственно? Достаточно знать, что они могут принести выгоду…

– Я, кажется, начинаю понимать, герр Виттенбах, – сказал Бестужев, тщательно подбирая слова. – Ваш деловой интерес лежит в сфере электротехники?

– В том числе, мой друг, в том числе… Я, знаете ли, занимаюсь и зерном, и железнодорожными перевозками… и являюсь совладельцем нескольких электротехнических предприятий. Электрические лампочки, трансформаторы, оборудование для телеграфных и телефонных станций… Но здесь имеются свои сложности… Вы, я уверен, легко меня поймете. Я составил представление о вас, как о деловом человеке, так о вас писали…

Бестужев легонько пожал плечами с выражением лица, которое можно было истолковать как угодно – в том числе и как легкую улыбку делового человека, знающего себе цену.

– Ох, простите, – словно бы спохватился Виттенбах. – Я так напористо перешел к делам… Совсем забыл поинтересоваться: быть может, вас должны были встречать родственники, друзья, деловые партнеры? И вы хотите теперь с ними связаться?

Положительно, в его глазах были напряжение и тревога. Не оставалось сомнений, что это хваткий делец, умеющий владеть собой, – но Бестужев как-никак был опытным жандармом и неплохо выучился читать по лицам потаенные мысли…

– Нет, что вы, – сказал он. – У меня здесь ровным счетом никого нет, я ехал в совершеннейшую неизвестность, надеялся, что и в одиночку, без протекции и связей не пропаду…

Лицо Виттенбаха определенно просветлело.

– Великолепно, мой мальчик! – воскликнул он с чуточку преувеличенным пафосом. – Уверенность в себе – это, черт побери, нешуточная сила… Вы сделали правильный выбор, клянусь честью. У этой страны, между нами, масса недостатков, но есть и несомненные достоинства: умный и предприимчивый человек способен здесь подняться до высот, каких он не одолел бы в тесной и архаичной, что уж там, старушке Европе… Вы мне, право же, чертовски напоминаете меня в молодости, Лео. Я тоже приехал сюда с довольно скромной суммой денег, но верил в себя, не опускал рук, и судьба воздала сторицей… Так о чем это мы… Да, здесь имеются свои сложности… Видите ли, друг мой, очень тяжело вести дела там, где за многие годы до того все, так сказать, господствующие высоты были прочно заняты другими. Не скрою, мои предприятия приносят приличный доход – но это гроши по сравнению с теми золотыми потоками, что текут в карманы электрическим королям. И такое положение может сохраниться сколько угодно долго. Вы догадываетесь, в чем причина? Не в какой-то там особенной деловой хватке, а в обладании патентами, то есть основой основ. Господа Эдисон, Вестингауз и некоторые другие, владея патентами, снимают, попросту говоря, жирные сливки… ну, а на долю пришедших позже, вроде меня, выпадают остаточки. Понимаете? О да, вы ведь умны, вы поняли суть проблемы… Выигрывает тот, кто является хозяином патентов, и уж в особенности – патентов на нечто новое, оригинальное, делающее владельца монополистом…

– Я, кажется, начинаю понимать, – сказал Бестужев, все так же тщательно подбирая слова. – Вы интересуетесь моими патентами?

– Вот голос делового человека! – воскликнул Виттенбах в искреннем восторге. – Разумеется, разумеется… но замыслы мои гораздо шире. Патентами господа Эдисон и Вестингауз обязаны вот этому, – он постучал себя по виску толстым указательным пальцем. – Они и деловые люди, и творцы. Давайте откроем карты, Лео, к чему нам, право, недомолвки? Ваши патенты и вы – вот ответ. Вы обладаете патентами на нечто, не имеющее пока аналогий на рынке… и вы, молодой, умнейший, деятельный инженер, без сомнения, еще сделаете множество столь же полезных и поразительных открытий. Представьте, что будет, если присовокупить ко всему этому мои деньги, мои возможности, мой деловой опыт и связи здесь… – его глаза горели нешуточным воодушевлением. – Признаюсь, я пока еще слабо ориентируюсь в ваших изобретениях, но я успел понять: с их помощью вы – мы, Лео! – сможем занять в электротехнической промышленности совсем другое место. Стать наравне с помянутыми королями. Как у них когда-то, у нас будет монополия на некие новшества… Скажу по совести, я давно уже думал о подобной возможности, но не подворачивалось случая. Зато теперь… Я не романтик, Лео. Вы, чует моя душа, тоже… – он, залихватски подмигивая, ткнул пальцем в сторону картонной коробки с резиновым поясом. – Романтики таскают с собой миниатюрные портреты суженых, локоны в медальоне, перевязанные красивой ленточкой, пачки писем и тому подобную дребедень. Ничего подобного в ваших вещах не сыскалось, зато вы везли с собой золото и пригоршню весьма привлекательных крупных бриллиантов. Это не багаж романтика, хоть убейте, это багаж прагматика… что меня чертовски радует, хе-хе. Не люблю иметь дело с романтиками, от них одни убытки и непредсказуемости… Вы тот самый человек, Лео, с которым приятно иметь дело, поверьте старому прожженному дельцу!

– Должен признаться… – сказал Бестужев, слегка улыбаясь, – я и в самом деле не особенно склонен к романтике…

– И прекрасно, мальчик мой, и прекрасно! Романтика хороша в других местах… ну, знаете, всякая там поэзия, театральные страсти, всякое такое… – он неопределенно повертел толстыми пальцами. – А мы с вами, как деловые люди, должны думать о приземленном: о процветании заводов, о завоевании рынков, о тех самых господствующих высотах, на которых сидят надменные короли… которых не грех заставить и потесниться. Не правда ли?

– Вы совершенно правы, герр Виттенбах, – сказал Бестужев. – Я, признаться, честолюбив и напрочь лишен романтики…

– Великолепно! – сказал Виттенбах, масляно щурясь. – И вы готовы стать моим компаньоном?

– Пожалуй, – сказал Бестужев осторожно.

Виттенбах, ничуть не промедлив, заговорил насквозь деловым тоном, словно читал вслух бухгалтерскую книгу:

– Собственно, я все обдумал заранее… Здесь, – он небрежно повел рукой, – вам делать больше нечего, вы абсолютно здоровы. Молодому человеку, не имеющему в Америке друзей и знакомых, было бы невероятно скучно обитать где-нибудь в отеле, пусть и первоклассном. Я намерен пригласить вас жить к себе.

– Надеюсь, я вас не стесню? – усмехнулся Бестужев.

Виттенбах захохотал, громко и весело, тряся брыльями:

– Хо-хо, могу вас заверить, нисколечко не стесните! В моем новом доме, который мне выстроил модный архитектор – ну, есть условности и правила, которым люди моего круга должны соответствовать, – столько комнат, что я сам, честное слово, боюсь там заблудиться. Дом стоит в Гарлеме – это респектабельное местечко, где селятся приличные люди. Едва ли не сельская окраина, имеющая мало общего с муравейником центра Нью-Йорка… Прямо-таки райский уголок, там обитает немало немцев, так что вы будете с утра до вечера слышать родную речь…