Одним словом, месье Леду воспрянул – когда Сол арендовал его аппарат вместе с ним самим на несколько дней, заплатив достаточно, чтобы француз враз излечился от меланхолии. И относился отныне к Бестужеву со всем радушием, даже предлагал совершенно бесплатно поднять в небо на четверть часика. Бестужев пока что никак не мог собраться с духом – страшновато было бы оказаться на высоте сотни аршин над землей, перемещаясь на скрепленных многочисленными проволочными растяжками дощечках и обтянутых тонким материалом каркасах…
– О чем вы задумались, Мишель?
– Мне вот пришло в голову… – сказал Бестужев. – А что, если швырять с аэроплана разрывные снаряды? Думается, это имело бы некоторое военное значение…
– Вы служили в армии? Я так и подумал, у вас угадывается военная выправка… Боже мой, Мишель! – француз страдальчески поморщился. – И вы туда же? Дома, во Франции, мне уже надоедал с подобными идеями один лейтенант венсенских стрелков, да и здесь те же идеи высказывал какой-то хлыщ в погонах… Вы, военные, везде одинаковы: все, абсолютно все пытаетесь приспособить для смертоубийства… Нет! – он значительно поднял палец, – технический прогресс обязан идти рука об руку с прогрессом нравственным, вот что я вам скажу! Хотя бы небо оставьте в покое, милитаристы вы этакие. К счастью, так, скорее всего, и случится… Ну подумайте сами: если все противоборствующие стороны будут обладать армадами военных аэропланов, способных сыпать с неба разрывные ядра, война становится совершенно бессмысленной. Какой смысл уничтожать с помощью аэропланов вражеский город, если враг поступит точно так же с вашими? Ведь от аэропланов нет защиты, нет средства, способного с ними бороться… Попробуйте-ка приспособить пушку или пулемет так, чтобы они могли поражать высоко летящий аэроплан! Можете себе представить?
– С превеликим трудом, – признался Бестужев. – Это головоломно сложная задача…
– Вот видите! А из винтовки меня подстрелить гораздо труднее, чем глупую птицу! Нет, говорю вам как профессионал: война с помощью аэропланов решительно невозможна, ибо она бессмысленна… мон дье!
Его глаза стали отрешенными, мечтательными. Бестужев проследил за направлением взгляда собеседника. Совсем неподалеку изящной и грациозной походкой шла по цветущей равнине мисс Лили, в легком синем платье, с солнечным зонтиком.
– Есть свое очарование в тихой провинции, – умиленно сказал месье Леду. – Не могу представить, чтобы порядочная юная дама решилась прогуляться в одиночестве по окраинам Нью-Йорка, этого вместилища разнообразных пороков… А здесь она может гулять безопасно… Она направляется к нам, господа!
Авиатор проворно затянул узел приспущенного галстука, пригладил волосы, вскочил и раскланялся со всей французской галантностью. Угрюмый Антуан тоже, проникшись, попытался придать своей дубленой физиономии абсолютно несвойственное ей выражение этакого романтического воодушевления.
– Приятного аппетита, господа, – сказала Лили, остановившись перед вскочившей троицей. – Вы позволите мне похитить у вас Майкла? У меня к нему срочное дело…
– О, разумеется, мадемуазель! – воскликнул авиатор, расплывшись в сладчайшей улыбке, сияя, как старательно начищенный усердной кухаркой таз для варки варенья. – Остается только позавидовать этому счастливчику…
– Что-то случилось, Лили? – озабоченно спросил Бестужев, когда они отошли на достаточное расстояние.
– Нет, что вы…
Она, мимолетно улыбаясь, сшибала концом зонтика самые высокие головки больших желтых цветов. Время от времени поглядывала на спутника отнюдь не кокетливо, а словно бы с цепким интересом. Бестужев, не пытаясь ничего понять, шагал рядом, позвякивая большими ковбойскими шпорами.
– Итак, я вижу, вы, что называется, втянулись в съемки, дорогой Мик?
Такой уж оказался кинематографический псевдоним, под которым Бестужеву отныне и предстояло значиться в титрах: Мик Рэли. «Во-первых, коротко, очень по-американски, – сказал Сол. – Во-вторых, звучно. Зритель любит короткие эффектные имена актеров, которые легко запомнить, у нас не театр и не опера, где – язык сломаешь! – может срывать аплодисменты кто-нибудь вроде Каварадосси… Мик Рэли – и точка». Бестужев и спорить не стал – его мнением вряд ли кто-то интересовался бы. В конце концов, Солу виднее…
– Вообще-то я не Мик… – сказал он осторожно.
– Ошибаетесь, – энергично ответила Лили. – Отныне и надолго вы – именно что Мик… как я большую часть времени – Лили… Хочется вам того или нет. Зрителю наплевать, как нас зовут по-настоящему… – она остановилась, повернулась к спутнику. – Давайте не будем ходить вокруг да около, Мик. Вы ведь не женаты?
– Не женат.
– И, надеюсь, у вас нет какой-нибудь симпатии очень далеко отсюда?
– Нет, – сказал Бестужев, испытав при этих словах нешуточный сердечный укол.
– Это просто прекрасно… – протянула Лили, сшибив зонтиком еще один огромный цветок. – Потому что у меня к вам есть предложение, Мик. Давайте поженимся.
Бестужев подумал сначала, что ослышался. Нет, она произнесла именно это… Присмотрелся к девушке: в ее лице не было и тени как игривости, так и шутки. Оно скорее напоминало сосредоточенное лицо Голдмана, подсчитывавшего расходы и возможные доходы.
– Я говорю совершенно серьезно, Мик, – продолжала девушка, глядя на него невозмутимо, пытливо. – Давайте поженимся по всем правилам. Из нас получится не самая плохая пара – я молодая и красивая, вы – молоды и симпатичны.
– Зачем? – глупо спросил Бестужев.
– Так будет гораздо легче делать карьеру, – сказала Лили, теперь уж и вовсе неотличимая чем-то от Голдмана. – Партнеры по бизнесу, партнеры перед объективом, связанные узами законного брака – это идеальный вариант. Это будет наша маленькая фирма… очень надеюсь, процветающая.
– Вы полагаете? – все так же глупо осведомился Бестужев. В такой ситуации он еще не оказывался – для нее и названия-то не подберешь…
– Полагаю, – так же серьезно, рассудительно ответила Лили. – Я все обдумала… но сначала хорошенько присмотрелась к вам – и убедилась, что из вас получится подходящий партнер. У вас прекрасно получается, Мик. Вы с ходу освоили актерское мастерство, играете так, что зритель вас охотно примет и потребует все новых и новых лент с вашим участием. Следовательно, вам обеспечено неплохое будущее. Впрочем, как и мне – я-то уже полтора года в этом бизнесе и приобрела бесценный опыт… разумеется, я говорю не о фильмах, а о материальном эквиваленте творчества. Вот, кстати, о нем, об этом эквиваленте… Голдман вам платит по полсотни долларов за фильм, так? Он вас безбожно надувает, Мик, пользуясь вашим невежеством в этих делах. Вы должны заключить с ним настоящий контракт, обстоятельный, подробный, с другими суммами… ну, в этом я вам охотно помогу, это ведь будут, в некотором роде, и мои деньги тоже… Мик и Лили… – произнесла она с расстановочкой, мечтательно подняв глаза к небу. – Звучит неплохо.
– Это так неожиданно… – пробормотал Бестужев слова, которые следовало бы произнести скорее ошеломленной неожиданным матримониальным предложением барышне.
– Ничего, – отрезала Лили. – Когда вы все обдумаете, поймете, какое выгодное дело я вам предлагаю. Это Америка, дорогой. Здесь волей-неволей приходится быть расчетливым и проворным, как сто чертей. Особенно если вы приехали сюда за деньгами и будущим – а за чем же еще вы могли сюда приехать? Кинематограф развивается стремительными темпами, Мик, и уже сейчас приносит огромные деньги – а потому следует позаботиться, чтобы часть этих денег оказалась в наших с вами карманах. В одиночку очень трудно пробиваться в этой стране. Вдвоем гораздо легче. У Голдмана с Мейером все получится, я уверена, они поставят дело на широкую ногу, и никакой синдикат не сможет им помешать. Кино – слишком специфический и обширный бизнес, чтобы какой-то там нью-йоркский синдикат смог подгрести все под себя. Слишком много появляется игроков, слишком много кинофабрик учреждается, никакая кучка воротил не в состоянии взять это под свой полный контроль. Пройдет какое-то время, и они отступятся, я уверена. И Голдман с Мейером развернутся на всю катушку, они опытные дельцы, а Сол – талантливый режиссер… ну, а мы с вами – не такие уж наивные и никчемные людишки, верно? Если действовать рука об руку, мы сможем обрести сотни тысяч баков, а то и… Да-да, Мик, быть может, миллион. Миллион долларов… – повторила она зачарованно. – Отчего вы на меня так смотрите?
