В 1948 году приезжает в СССР, в свой родной город Киев, посол Израиля — Голда Меир. Находятся евреи, которые встречают ее умиленно и восторженно и сами просятся в Израиль. Сначала власти выпустили около двухсот человек — должно быть, от растерянности, недоумения; но спохватились быстро и начали закручивать гайки.

После 1953 года евреев старались не пускать на руководящие должности… Кто там был — тот досиживал свое, но новых старались не пускать. В конце 1960-х начали было опять довольно свободно выпускать евреев из страны, давали эмигрировать. Но начиная с 1971–1972 годов окончательно перестали выпускать. Поскольку многие хотели уехать, а их не отпускали, появились такие понятия, как «отказник» и «сидеть в отказе».

Что это такое? А вот: подает человек документы на выезд, заявляет, что хочет уехать из СССР. А ему отказывают — вот и «отказник». Раз он такая сволочь, не захотел жить на нашей советской родине, человека лишают буквально всего, и в первую очередь работы. Чем прославился бывший директор Эрмитажа Б. Б. Пиотровский, так это своим отношением к «отказникам»: у него они работали и получали зарплату, даже когда «компетентные органы» очень прозрачно намекали — этого пора начать травить. Но в большинстве учреждений царили иные нравы, обычно «отказника» увольняли, жить ему становилось не на что, а выпускать его не выпускали.

Нищенствовать, сидя на чемоданах и год и два, жить за счет подачек друзей и знакомых по обе стороны границы — это и называется «сидеть в отказе». В отказниках оказались, например, 70 % юристов, выпускников Харьковского университета.

Интересно, что «органы» всерьез принимали «отказников» и их работу как политический фактор.

В Петербурге, например, действовал нелегальный еврейский исторический семинар Михаила Бейзера. «В середине 1980-х он был „отказником“, работал программистом, старался объединить вокруг себя тех, кто, как и он, занимался воссозданием истории своего народа…» При попытке организовать выступление Бейзера «на заседании Географического общества, где на секции „Музеи под открытым небом“ он должен был прочесть доклад о Пражском еврейском музее, пришло очень много „отказников“. Но КГБ запретил это выступление, администрация перед началом заседания сообщила, что неожиданно отключился свет».[160]

Писалось и об убийствах «органами» тех, кто получил разрешение уехать и уезжал с сокровищами.[161]

Поскольку в конце концов «отказников» практически всегда выпускали (разве что были они связаны с государственной тайной), понимать этот «отказ» можно только одним способом — «отказ» был способом наказать того, кто хочет уехать, создать максимум трудностей, да еще и показать пример того, как плохо приходится отъезжантам.

В результате множество людей преисполнялись сочувствия к евреям — к гонимому племени.

Тем более, в 1970–1980-е евреев не пускали то на престижную работу, то учиться, «закрывали» для евреев столичные институты и министерства. В этом занятии властей предержащих бывали приливы и отливы, но в целом тенденция ясная: для евреев сокращались возможности, правительство отводило евреям все меньшее место уже не только в аппарате управления страной, но и в любых областях жизни, кроме самых непрестижных и мало что сулящих: таких, куда никто сам особенно и не шел.

Хочешь окончить педагогический институт и стать сельским учителем? Пожалуйста! Но если хочешь окончить провинциальный пединститут, остаться при кафедре и быть ученым… Гм… Это можно уже не во всяком пединституте и не при всяких обстоятельствах. А если хочешь сразу поступить в МГУ, даже в Ростовский или Воронежский университет… Ну не с фамилией же Хаимович туда поступать?!

Каждый из «народов СССР» можно смело назвать «жертвой политики». Но евреев — даже больше, чем других. В подковерной тайной борьбе за власть, в событиях 1920-х, 1930-х возникло многое, о чем официально никогда не сообщалось. Слухов и сплетен намного больше, чем фактов.

Вот парадокс — большинство евреев были великими патриотами СССР, когда жизнь в этом государстве была опасной и трудной. А как сделалось и сытнее, и безопаснее — появились толпы «отказников» и «отъезжантов».

Большинство евреев скажут, что их «заставили» преследования и антисемитизм. Но в эпоху, которую во всем мире ославили как время торжествующего антисемитизма — 1960–1990-е годы, — антисемитизма в России практически совсем не было. В семье не без урода, но массовых проявлений враждебности вполне определенно не было.

Как же так?!

«В российской еврейской среде крепко бытует… миф о том, что якобы перед Второй мировой войной хотя национальное существование евреев было притушено, но с антисемитизмом советская власть покончила, антисемитов преследовали, евреи занимали выдающееся, завидное положение в обществе и государстве и пользовались не только равными со всеми гражданскими правами, но даже привилегиями. Только после переворота 1937–1938 годов, а особенно после приказа начглавПУРа А. Щербакова в 1942 году об удалении евреев с политических, юридических и т. д. постов в армии началось якобы попятное движение, возвращение в Россию былого антисемитизма с ограничениями, травлей и прочим. Высшей точкой этой антисемитской волны, инспирированной сверху, было, мол, „дело врачей“ 1953 года, потом наступил некоторый спад в 1950-е — в первой половине 60-х годов, и, наконец, новая волна антисемитизма надвинулась на нас после 1967 года…

Таковы основные исторические контуры этого мифа, почти что общепризнанные… Но мой личный опыт, опыт одного из советских евреев, лично пережившего все эти „эпохи“ и „волны“, шепчет мне на ухо, что эта версия неверна в своей основе.

Возможно, взрослым людям, защищенным полицейским законом сталинского государства, действительно до войны казалось, что они свои в этой огромной стране, что антисемитизм гнездится только в душах нескольких пьяных хулиганов, что власть их любит, а они служат первой опорой своей власти. Нагловатые, самоуверенно-довольные, распевали взрослые евреи на „красных праздниках“ и на свадьбах: „Там, где сидели цари и генералы теперь сидим там мы, они сидят под нами…“ Не мешало бы им вовремя вспомнить конец царей и генералов и потом не жаловаться на злую еврейскую судьбу. Пока они самозабвенно токовали, в толщах униженной, измученной, репрессированной, оскверненной массы накапливался великий гнев, который в первую очередь готов был плеснуться на них, на чужаков, говоривших с неприятным тягучим акцентом, тормозивших спокойную крестьянскую жизнь с раздражавшим аборигенов торопливым темпераментом „делашей“, не понимавших ни чуждых им национальных ценностей, ни чуждых устоев».[162]

Сегодня в Германию выезжают немцы из Казахстана, и многие из их дедушек хорошо помнят, какой национальности было начальство в трудовых лагерях.

И украинцы могут много чего вспомнить об организаторах и функционерах голодомора. «Ты прав, — однажды заметил мне мой друг Дмитро Квецко, националист из Украинского Национального фронта, — но ты прав от ума, а у нас душа окровавлена…

Я ведь помнил, как мои дяди и старшие братья распевали: „Там, где сидели цари и генералы, теперь сидим там мы…“

А Калинин (крестьянский повстанец, с которым Хейфец познакомился в лагере. — А.Б.) сидел под ними».[163]

«Конечно, в Советском Союзе за последние тридцать лет антисемитизм ослаб с тех пор, как евреев удалили с партийных, высших советских постов, из карательных органов. Спасибо, большое спасибо коммунистам за это — они сняли с нашего народа не только тяжкое моральное бремя, но и способствовали его национальному самосознанию, значительно облегчили реальное взаимопонимание с народами этой диаспоры».[164]