Литмир - Электронная Библиотека
A
A

В городе не было больших запасов пищи. Начинался голод. Фусин направил людей просить у императора помощи. Среди них оказался и Бао Си.

Возвратился он через месяц. Исхудал еще больше. Во впалых глазах уже не горел огонь ненависти, в них была безмерная усталость.

– Не придет к нам помощь, Хо.

– Не дали?

– Дали. Набрали до ста тысяч воинов. Составили большой обоз с мукой и крупами. Повел юань-шуай Лиин. Заранее возгордился, что он – спаситель столицы. Дорогой пил со своими друзьями. Порядок поддерживать было некому.

У горы Ба-чжоу на нас напали враги. Пьяного Лиина убили, обоз забрали, уцелевшие воины разбежались. Теперь сюда не придет никто. Столица погибла.

– Зачем же ты возвратился?

– За вами. Я выведу вас из города. Собирайтесь. Дня через два мы пойдем.

А на другой день Бао Си погиб на крепостной стене.

Стенобитные орудия врагов бухали днем и ночью. От ударов камней сотрясалась земля. Защитники города втащили на башни камнеметы, старались расшибить орудия. Иногда это удавалось. Но враги тотчас ставили новые. Хо таскал на стены камни. От недоедания обессилел. Дрожали ноги, темнело в глазах. А внизу вечерами горели огни, доносились протяжные, до боли знакомые песни, и тогда все казалось бредовым видением – надо встряхнуться, протереть глаза… Но под ногами гудела, подрагивала разбиваемая стена…

Чэн-сян императора Фу-син не стал ждать неизбежного конца. Принес последнюю жертву в храме предков императора и принял яд.

Его помощник Цзынь-чжун тоже не стал ждать конца. С несколькими воинами бежал из осажденной столицы.

Распахнулись ворота Чжунду. Бурливым половодьем, затопив все улицы, растекаясь по переулкам, хлынули в город кочевники. Затрещали взламываемые двери, выбиваемые переплеты окон, завизжали женщины, понеслись предсмертные вскрики мужчин. Город выл, вопил, корчился под смех победителей.

Хо, уворачиваясь от вражеских воинов, глухими переулками, чужими дворами пробирался домой. Из груди рвалось хриплое дыхание, сердце больно било по ребрам. Перекинулся через свою ограду, упал в сад. Из распахнутых дверей дома летели халаты, циновки, коврики, одеяла. По дорожке сада двое воинов, гогоча, волокли Цуй, срывая на ходу ее одежду. Под руки Хо попала лопата. Он выскочил на дорожку. С размаху ударил воина по затылку.

Рукоятка лопаты хрустнула и сломалась. Воин согнулся, упал головой в куст.

Второй, опустив Цуй, выхватил меч и ткнул в живот Хо. Потом рубанул по голове.

Цуй закричала. Рассвирепевший воин рубанул и ее.

Из выбитого окна вырвалась Хоахчин.

– Ой-е! Вы что, проклятые мангусы, наделали!

Воин, убивший Хо и Цуй, занес было меч, но монгольская речь Хоахчин остановила его.

– Ты кто такая?

– Уйди, уйди, мангус! – Хоахчин схватила горсть земли и бросила в лицо воину.

Отплевываясь, он отскочил. Из дома выглянули другие воины.

– Смотрите, сумасшедшая! А говорит по-нашему.

Хоахчин пошла на них – с седыми распущенными волосами и одичалыми глазами. Воины переглянулись, подхватили своего товарища и вышли за ворота.

Хоахчин положила брата и Цуй рядом, укрыла одеялом, села возле них, поджав под себя ноги.

– Зачем я пережила вас? Зачем мои глаза видят это? Ой-е!

…Через несколько дней в городе начались пожары. Рыжее, как борода хана, пламя взвивалось выше башен, выше пагод, рушились крыши императорских дворцов, щелкала, лопаясь, раскаленная черепица, обугливались деревья в пышных садах, от сажи и пепла стала черной вода каналов и рукотворных озер. Срединная столица горела больше месяца.

В пламени пожара погибло многое из того, что питало гордость государей дома Цзинь, что было сотворено умом и трудом людей, живших в легких домиках, полыхавших, как солома.

Черный пепел стал могилой для Хо, Цуй и Хоахчин, для тысяч других богатых и бедных, счастливых и несчастных.

Глава 16

Сам хан не пошел в Чжунду. Не достигнув Великой стены, он с кешиктенами остановился летовать у Долон-нура. Тут была терпимой жара и росли хорошие травы. Принять сокровища Алтан-хана послал Шихи-Хутага, Онгура и нойона кешиктенов Архай-Хасара. Они возвратились с караванами, нагруженными тяжелыми вьюками. Тканей в Чжунду захватили так много, что шелк, не жалея, скручивали в веревки, увязывали им вьюки. Однако не одни лишь ткани доставили караваны. В ханском шатре разложили только небольшую часть сокровищ Алтан-хана, но от них рябило в глазах. Серебро, золото, самоцветы, жемчуг, фарфор, блеск шитья халатов Алтан-хана и его жен, зонты, оружие, сбруя… Все – отменной красоты.

Вместе с Хулан хан осмотрел богатства, добытые его храбрыми воинами, сел на свое место, скрестил ноги. Хулан примеряла то один, то другой халат, смотрелась в бронзовое, оправленное в серебро зеркальце…

– Все ли вы забрали в хранилищах Алтан-хана? – спросил он у Шихи-Хутага.

Шихи-Хутаг развернул книгу, простеганную шелковыми шнурами.

– У них, великий хан, везде порядок. Все, что хранилось, было занесено сюда. Мы сверили – ничего не упустили. Главный хранитель передал сокровища из рук в руки.

– Так. Ну, а себе кое-что взяли?

Взглянув на Онгура и Архай-Хасара, Шихи-Хутаг промолчал. Выходит, взяли… Хан сразу посуровел.

– Говорите!

– Сами мы ничего не брали, – сказал Архай-Хасар. – Но хранитель сокровищ преподнес нам подарки.

– Что же ты получил, Архай-Хасар?

– Да так… Доспехи… Меч Алтан-хана.

– А ты, Онгур?

– Шелка травчатые, чаши серебряные…

– Что досталось тебе, Шихи-Хутаг? – Хан говорил все медленнее, все больше суживались его светлые глаза.

– Ничего, великий хан. Я сказал хранителю: «Все, что принадлежало Алтан-хану, теперь принадлежит Чингисхану, и как смеешь ты, грязный раб, раздаривать его добро?»

– Вы слышите? Недаром я избрал Шихи-Хутага блюстителем и хранителем Великой Ясы[27]. Вы нарушили мое установление. Потому возвратите все, полученное таким недостойным путем. Идите. – Хан взял из рук Шихи-Хутага книгу с описью, полистал твердые страницы, жалея, что ему недоступна тайна знаков. – Почитай, что тут написано.

– Я не могу сделать этого, великий хан. Их язык и их письмо.

– А как же ты сверял-проверял?

– Я нашел людей знающих. Они мне читали – я запоминал. Одного из этих людей я привез тебе. Он хорошо говорит по-нашему и называет себя родичем Елюй Люгэ.

– Позови его сюда.

В шатер вошел рослый человек с длинной, почти до пояса, бородой, степенно поклонился.

– Шихи-Хутаг говорит, что ты родич Елюй Люгэ.

– Да, великий хан. Мое имя Елюй Чу-цай. Как и Люгэ, я один из потомков государей киданьской династии. – Голос у Чу-цая был густ, раскатист, говорил он сдержанно-неторопливо.

– Ваши предки были унижены. Я отомстил Алтан-хану за вас. Ты должен быть мне благодарен.

– Великий хан, мой дед, мой отец и я сам верно служили дому Цзиней. Я был бы виновен в двоедушии, если бы, обратясь лицом к тебе, стал радоваться бедствию моего прежнего повелителя.

– А твой родич Елюй Люгэ? – хмурясь, спросил хан. – Не станешь же говорить, что он тоже думает так.

– Люгэ – воин. Потому наши мысли и поступки не всегда сходны. Чувству вражды и ненависти нет места в моем сердце.

Хан перебил его сердито-насмешливо:

– Но это не помешало тебе помочь Шихи-Хутагу очистить хранилище Алтан-хана. Как же так?

– Посмотри, великий хан, хотя бы на седло, лежащее у твоих ног.

Золотые узоры тонки и легки, будто сотканы из шелковых нитей. Нет ни единого лишнего завитка, все сплетения, пересечения согласны друг с другом. Любая из этих драгоценностей совершенна, любая есть воплощение вековых поисков разного рода умельцев. Я не хотел, чтобы все это было расхищено, изломано, разбито, сгорело. Как это случилось с древними книгами.

– Бережливый… Но книгу можно написать, золотое седло – сделать.

– Можно, великий хан. Но… книга – хранилище человеческого ума, изделие – хранилище его умения. Все уничтожая, мы обрекаем себя на поиски того, что было давно найдено, на познание познанного.

вернуться

27

Великая Яса – законоуложения Чингисхана.

79
{"b":"12949","o":1}