– Зато мне очень приятно услышать твое мнение, – произнес от двери чей-то мелодичный, глубокий голос. Эти слова прозвучали язвительно и резко. – Охотно верю, что я не устраиваю тебя в роли Верховной Жрицы, но, по-моему, ты поздновато решила высказать свое недовольство!

На пороге хижины стояла женщина, плотно укутанная в темно-синие покрывала. Эйлан от изумления широко раскрыла глаза; Кейлин покраснела от негодования.

– Зачем ты пришла сюда?

– А что в этом плохого? – вопросом на вопрос ответила Дида. – Верховная Жрица должна проявлять благородство и милосердие. Вот я и пришла навестить свою падшую родственницу. Все наши дражайшие сестры уже давно догадались, что лесная хижина не пустует, и сообща пришли к выводу, что здесь живу я. Так что я «вернусь» в обитель с насквозь промоченной репутацией.

– Ты пришла сюда только для того, чтобы позлорадствовать над моим позором, Дида? – дрогнувшим голосом спросила Эйлан.

– Как это ни странно, нет. – Дида откинула с лица вуаль. – Несмотря на все, что произошло между нами, Эйлан, я не желаю тебе зла. Не только ты одинока. О Синрике нет никаких вестей с тех пор, как он уехал на север; и сам он тоже не дает о себе знать. Его заботит только судьба Братства Воронов. Может быть, когда мы закончим разыгрывать этот спектакль, я поеду не в Эриу, а на север, стану воительницей, одной из тех женщин, что служат богине войны.

– Не говори ерунды, – резко отозвалась Кейлин. – Воительница из тебя никудышная, а вот сказительница ты талантливая.

Дида беспомощно пожала плечами.

– Возможно, ты и права, но я обязана хоть как-то загладить свою вину за содействие предательским планам Арданоса.

– Неужели ты считаешь, что это предательство? – спросила Эйлан. – Я так не думаю. Здесь, в одиночестве, мне только и остается, что размышлять, и я пришла к выводу, что все случившееся со мной – воля Владычицы. Она определила такую судьбу для своей верной жрицы, чтобы заставить меня понять: дети этой земли нуждаются в моей защите. По возвращении я буду стараться сохранить мир, а не начать войну.

Глядя на Эйлан, Дида медленно произнесла:

– Я никогда не хотела иметь ребенка – ни от Синрика, ни от кого другого. И все же мне кажется, что, если бы я носила под сердцем дитя Синрика, я, наверное, испытывала бы такие же чувства. – В ее глазах блеснули слезы. Она сердито смахнула их рукой. – Мне пора в обитель, а то бойкие языки насочиняют кучу всяких небылиц. Я ведь пришла, чтобы пожелать тебе удачи и счастья, но, похоже, Кейлин даже в этом меня опередила.

Дида повернулась, опустила на лицо вуаль и, прежде чем Кейлин или Эйлан успели что-либо ответить, скрылась за дверью.

Дни становились длиннее. На ветвях распускались почки; заросли заводей оглашали крики брачующихся лебедей. Зима еще не сдалась окончательно; в любой момент снежная вьюга могла вновь укутать землю белым покровом, но в воздухе уже пахло весной. Землепашцы готовили к работе плуги, рыбаки конопатили лодки, пастухи, несмотря на холода, все ночи напролет проводили на горных пастбищах: в это время ягнились овцы.

Гай, погоняя коня, вслушивался в звуки пробуждающейся вокруг новой жизни и занимался подсчетом. Последний раз они с Эйлан встречались на празднике костров, и с тех пор миновало девять лун. Совсем скоро она должна родить. Случалось, что женщины умирали во время родов. Гай смотрел на растянувшуюся в небе вереницу лебедей, которые возвращались из теплых краев, и думал о том, что он непременно должен еще раз увидеться с Эйлан, независимо от тога, женится он на Юлии или нет.

Чем выше будет его положение среди римлян, тем больше он сможет сделать для Эйлан и их ребенка. Если у них родится сын, не исключено, что Эйлан согласится отдать мальчика ему на воспитание. Ей же наверняка нельзя будет растить ребенка в Лесной обители. И это вполне вероятно, – ведь родственники его матери без каких бы то ни было возражений позволили Мацеллию взять на себя все заботы о сыне.

Погруженный в свои мысли, Гай приближался к стенам крепости. Он не представлял, как найдет в себе силы сказать Эйлан, что не может на ней жениться, во всяком случае, пока. А вот если Юлия не подарит ему сына, тогда… Иногда Гаю казалось, что римляне чаще разводятся, чем заключают браки. Возможно, им с Эйлан удастся пожениться, когда он будет занимать достаточно прочное положение в обществе римлян; по крайней мере, он сумеет устроить карьеру своего сына. Поверит ли ему Эйлан? Простит ли его? Гай прикусил губу, думая о том, как он объяснит ей все это.

Сердце Гая начинало учащенно колотиться при одной только мысли, что он опять увидит Эйлан, пусть даже издалека. Ему просто нужно знать, что она жива и здорова.

Разумеется, главная трудность состояла в том, как устроить встречу с Эйлан. В конце концов он решил положиться на милость богов.

Легат, командовавший II Вспомогательным легионом, зимой вышел в отставку, и несколько дней назад в лагерь прибыл его преемник. Гай догадывался, что отец некоторое время будет очень занят, помогая новому командующему осваиваться в лагере. Гай объявил Мацеллию, что собирается на несколько дней поехать на охоту, но префекту даже некогда было попрощаться с сыном.

Проводы зимы местное население отмечало празднованиями в честь британской богини Бригантии. В эту пору Гай вновь проезжал мимо Девичьего Холма. Молодые мужчины, нарядившись в соломенные костюмы, носили от дома к дому изображение Владычицы и благословляли людей от Ее имени, получая за это пирожки и эль. Гай слышал, что здесь, на юге, во время праздничной церемонии к народу выходит жрица, которую называли Голосом Великой Богини, чтобы провозгласить наступление весны. Собираясь в дорогу, он прихватил с собой британский наряд. Доехав до места празднований, римлянин переоделся в лесу, который начинался сразу же за селением, и вместе с другими людьми стал ждать появления жриц. Из разговоров собравшихся он узнал, что в этом году на церемонию съехалось больше народу, чем обычно.

– Прошлой осенью умерла Верховная Жрица, которая правила Вернеметоном многие годы, – сообщила ему одна из женщин. – И говорят, ее преемница молода и очень красива.

– Кто она? – спросил Гай, почувствовав, как громко забилось в груди сердце.

– Я слышала, она – внучка архидруида. Люди толкуют, что выбор пал на нее далеко не случайно. А я так скажу: традиции предков должны продолжать представители древнего рода. А кто лучше сумеет справиться с таким трудным и важным делом, чем та, чьи предки из поколения в поколение служили богам?

«Это Эйлан!» – вздрогнул Гай. Но как такое может быть? Неужели у нее случился выкидыш? И если она действительно теперь Верховная Жрица, разве удастся ему вообще когда-либо встретиться с ней? Не в силах скрывать свое нетерпение, Гай с трудом дождался наступления темноты. Внезапно говор в толпе стих. Гай затаил дыхание, увидев, как распахнулись деревянные ворота Лесной обители и по аллее к холму направилась процессия жриц в белых одеяниях. Шествие возглавляла хрупкая женщина в ярко-алой мантии, накинутой поверх белого платья; под прозрачной вуалью поблескивали золотистые волосы. Голову ее венчал убор из горящих свечей; мелодия арф сопровождала медленную поступь жрицы. «Эйлан… – взывало сердце Гая. – Чувствуешь ли ты, что я здесь?»

– Я пришла к вам из зимней тьмы… – заговорила жрица, и ее голос музыкой разнесся в ночи. В нем слишком много музыки, думал Гай. У Эйлан был приятный, чарующий голос, но не такой звучный. А у этой женщины был хорошо поставленный голос, как у певицы. Гай протолкался вперед, пытаясь разглядеть лицо Верховной Жрицы.

– Я несу миру свет и благословение. Весна наступает; скоро на ветвях распустятся молодые листочки, заблагоухают радужные цветы. Пусть ваш скот дает богатый приплод, а ваши поля родят хороший урожай. Примите этот свет, дети мои. Я дарую вам свою милость.

Верховная Жрица наклонилась. Убор из свечей сняли с ее головы и опустили перед ней на землю. Пламя осветило ее лицо, и Гай впервые за все это время рассмотрел черты жрицы. Да, это лицо являлось ему в грезах, но то была не Эйлан. Римлянин понял это сразу же, едва сияние свечей коснулось чела женщины. И тогда он вспомнил, как красиво пела Дида.