Непонятные они оттого, что все в них словно сдвинуто с места, перевернулось вверх ногами. Все совершается непривычно, не так, как всегда. Все кажется лишенным логики или повинующимся какой-то иной логике, новой, ранее небывалой.

Всероссийская забастовка железных дорог… Поезда к нам не идут и от нас не уходят. Но почта все-таки с грехом пополам просачивается! Газеты доставляются, хотя и случайно, разрозненными номерами, но мы их получаем и читаем. Вернее было бы сказать: мы их пока читаем.

Забастовка такого исполинского организма, как железнодорожный транспорт в огромной стране, совершается и завершается не сразу. Не по мгновенной команде: «Встать!», «Сесть!», «Заприте дверь!» Нет, в забастовку вливаются, как ручьи в речку, каждый день все новые железнодорожные линии, сперва по одной в день, потом по нескольку. Первые сведения пришли 6 октября: «В Москве бастуют служащие Московско-Казанской железной дороги» (Здесь, как и дальше, все события датируются по старому стилю). Назавтра, 7 октября, то же было сообщено о Московско-Курской дороге. Еще через день, 8 октября, — о Ярославской, Рязано-Уральской, Киево-Воронежской, Нижегородской, Либаво-Роменской, Привислянских и Полесских железных дорогах. 9 октября в Петербурге происходит съезд железнодорожников; он вырабатывает и предъявляет правительству требования — не узкие, не только для железнодорожников, но широкие, общеполитические, для всей России. Чего требуют железнодорожники? Представительного правления, созыва Учредительного собрания, неприкосновенности личности, свободы слова, совести, собраний и союзов, национального самоопределения и т. д. Эти требования съезда — ультиматум. Железнодорожники объявляют его царскому правительству.

10 октября бастует уже весь Московский железнодорожный узел. 12-го останавливаются Варшавско-Венская. Балтийская, Николаевская железные дороги. 13-го забастовка охватила уже все железные дороги: стали Сибирская, Забайкальская, Приморская, Оренбурго-Ташкентская, Среднеазиатская. Полный паралич всех главнейших российских железнодорожных линий!

Все это заняло восемь дней: с 6 по 13 октября.

Вот, вероятно, почему в эти дни газеты нет-нет да приходят. Наверное, они пробираются кружными, окольными путями: где по местным, еще не забастовавшим боковым веткам, где по воде. Таким же образом я получаю ежедневно письма и телеграммы от мужа: он все еще пробирается к месту своей военной командировки (город Пернов в и Прибалтике). Пишет, что он — «как Улита, едет, когда-то будет» — затерт во льдах бастующих железных дорог, видит массу интересного, «почти неправдоподобного!».

А разве то, что сообщают газеты, правдоподобно? Разве когда-нибудь в самых смелых снах мы такое видели?

Стали не только железные дороги. Один за другим останавливаются старейшие, крупнейшие заводы: Обуховский, Путиловский, Невский судостроительный, Семянниковский. Начинают бастовать и разные другие предприятия, включая такие, от четкой работы которых зависит каждодневная жизнь городов: вот-вот остановятся водопровод, электрические и газовые заводы, конки и трамвай. В Москве полиция и казаки чуть ли не штурмом взяли одну из булочных знаменитого Филиппова, — там был штаб уже начавшейся забастовки пекарей!

На улицах, на площадях городов, в зданиях университетов идут грандиозные митинги и демонстрации. Участники их выходят на улицу уже не с теми квадратиками кумача, какие я видела на демонстрациях во времена моего детства и юности, а с огромными, свободно реющими в воздухе красными полотнищами, и с этих знамен впервые открыто, смело кричат буквы: «Долой самодержавие!»

Для разгона демонстрантов высылают полицию и казаков, но — интересный оттенок! — очень часто вместо старой, избитой газетной формулы: «Демонстранты рассеяны полицией» — встречается уже новая: «Столкновение уличной демонстрации с войсками». Что это означает? Это означает, что толпа дает отпор, она вооружена — где камнями, а где и револьверами. Толпа дерется с войсками, и бывают уже случаи, когда войска отступают перед народом, отступают с уроном!

13 октября министром внутренних дел назначается граф С.Ю. Витте. Для страны Витте с его патологически укороченным носом (не то сифилитический провал, не то собака отгрызла!), Витте, только что добившийся не очень позорного мира с Японией, за что царь наградил его графским титулом, — личность почти одиозная. Но из приближенных Николая Второго он, видимо, единственный не глупый и не бездарный человек, которого придворная камарилья считает «прогрессивным» и даже «красным». Поэтому назначение Витте министром внутренних дел иные считают чем-то вроде уступки, которую царь делает революции.

Но все эти успехи — как сомнительные, так и несомненные — ничто по сравнению с огромным успехом, настоящим успехом революционного пролетариата: 13 октября, вернее, в ночь с 13-го на 14-е в Петербурге происходит первое заседание первого в человеческой истории, только что созданного Совета рабочих депутатов. Это понятие до того новое, что оно доходит не сразу и не до всех. Ведь не было такого, никогда не было на свете!

Весь день даже в нашей тихой заводи, Новгороде, идут летучие собрания, главным образом среди железнодорожников. Члены новгородских революционных организаций разъясняют рабочим существо этого понятия: Совет рабочих депутатов. Попытка революционно-демократической интеллигенции собраться в помещении мужской или женской гимназии не удается: оба здания на замке и охраняются полицейскими патрулями. Поэтому собираются на квартире у кого-то из местных либералов. Квартира — «барская», с большим бальным залом.

Вечером зал этот битком набит людьми. Я сижу на подоконнике между Соней Морозовой и Нютой Никоновой, женой одного из политических, сосланных в Новгород. Нюта, очень молоденькая, по виду совсем девчушка, держит на руках завернутого в одеяльце грудного сынишку, Женечку.

— Нюта, — спрашиваю, — а не проснется он здесь, в таком шуме и гомоне?

— Ничего! — Нюта улыбается ясной улыбкой. — Он у нас — парень покладистый. Компанейский!

Доклад на тему «Что такое Совет рабочих депутатов?» делает товарищ Михаил, большевик, агитатор, приезжавший к нам из Петербурга, застрявший в Новгороде из-за железнодорожной забастовки.

Вопросов к докладчику, записок к нему — множество. В особенности со стороны местных юристов. Что такое Совет рабочий депутатов? Новая форма власти? Каковы ее полномочия, кем они установлены? Каковы ее правила и чем они гарантированы?

По мере возможности докладчик постарался ответить на вопросы.

— Да, сегодня Совет рабочих депутатов — понятие новое, доселе не известное. Но присмотритесь, вдумайтесь: это — власть будущего. Когда-нибудь термин Совет рабочих депутатов так же не будет вызывать ничьего недоумения, как не вызывает его сегодня, например, городская дума или губернская земская управа. Когда-нибудь Советы рабочих депутатов будут править новой, революционной Россией!

Кто-то в зале протянул с сомнением в голосе:

— Ну-у-у… Когда-нибудь!

Но этот скептический голос потонул в аплодисментах. И тотчас же за этим кто-то запел:

Это неожиданно оказалось едва ли не самым волнующим номером в программе вечера! Песню сразу подхватили. Минутная первоначальная неслаженность словно выпрямилась, перекрылась волной новых голосов, певших уверенно и стройно. После «Отречемся» спели «Вихри враждебные», «Дубинушку». Ни одной из этих песен никому из присутствующих еще никогда не удавалось допеть без помехи — от начала до конца! На сходках, на уличных демонстрациях пение всегда прерывалось вмешательством каких-нибудь неожиданных «вихрей враждебных» — полицейских, казаков с нагайками. Для того чтобы петь без нечаянных препятствий, надо было уходить в лес, уплывать на лодке далеко по реке… Теперь песни эти явились к нам, словно вея прохладой реки, запахами деревьев и трав, всей свежестью отлетевшей юности.