– Да, – я замялась. – Ты снова поедешь туда и попытаешься их найти?

Он покачал головой.

– Это дохлый номер, я думаю. Особенно сейчас, когда «боксеры» мутят воду.

– «Боксеры»?

– Там их так называют. Одно из тайных обществ. Если не ошибаюсь, доктор Ленгдон называет их «ай ох чуан» по-китайски.

– «Кулаки справедливости».

– Как бы они ни назывались, они представляют серьезную угрозу. Они уже убили несколько миссионеров в Шаньтунге.

– Убили? – Я испугалась. – Я не видела в газетах.

– Возможно, убийство миссионеров не такая уж и важная новость. Иностранцы, живущие в Китае, знают, что быть беде. Но убедить в этом наше правительство пока не удается. Я согласен, трудно поверить, что эти «боксеры» представляют собой реальную угрозу. Доктор Ленгдон говорит, что одной из их целей является уничтожение всех иностранцев и они поклоняются какому-то своему идолу, который якобы делает их неуязвимыми, и они верят, что их не возьмут ни пули ни штык, ни вода ни огонь.

– Но императрица не допустит, чтобы они напали на иностранцев!

– Ты давно уехала, Люси. Доктор Ленгдон говорит, что она поощряет народ за это. А доктор – не дурак.

Всего час прошел с того момента, как Ник Сэбин вошел в гостиную в «Луноловах». От шока я чувствовала себя такой разбитой, и мне казалось, что я просто уже не способна ничего чувствовать. Но, возможно, оттого, что я видела его в долине, в действительности или в своем воображении, оказалось, что потрясение, которое я пережила, было не настолько сильным, потому что меня начинал терзать страх за друзей в Китае.

Я спросила:

– Как ты считаешь, доктор Ленгдон в опасности? И мистер и миссис Феншоу?

– Думаю, здравомыслящие люди переберутся в посольства в Пекине до того, как начнутся беспорядки. А еще более здравомыслящие – в Тяньцзинь или другой крупный порт. Там они будут под защитой военного флота.

Я сидела, погруженная в свои мысли, глядя в окно и ничего не замечая. Когда поезд стал замедлять ход, я, вздрогнув, очнулась. Ник наблюдал за мной. На лице снова маска, глаза холодные. Я вспомнила, как он держал меня за руки через тюремную решетку, как улыбался мне и старался приободрить. Интересно, что он сейчас обо мне думает? По его лицу ничего нельзя было узнать. Он был далеко. Может быть, это просто броня, которой человек отгораживается от других, когда он задумал что-то, за что ненавидит себя, но все равно собирается осуществить несмотря ни на что.

Когда поезд остановился у Чаринг-Кросс, я спросила:

– Куда мы теперь поедем?

Он взял с полки мой чемодан.

– У меня есть коттедж в Челси, маленький, но вполне приличный. Прислуги нет. Я не люблю слуг. Сможешь справиться сама?

– Да. О, да, конечно, Ник. Я всегда все сама делала, за исключением последнего времени.

От его слов я снова задумалась, и, когда мы сели в нарядный кэб и поехали на запад вдоль набережной, я спросила:

– Ты знаешь о мистере Марше… о твоем отце? – Что он служил дворецким у Грешемов? Да, я знаю давно, но никогда об этом не говорю. Я также знаю, почему он уже не дворецкий. Эдмунд рассказал мне, как ты ушла искать сына Фолконов и как мой отец по-казарменному набросился на старину Грешема, – он угрюмо усмехнулся. – Мне было только приятно. Но, думаю, мой отец просто служит где-нибудь в другом месте.

Я сказала извиняющимся тоном:

– Я знаю, что тебе не нравится, что твой отец служит. Он мне рассказал. Но он гордится своей службой, и уж точно нельзя этого стыдиться.

Он пожал плечами.

– Не будем спорить по этому поводу.

– Он думает, что ты умер, Ник. Я должна написать ему прямо сегодня. У меня есть его адрес…

– В этом нет необходимости. У Эдмунда тоже есть адрес, и он уже написал ему, что я жив и что забираю тебя домой сегодня, – он нахмурился. – Чего я не могу понять, так это, как ты узнала, что он мой отец.

– Совершенно случайно. Он увидел кольцо, которое ты мне подарил. Лента порвалась, и горничная нашла его рядом с моей комнатой и отдала ему. Он узнал кольцо.

– Кольцо? – он как-то странно посмотрел на меня. – Моя печатка? А при чем здесь лента?

– Я носила его на ленте с тех пор… с тех пор, как мы поженились. Но твой отец подарил мне для него красивую цепочку, – я пальцем выловила цепочку и вытащила кольцо из ворота. – Хорошая крепкая цепочка твоей матери, как и кольцо.

Он медленно отвернулся и стал смотреть в окно.

– Зачем ты его носишь?

– Н-н-не знаю, что ответить, Ник. Я никогда не думала, что мне не нужно его носить… Может быть, потому что ты был добр ко мне и я дорожила им в память о тебе, и… я была твоей женой.

– Точнее, вдовой. Или надеялась, что вдовой.

– Я тебя рассердила? Ты не хочешь, чтобы я его носила?

Он откинулся на сиденье, сложив руки и закрыв глаза.

– Нет, ты меня не рассердила.

Я думала, что он еще скажет что-нибудь, но он молчал. Через несколько минут я сняла шляпу и тоже откинулась на сиденье. Голова у меня по-прежнему шла кругом, я положила под голову подушку и закрыла глаза. Я так устала, что мне было все равно, что ждет меня в ближайшие часы и дни.

Я очнулась от дремоты, когда кэб остановился у маленького красивого дома на улице, к северу от Чел-си. Уже смеркалось. Домик стоял на углу и был окружен крохотным садом. Вокруг стояли высокие дома с террасами. Я поняла, почему Ник назвал его коттеджем. Потому что своими белыми стенами и диким виноградом, оплетшим его почти до крыши, он был больше похож на деревенский коттедж, чем на лондонский дом.

На первом этаже были две красивые комнаты и кухня с судомойней, а наверху – две спальни, ванная комната и темная комната. Мебели в доме было немного, и она по размеру была вся меньше, чем кушетки и кресла в «Высоких зарослях» или «Луноловах», но я сразу поняла, что мебель, ковры и шторы на окнах – дорогие. И в доме было уютно и красиво.

В многочисленных газовых лампах тлели огоньки, спички были не нужны. Если нужен свет, можно просто потянуть за цепочку. Ник водил меня из комнаты в комнату, и я воскликнула от восхищения, когда мы оказались в той спальне, что была побольше:

– Как красиво! Словно маленький дворец, Ник.

– Тебе не трудно угодить, да? – Он поставил чемодан.

Я посмотрела на него, потом снова огляделась. Два гардероба, маленькие кресла, пикейное покрывало на двуспальной кровати, ковры на натертом до блеска полу, две красивые тумбочки и туалетный столик, газовый камин, от которого было так же тепло, как в гостиной. И я сказала:

– Если бы я не считала, что это красивая комната, мне было бы трудно угодить, Ник.

– Я оставлю тебя, пока ты будешь разбирать чемодан. Ванная – справа.

– Да, я заметила, когда мы проходили. Никогда не видела такой современной ванны. Правда, что горячая вода течет прямо из крана?

– Да. В кухне стоит бойлер, он работает на угле. Им нетрудно пользоваться. Я буду в гостиной.

Первый гардероб, который я открыла, оказался пуст, так же как и тумбочка рядом. Вынимая из чемодана одежду и развешивая ее, я начала нервничать. Трудно поверить, что всего каких-нибудь три часа назад в «Луноловах» Роберт Фолкон просил меня выйти за него замуж. Теперь я в этом доме вместе с Ником Сэбином, моим мужем, с человеком, которого я практически не знаю и видела всего несколько часов в тюрьме Ченгфу.

Зачем он приехал за мной? Он женился на мне только потому, чтобы быть уверенным в том, что Фолконы потеряют «Луноловов», а не потому, что хотел взять меня в жены. Я уверена, что в Лондоне найдется много красивых женщин, которые бы с радостью вышли замуж за такого мужчину. И почему он сказал, что недавно вернулся, когда я видела его в Соколином поле на день Гая Фокса?

К своему собственному удивлению, я не боялась. Волновалась – да, но это было естественно, но не боялась. Я напомнила себе, что, найдя меня без сознания, он отнес меня в Чизлхестские пещеры и оставил там одну. Трудно представить себе большее зло, и мне должно быть жутко от того, что я в его доме, но мне, совершенно не понятно почему, не было ни чуточки страшно.