– Что ж, мы не будем тебя переубеждать, – спокойно сказала миссис Фолкон. – Мы не та семья, где хозяин устанавливает свои законы и решает за каждого, что для него хорошо, а что – плохо, Люси. Гарри этого не хочет. Мы считаем, что каждый волен поступать и думать так, как он желает. – Она мельком взглянула на Роберта: – До тех пор, пока он не приносит вреда другим.

Мистер Фолкон щелкнул языком.

– Бьюсь об заклад, старина Грешем считает нас бестолковой компанией вместе с нашими необузданными и неугомонными лондонскими друзьями. Возможно, мы с Тиной не достаточно печемся о вещах материальных. – Он виновато посмотрел на Роберта: – Уж Роберт уверен, что это именно так. Его право. Но мы не говорим ему, как он должен жить, а он пытается не учить жить нас. Мы любим своих друзей, что бы там о них не говорили. Они честные люди, хотя ведут себя иногда не так, как принято. Мы живем так, как хотим, никому не принося зла и не жалуясь, если жизнь нас бьет. – Он встал, подошел к жене и, нисколько не смущаясь, поцеловал ее. – И мы счастливы, не правда ли, любовь моя?

Я была так рада за них, что у меня навернулись слезы. Мистер и миссис Грешем никогда не проявляли такой привязанности. Позже, когда мы сидели в столовой за простым, но вкусным завтраком, я все время ощущала силу любви, которая связывала мистера Фолкона и его жену. Роберт, однако, был другим. В отличие от своих родителей, он думал о будущем, и было совершенно понятно, что его сильно беспокоит судьба «Луноловов». Когда я прислушалась к разговору за столом, то поняла, что речь идет именно об имении.

– Твоя философия беззаботной жизни хороша в теории, отец, – довольно дружелюбно сказал Роберт, наливая себе белого вина из графина, – но в один прекрасный день все это рухнет. – Он помрачнел. – Вполне возможно, в следующем году.

– Ах, не будь пессимистом, мой мальчик, – с жаром ответил мистер Фолкон. – Джордж Бентон говорил на днях, что если я захочу, то неплохо заработаю на портретах богатых и тщеславных женщин.

– Но ты не захочешь, ведь так? Потому что тебе не по душе такая живопись.

Его отец ухмыльнулся.

– Верно. Да ладно. Что-нибудь еще подвернется.

– Если не подвернется, мы потеряем «Луноловов».

Миссис Фолкон сказала:

– Если даже и так, то это еще не конец света, Робби. Мы с твоим отцом можем жить и в нашем маленьком доме в Корнуолле, если придется уехать отсюда. Я люблю «Луноловов», но дом – не самая значительная вещь на свете.

– Для меня «Луноловы» имеют большое значение, мама.

– Я знаю. Для тебя это стало навязчивой идеей, Робби. Мне жаль, что это так. Но, возможно, мистер Сэбин согласится продлить срок выплаты по закладной.

– Ник Сэбин? Ты грезишь наяву, мама! Срок выплаты по закладной может быть продлен только в одном случае, если он никогда не вернется из Китая. Что тогда произойдет, я не знаю. Будут разыскивать его наследников и правопреемников, если таковые существуют, и тогда они уже будут принимать решение. Так или иначе, у нас появится время. Я не слышал, чтобы он вернулся, возможно, нам повезет.

– Нельзя желать ему смерти, Робби, – быстро сказала миссис Фолкон. – Ужасно на это надеяться.

Роберт пожал плечами. Я чувствовала себя виноватой, что сидела за их столом и молчала, когда могла бы многое рассказать, но мне нужно было время, чтобы решить, правильно ли будет, если я расскажу. Вскоре Роберт извинился за то, что ему нужно уйти: он хотел узнать, как устроили кролика Метью на новом месте. Когда дверь за ним закрылась, мистер Фолкон посмотрел на жену и поднял бровь.

– Наш Роберт, похоже, становится добрее, – сказал он с удивлением. – Должно быть, Люси на него так влияет, – он улыбнулся мне. – Роберт обычно не так снисходителен к нашим грехам. Похоже, вы на него отлично действуете.

Час спустя я играла с Метью в «Змеи и лестницы», когда услышала, что кто-то звонит у входной двери. Через несколько минут в комнату вошла миссис Фолкон.

– Мне очень жаль, Люси, – с сочувствием сказала она, – но это Эдмунд Грешем.

– Ох! – сердце мое упало. – Он пришел за мной?

– Я не знаю, дорогая. Он спросил, как ты себя чувствуешь, и попросил разрешения поговорить с тобой. Он ждет в гостиной. Должна сказать, что он вел себя очень учтиво.

– Да. Он не такой, как они. – Я неохотно поднялась. – Придется идти.

Эдмунд встал, когда я вошла в гостиную. Мы смущенно поздоровались. Он спросил, как я себя чувствую, я ответила, что уже почти пришла в себя. И мы замолчали. Я никогда не видела Эдмунда смущенным, но сейчас он, видимо, очень растерялся. Чтобы нарушить молчание, я сказала:

– Извините, Эдмунд, что взяла ваши брюки, но я была вынуждена. Я бы ни за что не дошла в юбке.

– Совершенно верно, совершенно верно, – поспешно ответил он, краснея. – Я… хм… мне нужно сказать вам, Люси… ну, как вы, наверное, понимаете, мой отец не всегда мыслит логически. То, что вы вчера оказались правы, и то, что мальчик бы погиб, не ослушайтесь вы его, ни в коей мере не расположило моего отца в вашу пользу, – он виновато пожал плечами. – Возможно, он просто не хочет признать, что ему стыдно, и, как большинство импульсивных людей, он пытается недовольство собой переложить на вас.

– Мне жаль, что я его ослушалась, но я должна была, Эдмунд.

– Я знаю. Но мне нужно еще кое-что вам сказать. Марш вернулся, когда мы уже обнаружили, что вас нет в своей комнате, и что вы исчезли. Он узнал от Мэгги, что произошло, и в результате, забыв о том, что он – слуга, он… а-а-а… он осудил моего отца в выражениях, больше подходящих сержанту, нежели дворецкому.

Я закрыла рот руками в полном смятении.

– Ах! Эдмунд, что было дальше?

– Удивительно красноречиво выражая свое мнение, Марш сообщил нам совершенно потрясающую новость, что он – отец Ника Сэбина, а значит, и ваш свекор. Без всякого сомнения, это и явилось причиной его сильного беспокойства за вас и гнева на моего отца.

– Да. Это правда, Эдмунд. Ник подарил мне кольцо, а мистер Марш его узнал. Так он обнаружил, что Ник – мой муж. Я никому не сказала, потому что боялась, что мистеру Маршу придется покинуть «Высокие заросли».

Эдмунд сцепил пальцы.

– Это точно. Поэтому, а также из-за того, что он так неосмотрительно вел себя вечером, его тут же уволили. Он уехал сегодня утром. – Эдмунд достал из кармана конверт. – Эту записку он попросил меня передать вам.

Я взяла конверт дрожащими руками.

– Можно я прочту прямо сейчас?

– Конечно.

Непослушными пальцами я пыталась открыть конверт.

– Как… любезно с вашей стороны, Эдмунд!

Он удивился.

– Я не испытываю к Маршу никаких неприятных чувств и считаю, что его поведение можно оправдать тем, что он ваш свекор.

Я, наконец, вынула записку:

«Дорогая Люси!

Слава богу, ты жива и мальчик – тоже! Мистер Эдмунд был настолько любезен, что взялся передать тебе мою записку. Я на время поживу в Гринвиче у своего старинного приятеля, с которым мы вместе служили, пока найду новое место. Пожалуйста, не беспокойся обо мне. У меня есть армейская пенсия, и я уверен, что мой бывший хозяин, который сейчас занимает важный пост в Военном министерстве, даст мне нужные рекомендации. Буду рад получить от тебя весточку и повидаться, если получится. Мой адрес: 14, Ладфорд роуд, Гринвич.

Искренне любящий твой отец

Томас Марш».

Я свернула записку.

– Он просто просит, чтобы я за него не волновалась и сообщает свой адрес. Еще раз спасибо, Эдмунд.

– Не за что. Фолконы относятся к вам хорошо?

– О, да! Они удивительно добрые люди.

– Вам… хм… нравится здесь?

– Да. Очень.

– Думаю, вы вряд ли можете… э-э-э… остаться? То есть… откровенно говоря, мои родители вздохнут с облегчением, если вы не вернетесь, Люси. Простите меня за то, что я говорю, вы понимаете, что лично я ничего против вас не имею, – он встал и начал медленно ходить по комнате. – Дело в том, что ваше присутствие создает напряженную атмосферу. Конечно, мой отец виноват в том, что вы оказались в «Высоких зарослях», и я ему об этом так прямо и сказал. Моя мать, естественно, этого никогда не одобряла. Вы не смогли помочь моему отцу, как он рассчитывал, хотя это не ваша вина, но это сильно повлияло на его желание иметь еще одного члена семьи.