В последовавшие три месяца отношения с Мэрилу очень быстро испортились. Словно ничто не изменилось : все мои старые беды навалились на меня.
Я был конченым параноиком. Мной владел безотчётный страх. На работе я даже не ходил в туалет. А бегал облегчиться через улицу – в универмаг "Хадсон Бэй". Мне всё казалось, что в мужской комнате "Калгари Геральд" кто-то поджидает меня. И либо влепит пулю в затылок, либо всадит нож в спину. Этот страх не проходил. И кошмары опять стали отравлять мне жизнь. Я не понимал, что происходит. Ведь в Северной Дакоте всё было так хорошо.
А сейчас всё разваливалось, всё шло не так.
Снова начались ссоры с Мэрилу : хорошо хоть словесные, до драк пока не доходило. Если не считать чашки с кофе, которые при каждом случае она швыряла мне в голову, да промахивалась. Стены в гостиной сплошь были в щербинах и сколах. То были своеобразные знаки того, что дело дрянь.
Она позвонила в "Хартвью" и всё рассказала доктору Олафу Гардебрингу. Тот предложил нам вернуться на неделю-другую, чтобы можно было разобраться в моём изменчивом поведении. Я договорился в "Геральде", и мы тут же выехали, оставив Брайана и Эрика на руках няньки и взяв Криса и Тину с собой.
Первым делом доктор Гардебринг спросил, принимаю ли я свои лекарства.
Я ответил, что нет и не собираюсь.
А он настаивал, что я должен принимать их.
Нехотя я возобновил приём таблеток, и чудесным образом через несколько дней почувствовал себя лучше. Но отношения с Мэрилу так истрепались, так напитались подозрениями, что никто из нас двоих не хотел начинать всё сначала.
Но я хотел знать, зачем нужно принимать эти чёртовы пилюли.
– Много лет назад, когда программа "Анонимные алкоголики" только начиналась, – вещал доктор Гардебринг, – её участники совершенно справедливо выступали против всякого лечения. Ибо существовавшие на тот момент лекарства были неэффективны.
Сейчас мы знаем гораздо больше того, что было известно, когда первые пациенты начинали свой путь к трезвости. Существует множество людей, страдающих от различных видов биохимического дисбаланса, им-то и нужно лечение на тот или иной срок. Лучше всего, если такое лечение будет осуществлять терапевт, знающий не только способы лечения, но и философию АА. Поэтому я абсолютно уверен, что доктор Саксвик правильно выписал вам лекарства. Он человек вполне квалифицированный в своей области, не то что члены вашей группы.
Самое главное то, как вы себя чувствуете и что вы для этого делаете. Если вам очень плохо, это показатель того, что вам следует обратиться к предписаниям врача. В прошлом ваше настроение имело дурные последствия не только для вас, но и для вашей семьи. Надеюсь, вы продолжите работу над собой и почувствуете себя стабильно в стабильном окружении. Со временем вы сможете смотреть в будущее более объективно и принимать более правильные решения.
Потом я говорил с психиатром – доктором Саксвиком, и вот что он мне сказал :
– Насколько я понимаю, вам нужно продолжать приём стелацина и парната ещё долгое время, чтобы обуздать, я бы сказал, эндогенную депрессию. Независимо от причин, ваш обмен веществ, очевидно, идёт некорректно, и, следовательно, как диабетику постоянно необходимо принимать инсулин, так вам необходимо принимать эти лекарства, чтобы сохранить внутреннее равновесие. И что бы ни говорили члены вашей группы, для вас очень важно принимать лекарства до тех пор, пока вы не сможете обходиться без них. К счастью, при эндогенной депрессии тело обладает возможностями самовосстановления для адекватного функционирования. Если на этот счёт возникают сомнения, посмотрите, сколько пациентов АА страдает от диабета и сидит на инсулине и сколько принимает лекарства для лечения щитовидной железы и от кровяного давления. Будьте здоровы…
Мэрилу вернулась в Калгари раньше меня. Я же собирался задержаться в "Хартвью" ещё на неделю, потом уехать автобусом в Калгари и уладить наши дела с жильём. Но на таможне в Кауттсе, провинция Альберта, иммиграционный чиновник спросил Мэрилу о цели пребывания в Штатах.
Она и выложила, что ездила в "Хартвью" на консультации, что я лечусь от алкоголизма и – полюс ко всему – что в Калгари мы планируем подать на развод.
Чиновник заглянул в моё заявление на статус жителя и сказал, что я не указал в бумагах о своём алкоголизме.
Видишь ли, согласно одному из разделов канадского иммиграционного кодекса любой алкоголик – пьющий или завязавший – рассматривается как нежелательный элемент. По крайней мере, так интерпретировал этот раздел тот чиновник.
Мэрилу позволили въехать в страну, мне же иммиграционные власти звонили в "Хартвью" и прислали почтовое уведомление о моей депортации и о том, что мне не разрешается возвращаться в Канаду ни под каким видом.
Я просил позволения вернуться, чтоб хотя бы закончить свои дела и забрать машину и личные вещи. На что мне ответили, что если я появлюсь в Канаде, это будет незаконно, и если меня застукают, то париться мне в федеральной тюрьме.
Невероятно. Там была моя работа. Там была моя семья. Канада стала моей новой родиной. Всё, что я имел, было там. Всё, что я любил, было там. Что такого я совершил ужасного, что меня тут же депортировали, разлучили с семьёй, лишили работы и имущества?
Что я сделал?
Да, я был алкоголиком, но я капли в рот не брал с 1969-го года. Я посещал АА. Я пытался поправить свою жизнь. Я старался подняться на ноги.
Но всё выглядело так, будто я снова шёл на дно. За то, что в Штатах я искал медицинской помощи, меня буквально наказывали депортацией, хоть это не имело ни малейшего отношения к моему заявлению иммиграционным властям.
Как оказалось, я потерял всё. Автомобиль, одежду, личные вещи…
Я покинул "Хартвью" с 85 долларами, таблетками и сумкой, в которой лежали только зубная щётка, бритва да пара чистых трусов. У меня не осталось ни работы, ни дома, чтобы голову приклонить : идти некуда, есть нечего.
Я доехал на автобусе до Бисмарка, вселился в гостиницу "Паттерсон" и прямиком побежал в службу занятости становиться на учёт по безработице. Клерк сообщил мне, что я не подхожу для роли безработного. Я спросил, есть ли подходящая работа. Он посоветовал зайти утром. Я поблагодарил.
Я оказался в подвешенном состоянии, ни дать ни взять "Уловка-22". Северная Дакота заявляла, что из-за того, что я жил в Канаде, не видать мне пособия по безработице, хоть я и проработал в Северной Дакоте пять месяцев в предыдущем году. Тогда я связался с центром занятости в Калгари. Но и там мне ответили, что так как я депортирован и живу сейчас в Штатах, у них я тоже не подхожу под статус безработного, несмотря на то что, начиная с июня предыдущего года, я девять месяцев работал в "Геральд".
Вот тебе правительство. Вот тебе бюрократия. Ты пашешь и отчисляешь в фонды по безработице двух стран, а когда приходят трудные времена, ты летишь в пропасть, на самое дно.
И я пошёл в контору по социальному обеспечению. Там остудили мой пыл. Как человек без семьи, я не подпадал ни под одну категорию.
Вскоре кончились 85 долларов, и я стал жить в лесу в окрестностях Мандана, воруя еду в гастрономах, чтобы не умереть с голоду, и устраиваясь на ночь прямо в снегу, на морозе. Я обивал порог центра занятости и был готов браться за любую работу – решительно любую. Со мной много собеседовали то по поводу места повара, то страхового агента, то рабочего на заправке и так далее, но нанимать не торопились. Говорили, что я слишком образован. И я с этим соглашался. Говорили ещё, что я смоюсь из города, как только подвернётся хорошая работа. И были правы. Конечно, смоюсь. Любой бы так поступил.
– Но вот сейчас у меня нет ни крыши над головой, ни пищи, ни пары самых мелких монет. Я устал спать на холодном мартовском ветру, как дикий зверь. Вот почему мне нужна работа. Как же вы не поймёте…
Мне сочувствовали – и нанимали другого.
Через несколько недель поступила последняя сумма из "Калгари Геральд". Мэрилу выгребла наш счёт и продала мой "Бьюик Скайларк", на то и жила. Вся моя почта поступала в Мандан до востребования; и, продолжая искать работу, я каждый день по железнодорожным путям отмеривал семь миль в Бисмарк и обратно.
