Пошел снег.

А потом начались приключения. Точнее главные приключения обошли Джину стороной, потому что они выпали на долю тех, кто в данный момент ехал по канатной дороге. Она встала. То ли заел какой-то важный механизм, то ли электричество перестало поступать, но фуникулер замер.

И это означало, что никто не попадет в Анморе и не выберется отсюда в ближайшее время.

Когда расстроенная Ханне с заметно покрасневшим от холода лицом, смущаясь, сообщила группе последние новости, в рядах флористов поднялся ропот: они опаздывали на заседание какой-то секции…

– А мне даже нравится! – воскликнул Альберт. – Пойдемте греться в кафе.

Кафе для туристов здесь действительно было. Маленькое, полностью стилизованное под старину здание с вывеской «Обед Вильгельма Телля».

– Как оригинально! – съехидничала Джина.

– Интересно, подают ли здесь ягнятину? – спросил сам себя Альберт.

Мало-помалу зал с дубовыми столами заполнился товарищами по несчастью, на несколько часов отрезанными от внешнего мира. В основном – из группы Джины. Но их все равно будто не было. Джина грела руки о высокий бокал из толстого стекла с глинтвейном и рассматривала лицо Альберта, стараясь делать это не слишком откровенно.

Лицо было запоминающимся. Морщинки уже легли на лбу и в уголках рта. Сухой нос с благородной горбинкой. Лет пятнадцать назад он, наверное, был очень красивым.

– Ну что вы так на меня смотрите? Не насмотрелись на экспонаты?

– А как вы догадались? – Вместо того чтобы смутиться, Джина возмутилась. – Вы же смотрите в меню!

– Чувствую.

– Как с вами опасно, черт подери!

– Да жить вообще опасно, дитя мое, от этого умирают… – усмехнулся Альберт. В глазах его прыгали веселые искорки, Джина только сейчас заметила.

– Перестаньте обращаться со мной, как со школьницей! – Джину взбесил его шутливо-покровительственный тон. Она шлепнула его перчаткой по руке и сама поразилась: она никогда не переходила границ чьего-то личного пространства. Покраснела. – Извините.

– Да нет, мне не больно даже. Угостить вас дичью?

– Нет!

– Тогда, возможно, пирог с луком и сыром? Или фондю?

– Фондю. Обожаю.

– Отлично.

В зале растопили камин. У Джины стало тепло-тепло на душе. Снаружи ее согревал теплый свитер и огонь в камине. Изнутри – глинтвейн. Нет, не только глинтвейн. Ей было интересно даже просто находиться рядом с человеком, который сейчас сидел напротив.

– На вашем лице отражаются язычки пламени. Это великолепно и немного зловеще. Вы похожи на ведьму.

– Вдруг я вас зачарую? – Джине было весело.

– А не я вас? – уточнил Альберт.

– Нет, вам не положено.

– Хорошо же. Мне любопытно, чем вы живете в другом, обычном мире?

– Я… – Джину пронзила мысль: больше всего на свете ей хотелось бы сказать, что она художница. Но лгать было бы подло. – Я менеджер в художественном салоне.

– Хм. Вам подходит, но немного… не до конца, что ли.

– Может, и так… – усмехнулась Джина. – Жалко, что Мэг не поехала. – Попытка сменить тему оказалась одной из самых неуклюжих в ее жизни.

– А мне нет, – пожал плечами Альберт.

Ему было удивительно хорошо, так хорошо, что даже чуть-чуть больно. Он привык ограничиваться интеллектуальными удовольствиями: удовольствием процесса постановки или просмотра удачного спектакля, созерцания талантливой картины – или же физическими удовольствиями вроде хорошего кофе и вкусной еды.

А сейчас с ним происходило нечто совершенно иное. Он находился в обществе другого человека, и было хорошо именно от этого. Невероятно! Альберт сам искал чьего-то общества! Он не испытывал дискомфорта, скуки, раздражения, усталости – всего того, что заставляло его всю жизнь отгораживаться от других представителей своего вида. Он мог даже молчать, даже не смотреть на Джину, но от того, что она сидела вот тут, в нескольких футах, по коже пробегали приятные мурашки и хотелось улыбаться.

– Джина, вы сказали, что я отпугиваю людей. Или что-то в этом роде.

– Ну… да… – Джина вопросительно приподняла бровь: неужели сейчас обидится?

– А вам самой легко в мире?

– А почему вы об этом спрашиваете?

– А почему вы отвечаете вопросом на вопрос? Защищаетесь?

– Вопрос странный. Если хотите знать – да, мне легко в мире.

– Странно.

Альберт не прокомментировал свое замечание, а Джина не стала ни о чем спрашивать. Под кастрюлькой для фондю плясал в спиртовке огонь. Они по очереди обмакивали кусочки жареного мяса и хлеба в расплавленный с вином сыр и молчали. Мир вокруг грелся в своем тепле и никуда не торопил.

После фондю пришел черед сладких пирожков. Потом чая. Потом прогулки по окрестностям. Потом еще чая. Потому что ожидание все не заканчивалось и не заканчивалось. Точнее ожидали все другие, а Альберт и Джина просто наслаждались покоем и разговаривали. Джина зачем-то рассказала ему о том, что рисовала очень долго и мечтала стать художницей. Альберт удивился:

– Так за чем же дело стало?

– Родители были против. А я не проявила достаточно настойчивости. Так часто бывает, что мы с полной уверенностью в правоте родителей принимаем ту судьбу, которой они для нас хотят, правда?

– Правда. Грустно это.

А Альберт рассказал, что у него есть сын. Точнее у его бывшей жены есть сын, и мальчик очень талантливый, только наладить отношения и вообще прояснить ситуацию все как-то не получается.

Джина подумала, что, наверное, для мужчины это очень болезненно – не быть уверенным в отцовстве. Не иметь сына… Хм, а она сама хотела бы иметь детей? Никогда об этом всерьез не задумывалась. Конечно, образцовая семья – муж, жена и двое детей… Пожалуй, ей хотелось бы даже троих.

Представив Виктора в роли отца, Джина неосознанно поморщилась. Если будут дети, она останется связана с ним на-всег-да.

Успели поговорить еще о современной культуре, о прелестях европейской традиции, о скифах и гуннах, о падении Рима, о фильме «Римские каникулы», о Рембрандте, Босхе, о миссис Уотсон и привидениях. Еще тысяча вещей осталась за кадром, и обоим жаль было, что времени недостаточно, потому что очень важным и интересным было услышать мнение другого. Они чувствовали себя немного людьми из разных миров, и в то же время кровь в их жилах будто переговаривалась, они звучали на одной волне и резонировали друг от друга. От этого каждый чувствовал себя и другого сильным и глубоким… Джина привыкла считать себя интеллектуалкой, а тут ей встретился человек, который знал больше нее, а главное – думал о мире совсем иначе, чем она, и ее обогащал опыт общения с ним. Кажется, ему тоже было приятно слушать ее…

Фуникулер починили в пять тридцать. В шесть тридцать экскурсанты вернулись в отель. Джина мечтала только об одном: дойти до кровати и уснуть до послезавтра. Обилие новых впечатлений, сытный горячий обед, затянувшийся на несколько часов, возбуждение от присутствия Альберта – все это безумно утомило ее.

Мэган лежала в постели – и, слава богу, одна. Горел ночник у ее кровати.

– Не подходи ко мне! – Мэган замахала руками.

– Что случилось? – поразилась Джина.

– Меня лихорадит, болит голова и режет глаза. Это грипп! – обреченно провозгласила Мэган.

– Дай лоб. – Джина сделала попытку приблизиться к ложу больной.

– Нет, ни в коем случае! Ты заразишься. Отойди, отойди же…

– Ничего не понимаю… Ты вообще в порядке? – У Джины закрадывалось подозрение, что Мэган где-то ударилась головой. Чем-чем, а ипохондрией ее подруга никогда не страдала.

– Вообще – в порядке, а в частности – я больна очень заразной болезнью! Так что не трави мне душу. Чем меньше ты будешь находиться со мной в одной комнате, тем больше шансов, что останешься в живых.

– Это точно… – пробормотала Джина.

– Так что иди поужинай, а потом сними себе другой номер. Я не позволю тебе спать со мной на соседних кроватях.

– Ты чокнулась? Или начинаешь бредить? Куда я пойду?