По окончании рабочего дня я вежливо распрощалась со своими коллегами, и на всех парах первой вылетела из помещения офиса. Захлопывая двери за собой, я неуютно поежилась, прочувствовав всей своей несчастной спиной устремленные в нее кинжальные взгляды. Ладно бы только это, вдобавок я услышала, как мне в след раздались ехидные смешки и чей-то нарочито громкий шепот:
— Надо же, какое похвальное трудолюбие! Хотелось бы мне стать дочкой Главы Совета, чтобы также не заботиться о производимом впечатлении на начальство…
Я скрипнула зубами от злости, но не объяснять же всем, что я тороплюсь сбежать не с рабочего места, а от своего провожатого.
Черт, два с небольшим месяца я дома, но меня уже достали по полной программе, а ведь начиналось все более или менее нормально.
После приснопамятного ужина в кругу друзей, я находилась в таком душевном раздрае, что даже не стала возражать, когда у нас в доме появился милейший Давид Левантовский, мой психиатр и, смущаясь, попросил разрешения побеседовать со мной. Страшно удивленная его нерешительностью, я спросила, в чем дело. После небольшой паузы Давид сказал, что неуверен в своих силах и боится, что не сможет мне опять помочь. Действительно, за пять лет обучения в Академии у меня не сложились доверительные отношения с моим куратором-психологом. Трудно сказать, кто в этом виноват, но факт остаётся фактом.
Чувствуя, что беседа у нас не клеится, я решила сделать перерыв и потащила Давида на кухню. Во время обеда слово за слово, но как-то мы оба расслабились и разговорились. Он мне пожаловался на свои трудности в Академии и рассказал несколько забавных случаев и анекдотов из студенческой жизни. Неожиданно это страшно рассмешило меня, вызвав в душе ностальгию по «альма-матер» и я почувствовала себя раскованно в его присутствии. Поэтому не стала злиться, когда он исподволь принялся расспрашивать меня о жизни на Старой базе. Не очень охотно начав повествование, в дальнейшем мне было трудно на него сердиться, видя каким восторгом горят его глаза во время моего рассказа.
Когда в наши отношения пришло доверие, то быстро выяснилось, что Давид — замечательный человек и профессионал в своем деле. Только благодаря его усилиям я так быстро оклемалась и без опаски шокировать окружающих стала все смелее общаться с людьми.
Мы с Давидом частенько беседовали по душам, и он мне как-то признался, что я очень изменилась, по сравнению с тем, какой он меня помнит в Академии. Когда я принялась выяснять, в чем это выражается, поколебавшись, он ответил, что по его субъективному ощущению я стала более цельной и раскованной натурой, поскольку бесследно исчез какой-то страшный внутренний надрыв, сильно уродовавший мою психику. Действительно беспричинная истерия и неуравновешенность бесследно исчезли, а раньше мне несладко приходилось, и я часто находилась на грани нервного срыва. Но почему? Я не могла припомнить серьезных причин для этого.
Ну и, слава богу! Такой пропаже стоит только порадоваться. Я поинтересовалась, чем он объясняет происшедшие во мне изменения. Неуверенно почесав в затылке, тот ответил, что скорей всего чудесами господними. Мы от души поржали над его предположением, — ведь со временем Давид стал мне больше другом, чем врачом. Спустя месяц, он разрешил мне пойти на работу и, несмотря на опасения мои и Мика, уверил нас, что все в порядке. Давид безапелляционно заявил отцу, что мне пора выползать из своей домашней скорлупы.
Вот с тех пор и начался этот кошмар. Как только я пошла на работу, служба охраны отца взяла меня под такую плотную опеку, что у меня не осталось никакой личной жизни, а ее и так было немного. На первых порах я с ходу взвилась на дыбы, но тут же крепко получила по носу за свое упрямство, причем не столько от отца, сколько от своего непосредственного начальника Томаса Штейна. Правда, потом он меня снова вызвал и долго извинялся. Лучше бы он этого не делал. Мне поплохело от ядовитых вежливых слов гораздо больше, чем от его прежних гневных воплей. Несмотря на принесенные извинения, он не преминул мне высказать в глаза, какая я неблагодарная…(н-да, скажем, что особа), которая не ценит заботу близких о себе и, особенно, его героические усилия, потому что ему с кровью от сердца приходится отрывать так необходимых ему людей, чтобы присматривать за…(ну, сами догадаетесь за кем).
Знай я заранее, чем все обернется, может быть, я и не стала бы особенно рыпаться, но из надежных провидцев мне известен только один. Кто не догадался, поднимите голову вверх. Там обитает один загадочный товарищ с нимбом на голове, чьи помыслы нам неизвестны и слава Ему за это!
Короче, по известной пословице; знал бы, где упадешь, то подстелил бы соломку под задницу, а так все пошло своим чередом. В общем, как только я заметила слежку за собой, то сразу же заловила горе-сыщика, по виду совсем мальчишку. Прижав его в укромном уголке, я довольно жестко потребовала ответа, какого черта он шляется за мной. Меланхолично смерив меня наглым взглядом, светловолосый тинейджер, расхлябано прислонился к стене и, засунув руки в карманы, коротко заявил, что он приставлен охранять меня, а затем сквозь зубы попросил убрать от него руки. Я ошарашено воззрилась на нахального отрока, потихонечку зверея. Больше всего меня взбесил тот факт, что парень был явно моложе меня — только что из Академии или вообще из студентов-третьекурсников, находящихся на практике. Тоже мне охрана! Хотя по коротким волосам понятно, что он из спецназа. Пока я злилась, не зная, что предпринять, тот вдруг поднял голову и, глядя на меня холодными голубыми глазами, недобро ухмыльнулся, а затем с различимой угрозой в голосе произнес жаргонную фразу, смысл которой сводился к тому, чтобы я не рыпалась, если не хочу огрести неприятностей на свою пятую точку.
Опешившая от подобного хамства, я тут же позвонила отцу, но тот спокойно подтвердил, что это его распоряжение. Пришлось скрепя сердце выпустить парня и еще извиниться за свой наезд на сотрудника при исполнении служебных обязанностей. Этот гаденыш, отлепившись от стенки, усмехнулся и, уже не скрываясь, совершенно открыто потащился следом за мной. При этом он буквально наступал мне на пятки, ядовито комментируя мои походы по магазинам. Намеченные в тот вечер дела полетели к черту. Не выдержав ворчания за своей спиной, я все бросила и позорно сбежала домой. Только там этот юный ужас, наконец, оставил меня в покое.
На следующий день, я собралась пораньше на работу, решив во что бы то ни стало, но оторваться от слежки. Глупо конечно, но меня страшно раздражала сложившаяся ситуация. Перечить Мике я не смела, но и идти на поводу у его прорезавшейся мании я не собиралась. Но не тут-то было. В моей машине за рулем уже сидел сопровождающий, правда, на этот раз серьезный молчаливый дядька, а не тот вчерашний наглый паренек. День прошел спокойно, своего провожатого я почти не замечала, настолько неслышно он следовал за мной. И о том, что за мной установлено наблюдение, я вспоминала только тогда, когда садилась в машину, а он поджидал меня там.
Я почти смирилась с охраной, но на следующий день появился тот же светловолосый наглец. Когда я села в машину, он не соизволил даже поздороваться, зато представился по полной форме. Гнусно ухмыльнувшись, парень заявил, что его зовут Анжей Сапковский и порадовал меня «радостной» вестью о том, что с этого дня он назначен моим постоянным телохранителем, а потому я обязана ежедневно согласовывать с ним график своих встреч и посещений буквально по секундам.
Когда я с ехидцей поинтересовалась, не автор ли он знаменитого «Ведьмака», тот неожиданно спокойно ответил, что представляет собой гораздо худшую ипостась своего знаменитого тезки, а именно прототип самого Ведьмака и обладает всеми достоинствами своего имени. «Это ж, которого из них?» — спросила я, и он мне ответил, что настоящего. Я не очень поняла, о чем это он, но расспрашивать не рискнула. Как-то на досуге я нашла характеристику его имени в интернете. Можете тоже ее изучить и даже попробовать рискнуть назвать этим именем ребенка.
