— Я полагаю, теперь вы не осмелитесь отрицать свою вину? Вот еще один документ, еще одна неопровержимая улика. Вы обещали рояль Ференца

Листа правительству родины музыканта. Согласно этому документу, Венгрия предлагает вам за него огромную сумму, целое состояние. В ярости от того, что болезнь не сломила этого человека, вы, имея на руках заявление его сестры, которое равносильно завещанию, хладнокровно замыслили убить его. Теперь все четверо преступников потеряли остатки высокомерия. Подавленные, они избегали наших взглядов. Комиссар продолжал допрос человека в сером пальто. Он хотел узнать еще кое-какие подробности.

— Вы прослушали показания мсье Воклена. Теперь отвечайте: как вы узнали о существовании этого бесценного рояля?

Преступник замялся, однако теперь он уже не мог уйти от ответа. Чуть слышно, не поднимая головы, он рассказал, как повстречал сестру слепого у ростовщика, у которого она хотела занять денег. Но, не в силах заложить рояль своего брата — единственную ценность, которой они обладали, — она ушла с пустыми руками. Тогда человек в сером пальто договорился с ней встретиться на следующий день и предложил сделку, на которую она была вынуждена согласиться, тем более что рояль забрали бы у нее лишь в случае смерти брата.

Сделав это «доброе дело», вы рассчитывали быстро разбогатеть, — проговорил комиссар, — ведь этот человек имел мало шансов выжить. Сколько денег вы ей заплатили?

Очень много!

Точнее?

Я уже не помню, но много.

Нет, — откликнулся мсье Воклен, — не может быть! К счастью, я быстро пошел на поправку и провел в клинике всего несколько дней. Несмотря на это, после смерти за сестрой остался долг, долг, который я до сих пор не выплатил до конца.

Комиссар задал еще несколько вопросов, на которые трое мужчин и женщина отвечали безучастным тоном. Однако один вопрос комиссар забыл задать. Он был, конечно, не так уже важен для полиции, но очень важен для нас, потому что касался Кафи. Почему моя собака, которую продали на псарню на холме Фурвьер, оказалась в Сент-Фуа, у того самого человека, который приказал ее украсть?.. Ответ мы получили от женщины. Боясь, как бы Кафи не купил кто-нибудь из жителей Сен-Бартелеми, ее муж счел благоразумным забрать собаку себе. Тщетная предосторожность, потому что Кафи все равно нашел способ удрать!

— Да, — процедила мадам Марнье сквозь зубы, — от этих поганых собак одни неприятности.

Теперь комиссару все стало ясно, да и нам тоже. Он приказал полицейским:

— Везите-ка этих молодцов и даму в участок… А вы, ребята, еще раз можете прокатиться с нами, мы вас подбросим на Сен-Бартелеми вместе с мсье Вокленом.

Четверо злодеев в наручниках последний раз прошли по коврам в гостиной, по коврам, купленным на Бог знает где добытые деньги!

Мади вывела нашего старого друга в прихожую. Он все еще не мог прийти в себя от пережитого потрясения.

Ах, дети мои, — бормотал он, — я вам обязан многим… Нет, я вам всем обязан!

Что вы, не стоит об этом, — отозвалась Мади. — Подумайте лучше о Брике. Я приведу его к вам, и вы снова будете вместе.

Когда мы подходили к полицейской машине, появился поваренок в белом фартуке и колпаке, с тортом в руках. Он застыл, разинув рот, увидев странную процессию.

— Можешь нести обратно свой баварский торт с вишневым ликером, — рассмеялся Сапожник. — Господа сегодня завтракают в городе!

Прошло три месяца, но «преступление у моста Сен-Венсан», как его окрестили газеты, наделало в Лионе столько шуму, что его все еще не переставали обсуждать. Городские газеты отвели репортажам об этом деле целые страницы. Всем нам пришлось позировать перед фотографами вместе с Брике и Кафи, которые стали настоящими знаменитостями.

Журналисты пытались превзойти друг друга» в том, как бы похлеще окрестить бандитов. Тем более что на следующий день после их ареста полиция выяснила, что под фамилией Марнье скрывался главарь банды гангстеров, которая орудовала не только в Лионе, но и далеко за его пределами.

Суд над преступниками пока еще не состоялся; они ждали его, сидя за решеткой. Впрочем, нас мало интересовало, какой им вынесут приговор.

Самое главное — что наш старый друг наконец успокоился, избавившись от преследовавших его страхов. Мы над ними когда-то подсмеивались, но они оказались более чем обоснованными!

Да, все кончилось прекрасно. Газеты, рассказывая о мсье Воклене, слепом настройщике, пробудили в жителях города интерес и симпатию к нашему старому другу. Он получал кипы писем, которые мы с Мади читали ему вслух. Многие предлагали свою помощь, однако гордый мсье Воклен отказывался от этих предложений.

Не отказался он только от одного: снять за скромную плату квартиру в квартале Терро.

Конечно, ему было тяжело покидать дом, в котором он столько лет прожил с любимой сестрой, но необходимость ежедневно проходить через этот кошмарный двор становилась для него все более невыносимой.

Однако он согласился на переезд лишь при одном условии: вместе с ним должна была переехать и добрая мадам Лазерг. Она не могла оставаться совсем одна в доме, населенном такими ужасными людьми. И тут буквально чудом представилась счастливая возможность: сострадательная домовладелица предложила ей крохотную квартирку в двух шагах от квартиры мсье Воклена. Квартирка была на первом этаже, что идеально подходило мадам Лазерг, которая уже с трудом добиралась до четвертого этажа.

И вот морозным «солнечным январским днем прекрасный рояль Ференца Листа покинул улицу Сен-Бартелеми и занял почетное место в комнате в квартале Терро, на противоположном берегу Соны. Рояль занимал почти всю комнату. Ну и что? Ведь для нашего друга музыка составляла смысл жизни!

…Итак, прошло три месяца. Понемногу жизнь мсье Воклена вернулась в привычное русло. Нашелся любимый Брике, все тревоги рассеялись. Слепой больше не боится ходить по Лиону… Но это еще не все. Сегодня вечером, стараниями Мади, должно произойти великое событие.

Уже несколько дней на городских стенах висят большие афиши, извещающие публику, что сегодня вечером в Оперном театре состоится сольный концерт мсье Воклена, слепого музыканта.

Эта чудесная идея пришла в голову Мади, и мы с восторгом ее поддержали. Девочка уже давно записывала музыку, сочиненную слепым композитором, час за часом перенося на бумагу ноты и значки, которые он ей диктовал. Это была нелегкая работа, но ведь Мади упорства не занимать.

Разумеется, мсье Воклен ни на что не надеялся, он лишь поражался ее энтузиазму.

— Мади, — удивлялся он, — зачем ты тратишь столько сил на музыку, о которой никто никогда не узнает?

Когда великий труд был закончен, Мади пришла к нам. И вот, в один прекрасный день, мы все вместе постучались в дверь… директора Оперного театра, ни больше ни меньше!

Как и следовало ожидать, секретарша встретила нас с прохладцей. Но мы были так настойчивы, что, не видя другой возможности от нас избавиться, она доложила о нас директору. Он ответил, что уделит нам пару минут, не больше, потому что, по его славам, торопится на важную встречу.

Ах да, — сказал он, — слепой с моста Сен-Венсан, припоминаю… Несомненно, он славный человек, но знаете, ребята, не каждый настройщик роялей может стать композитором… Я ничего не слышал из его произведений.

Посмотрите, — ответила Мади и протянула ноты.

Директор взглянул на них и недовольно нахмурился. Разумеется, ноты были записаны неопытной рукой, их с трудом можно было разобрать… Мади покраснела и принялась извиняться за свое невежество. Тогда директор, тронутый ее виноватым видом, провел нас в репетиционный зал, где стоял рояль. Поставив ноты на пюпитр, он начал играть, и постепенно выражение его лица стало меняться…

Он сыграл первую пьесу, иногда запинаясь на местах, где ноты были написаны совсем неразборчиво, затем поставил на пюпитр другую, потом третью… Взяв последний аккорд, директор театра развернулся на стуле и схватил Мади за руки.