— Мы его найдем, мы должны его найти! — кричали они. — Мы и в приют пойдем, и на набережной будем дежурить каждый день, и тот, кто его взял — обязательно вернет!
Их уверенность меня несколько ободрила. Только бы хватило сил пережить эту ужасную разлуку…
ТОЙ ЖЕ НОЧЬЮ…
Всю ночь мне снился приют для бездомных собак, о котором говорил водитель. Я видел мрачное место, где Кафи, запертый в клетке с другими собаками, без еды, скулит, зовя меня на помощь. Кошмар!
На следующий день мы встретились с «компанией Гро-Каю» в школе. Всем было так же грустно, как и мне, но ребята все же надеялись на лучшее. Вот что рассказал один из них:
— Я знаю одну даму, она живет на бульваре Круа-Русс, моя мама работает у нее горничной; так вот — у этой дамы пропала собака и через пятнадцать дней нашлась живая и невредимая в приюте для бездомных собак.
Да, этот приют был моей последней надеждой. Тот мальчишка знал, где он находится — на окраине Лиона, на берегу Роны, то есть далеко от Круа-Русс. Я отправился туда через день, в воскресенье, вместе с Корже и Малышом Сапожником — его иногда называли так из-за маленького роста, — которые стали моими лучшими друзьями. На улице было пасмурно. Мы шли очень долго, пока наконец не добрались до пустыря на берегу реки, где находился вольер с высокими решетками. Там сидели собаки — большие отдельно от маленьких, наверное, чтобы избежать драк. На этих худых и взъерошенных животных невозможно было смотреть спокойно. Они и не думали драться, а только бегали вдоль решетки, глядя на нас жалобно и тревожно. Из посетителей здесь были в основном пожилые дамы; они заглядывали в клетки, выкрикивая клички собак, но ни одна не отзывалась.
Я быстро понял, что Кафи там нет. В приюте оказалась всего одна овчарка — гораздо меньше Кафи и не такая красивая. Подошел сторож, мы с ним поговорили, я попытался описать Кафи:
— Очень красивая собака, кончики лап огненно-рыжие…
Сторож покачал головой.
— Нет, я ее не видел. Овчарки вообще попадают к нам редко — это очень умные животные, они легко находят дорогу домой.
С замиранием сердца я спросил, сколько дней они держат собак, за которыми никто не приходит.
— Когда как, — сказал сторож. — Положено пятнадцать, но если их немного — как сейчас, на пример, — можно и подольше.
Я не смог удержаться и задал ему тот же вопрос, что и водителю:
— А потом? Что вы делаете потом?
Сторож пожал плечами.
— Потом?.. Ну что ты хочешь, мальчик, мы же не можем кормить их вечно — это дорого, приходится от них избавляться.
У меня не хватило духа спросить, как именно они избавляются от собак, но от мысли, что все сидящие здесь несчастные животные скоро умрут, я готов был расплакаться.
— Пошли отсюда, — сказал Корже. — Мы еще вернемся…
И мы молча зашагали в Круа-Русс.
Дни шли один за другим. Почти каждый вечер мы спускались к набережным Роны и Соны. Я так много говорил о своей собаке, так подробно описал ее, что мои приятели были уверены, что, случайно встретив Кафи, тут же его узнают. Много раз им казалось, что они его нашли, но собака не откликалась— это был не Кафи.
В школе Корже опять почти со мной не разговаривал, но однажды утром по его виду я понял, что у него есть новости. На перемене он вытащил из кармана старую газету и показал собравшимся ребятам.
— Слушайте внимательно! Вот что прочел Корже:
Небывалое ограбление на улице Руэтт
Прошлой ночью дерзкие злоумышленники проникли в квартиру на третьем этаже в доме № 4 по улице Руэтт. В отсутствие хозяйки квартиры, находящейся в данный момент на Лазурном Берегу, точно оценить нанесенный ущерб не представляется возможным, но, судя по всему, он огромен. По мнению свидетелей, вор мог проникнуть в квартиру только под утро — между четырьмя и семью часами.
Корже остановился и многозначительно посмотрел на нас.
— Это вам ни о чем не говорит?
Нет, мне эта заметка ни о чем не говорила. При чем тут Кафи? Но один из ребят заметил:
Улица Руэтт?.. Это случайно не та, что находится за набережной Сен-Винсен?
Точно! И обратите внимание на дату: 29 ноября!
29 ноября! На следующий день после исчезновения Кафи! Мое сердце учащенно забилось. Слишком много совпадений: тот же день, то же Место, тот же час!
— Конечно, — сказал Корже, — это действительно еще ни о чем не говорит. Но когда я взялв руки газету, чтобы разжечь огонь, мой взгляд упал на эту заметку, и я тут же подумал о Кафи.
Ребята единодушно решили выяснить подробности происшествия. Весь день я обдумывал» стоит ли радоваться этому открытию.
— Заранее ничего нельзя сказать, — повторял Корже, — надо посмотреть.
Дни стали такими короткими, а небо нависало так низко, что, когда мы подошли к набережной, уже совсем стемнело. Вся «компания Гро-Каю» была в сборе. Корже не ошибся — улица Руэтт находилась поблизости от набережной Сен-Винсен и шла параллельно Соне в ста метрах от «Юго-восточных складов». Это была тихая, безлюдная улица, не слишком широкая, со старинными обветшалыми домами. Впрочем, один из них — номер четыре — был отреставрирован и выглядел почти новым. Стоя на противоположной стороне улицы, мы пытались вычислить окна той квартиры на третьем этаже, где произошло ограбление. Конечно же, ничего из этого не получилось.
Можно спросить у консьержки, — предложил один из ребят.
О чем спросить?
Может быть, это именно она рассказала полиции, что кража произошла между четырьмя и семью часами утра… Она могла видеть, как грабители убегали, а может, она заметила и собаку!
Мы зашли в подъезд. По-моему, консьержка просто хотела от нас отделаться: она ничего не видела — ни воров, ни собаки, и вообще вся эта история ей изрядно надоела.
Смущенные и разочарованные, мы вышли на улицу.
— Во всяком случае, — сказал Корже, — грабители не могли сюда подъехать на машине: это было бы слишком опасно. На таких маленьких улицах очень хорошо слышен шум мотора, особенно ночью.
— Возможно, — согласился Сапожник, — они оставили свою машину на набережной, а в ней должен был быть еще один человек, чтобы в случае чего предупредить об опасности. Корже потащил нас на набережную. — Посмотрите! — сказал он. — Возможно, машина ждала здесь, возле кафе «Пти-Божоле», и человек мог увидеть привязанного Кафи!
Да, это действительно возможно, но зачем им понадобился Кафи? Обычно овчарки не подпускают к себе кого попало. Человек ведь не знал, что собака не кусается… Может быть, он заметил записку на железном столике? Впрочем, это ничего не меняло: Кафи был потерян для меня навсегда.
Корже предложил обратиться в полицию.
Полиция! Это слово приводило меня в ужас. Я еще не привык к полицейским. Меня смущала их форма, особенно фуражка. В Реянетте не было настоящих полицейских, то есть был один — совсем пожилой, без формы, он иногда расклеивал объявления, а тут — совсем другое дело…
— Да, — согласился Сапожник, самый маленький, но самый решительный из нас, — надо идти в полицию. Но не всем: я знаю этих полицейских, они не любят лионских мальчишек — «шпану», как они выражаются, — и могут нас просто выгнать. Пойдут трое: Тиду, Корже и я.
Он знал, что комиссариат находился недалеко, рядом с площадью Терро. Это очень красивая площадь с фонтаном и голубями. Я так волновался, что шел последним, а подойдя к двери, совсем растерялся.
— Не съедят же они нас, — сказал Сапожник. — И потом, это ведь не мы совершили ограбление.
Мы открыли дверь и оказались в прокуренном помещении, где сидело несколько полицейских; они смотрели на нас насмешливо и удивленно.
Глядите, какие у нас клиенты! Не иначе как потеряли кошелек с двадцатью пятью су[2]…
Нет, не кошелек, — храбро возразил Сапожник, — а собаку… его собаку — красивую немецкую овчарку. Она пропала в ту ночь, когда произошло ограбление на улице Руэтт.
