Вскоре за окнами послышался неясный шум, испуганные охи и ахи, громкое конское ржанье. Егор осторожно выглянул из-за плотной занавески и непроизвольно присвистнул от удивления: через широко распахнутые ворота во двор к Бровкиным въехала хорошо ему знакомая царская карета, запряжённая четвёркой чёрных коней.

«Смотри-ка ты, Пётр Алексеевич изволили пожаловать лично!», – восхищённо зацокал внутренний голос. – Что же его так заинтересовало? Вернее, кто? Медзоморт-паша, прибывший обсуждать дальнейшее развитие торговых отношений между Турцией и Россией, или вице-адмирал Алексей Иванович Бровкин, привёзший последние новости с Васильевского острова? Приоткрой-ка окошко, вдруг, да услышишь чего интересного…».

Из кареты выбрались Пётр, царевич Алексей и неизвестный Егору молодой мужчина очень представительного вида.

«Очевидно, государь начинает всё шире привлекать своего сына к важным государственным делам!», – одобрительно заявил внутренний голос. – «Царевичу скоро исполнится четырнадцать лет, а выглядит он у нас на все шестнадцать-семнадцать. Вот такая особенность просматривается у семейства Романовых! А этот кавалер в тёмных одеждах, скорее всего, новый советник государя. Заменяет, по-видимому, Меньшикова Александра Даниловича, попавшего в царскую немилость. Тебя, то бишь, мон шер. Что ж, оно и понятно. Князь-кесарь Ромодановский стар и ворчлив, Антошка Девиер недостаточно образован, а царевич Алексей избыточно разумен и приземлён. Вот и выписали откуда-то очередного умника, чтобы Петру Алексеевичу не давал скучать…».

В глубине старого сада, прямо напротив окошка, за занавесками которого прятался Егор, стояла просторная летняя беседка, где и расположились высокие переговаривающиеся стороны: царь, Медзоморт-паша, царевич Алексей, Иван Артёмич, Алёшка Бровкин и неизвестный кавалер в тёмном. Причём в руках Ивана Артёмича и Медзоморт-паши тут же появились толстые пачки бумаг и пергаментных листов. Очевидно, намечались денежные сверки по хлебным поставкам в Европу – через турецкие черноморские проливы.[9]

Егор нашёл на стеллаже с книгами подзорную трубу, и, удобно устроившись в мягком кресле за занавеской, занялся наблюдениями, благо до беседки было немногим больше ста метров.

«А государь постарел! Вон, новые морщинки прорезались возле крыльев носа, в жиденьких усах просматривается седина…», – печально вздохнул сентиментальный внутренний голос. – «Да, искренне жаль, что разошлись наши дорожки. Сойдутся ли когда? Скорее всего, уже нет. Сильные мира сего очень уж не любят – менять своих концептуальных решений…».

Выяснилось, что Петра бумажно-денежные дела совершенно не интересовали, он лениво покуривал свою старую вересковую трубочку и изредка перебрасывался с Алёшкой Бровкиным короткими фразами. А вот царевич Алексей, наоборот, принимал в финансовых сверках и спорах самое заинтересованное участие, Бровкин-старший и Медзоморт-паша посматривали на юного собеседника с явным одобрением.

Царь, подхватив маркиза де Бровки под руку, повёл его прочь от беседки, небрежно махнув остальным участникам переговоров, мол, не обращайте на меня никакого внимания, занимайтесь своими важными делами…

Сделав по парку большой полукруг, Пётр и Алёшка остановились в пяти-шести метрах от приоткрытого Егорова окна, так что он прекрасно мог слышать каждое произнесённое ими слово.

– Значит, утверждаешь, что Алексашка коварно заманил твою дочку Лизу на борт фрегата и подло увёз девочку в дальние и неизвестные страны? – насмешливо спросил царь.

– Ну да, увёз, – неуверенно промямлил маркиз. – Подлый негодяй и изменщик, змей подколодный…

– Врёшь ведь всё, зараза худородная! – неожиданно возмутился, впрочем, без особой злости Пётр. – Все кругом окончательно заврались, держат меня за последнего идиота, не дружащего с разумом! А ещё и гадкие таблетки подсовывают иногда…. Одна только Матти датская – правдивая и честная барышня! Только при этом – натуральная Снежная Королева, вовсе без сердца…

– Так, Пётр Алексеевич, я и не вру…

– Ну, так нагло придумываешь, что дела совершенно не меняет. Не мог мой Алексашка – похитить маленькую и беззащитную девочку! Это я могу сделать, Ромодановский Фёдор Юрьевич, Антошка Девиер – прохиндей и записной карьерист…. А Данилыч не может, душа у него другая, мягкая и нездешняя…. Не, ворогов-то подлых он убивает пачками, безо всякого зазрения совести. Но, чтобы похитить маленького ребёнка? Не верю! Если хочешь знать, маркиз недоделанный, мне даже стыдно такие напраслины выслушивать от тебя про Светлейшего князя! Пусть уже и бывшего. Я вообще не верю, что он отплыл на «Александре» в дальние страны. Не мог он своего малолетнего сына – оставить в моих жестоких лапах! Не мог! Наверняка, шарахается где-то под Москвой и готовится к освобождению Шурки…

Алёшка чуть помялся и бухнул:

– Так, Пётр Алексеевич! Может, ты простишь Александра Даниловича, а? Простишь и вернёшь, вместе со всем его семейством и другими нашими достойными ребятами? А? Что тебе стоит? Твоё слово-то царское, никто и пикнуть не посмеет…. И опять всё будет как раньше, разным подлым гадам на зависть…

– Не могу! – нахмурился царь. – Может быть, и хочу – в самой глубине души, но не могу…. Слуга, подло обманувший своего государя, заслуживает только лютой смерти! Или же, на худой конец, окончательного и бесповоротного изгнания из страны…. Так заведено и точка! Не хочу я отступать от незыблемых принципов, расхолаживать других своих холопов! А по Алексашке…, да, скучаю сильно, даже война уже не так веселит, как раньше, наскучила слегка. Вот, Нарвскую крепость надо брать вскорости, а без Данилыча уже и кураж совсем не тот. Наверняка, будет обычная классическая осада, безо всяких хитрых изысков и смелых придумок…. Ты, маркиз, даже не уговаривай меня! Нет Алексашке моего прощения, нет ему дороги обратно в Россию…. Да, кстати, на послезавтра ты и Медзоморт-паша приглашаетесь в Преображенский дворец, где состояться маленькие семейные посиделки. Буйносовы будут, Шереметьевы, кто-то из Голицыных. Пусть наш высокородный турок прихватит и жён своих, Катеньке моей интересно будет посмотреть на них…. Парадные палаты Кремля? Полностью отпадают! Там по летнему времени такая духота, хоть вешайся сразу. Сегодня мы с царевичем Алексеем заезжали в Пушкарский приказ по делам воинским, так я там больше пятнадцати минут не смог выдержать: воняет, как в хорошем зверинце, пришлось на улицу выйти, так и не подписав всех бумаг.… Тут от Покровских ворот и подбежал специальный гонец-соглядатай, мол, в город въехала карета с вице-адмиралом Бровкиным и каким-то басурманом. Ну, мы к дому Ивана Артемича сразу же и направились…. Не, Алёша, надо быстрей переносить столицу в Питербурх! Там морской воздух, свежесть, новью пахнет…. Говоришь, что Медзоморт-паша сравнил нашу Москву-столицу с гигантской неубранной кухней, насквозь пропахшей прогорклым масляным чадом? Молодец турок, наш человек! Зрит в самый корень…. Ещё вот одно. Не надо больше мне рассказывать всякие глупости и гадости о Данилыче! По-дружески тебя прошу, адмирал! У меня на «Александре» имеется свой доверенный человек, на днях получу весточку от него. Вот тогда-то и узнаю, как да что, и чего ожидать в дальнейшем…

Через два-три часа царь с сопровождающими отбыл восвояси, укатили куда-то по своим делам на скромной двуколке Ивана Артемича и Медзоморт-паша с маркизом Алёшкой. Егор снова с головой погрузился в чтение, предварительно плотно задёрнув занавески.

Уже поздней ночью, когда все другие обитатели фамильного гнезда Бровкиных разошлись по своим спальням, Алёшка, предварительно тихонько побарабанив костяшками пальцев в дверную филёнку, просочился в комнату к Егору, плотно прикрыл за собой дверь и выдохнул:

– Очень туго у нас со временем, Данилович! Почувствовал что-то Пётр Алексеевич, заподозрил неладное! С чем, с чем, а с чувством опасности у него всегда всё было в полном порядке…. А ещё этот его тайный доверенный человек, который сейчас находится на борту «Александра». Через день-другой царь запросто может узнать, что тебя, Данилыч, нет на фрегате…. Поэтому действовать надо незамедлительно и решительно, на этих самых посиделках, что состояться в Преображенском. Потом можем уже и не успеть…