Егор вспомнил, что у него осталось ещё одно важное дело.

Он – на прощанье – внимательно посмотрел на сына, тяжело вздохнул и стал осторожно, стараясь не наступать на подол турецкой чадры, отступать от кустов боярышника.

Во всеобщей суете на бесформенную фигуру в тёмной чадре никто не обратил ни малейшего внимания. Егор уверенно прошёл по широкому коридору, свернул в узкий, снова – в широкий, вновь – в узкий…

Вот и заветный тупичок: деревянные планки – тёмно-фиолетовые, морёного дуба, между планками – изумрудно-зелёный бархат. Егор тревожно оглянулся по сторонам, зашёл в нишу, уверенно нажал на нужную планку. Лицевая сторона тупика послушно и почти бесшумно отошла в сторону.

Он зашёл в тайное помещение, нажал на крохотный выступ в стене. Убедившись, что стенка вернулась на прежнее место, он ловко сбросил свою чадру на пол, уверенно нащупал на маленьком столике коробок со спичками конструкции Меньшикова-Брюса, поджёг одну.

«Ничего не изменилось в тайном кабинете Петра Алексеевича, такой же несусветный бардак, как и прежде», – недовольно поморщился внутренний голос, обожающий порядок во всём. – «Вон же, братец, подсвечник с толстыми огарками. Поджигай быстрее, а то, не дай Бог, пальцы обожжёшь…».

На письменном столе – поверх горы других важных бумаг – лежала толстая картонная папка, на титульной обложке которой значилось: – «Смета строительства града Питербурха на 1704 год». А чуть ниже рукой Петра было приписано: – «Обязательно прочесть и утвердить до конца ноября месяца 1703года!».

«То, что надо!», – обрадовался быстро соображающий внутренний голос. – «Напиши-ка, братец, царю прощальное письмо и вложи его в середину этой секретной папки. Пусть Пётр Алексеевич его непременно прочтёт где-нибудь в августе-сентябре, не раньше…».

Хитро усмехнувшись, Егор обмакнул гусиное перо в пузатую чернильницу и начертал на чистом листе, найденном тут же, в бумажных завалах:

«Государь, Пётр Алексеевич! Доброго здравия и долгих лет жизни! Спасибо тебе, за то, что отпустил моего сыночка Шурочку, век не забуду! Оказывается, что благородство не чуждо и Властителям земным…, иногда…. Что касаемо выкупа за моего сына…. Я не нуждаюсь в твоём снисхождении! Сто пудов золота непременно будут – в течение ближайших трёх-четырёх лет – внесены в твою царскую казну. Засим кланяюсь и прощаюсь навсегда. Твой недостойный холоп, Алексашка Меньшиков».

После этого он поставил дату, расписался, вложил письмо в середину толстой папки, облачился в чадру, старательно задул свечу и навсегда, презрительно и смачно сплюнув в угол, покинул тайный кабинет Петра.

«Ну да, в восемнадцатом веке – слюна ничего и не значит!», – насмешливо прыснул невыдержанный внутренний голос. – «Это в славном двадцать первом непременно взяли бы анализ на ДНК и вычислили бы сразу – кто тут такой смелый и наглый…».

От Кёнигсберга они отчалили только во второй декаде августа. Так уж получилось, русские дороги никогда не способствовали быстрому передвижению по ним….

А Медзоморт-паша решил на недельку задержаться в славном немецком городке.

– Хочу осмотреть местные артиллерийские новшества, вдруг, что и закуплю для нужд армии и флота Небеснородного султана, – заявил турок. – Вот ещё что, сэр Александэр. Тут перед самым нашим отъездом из Москвы ко мне подошёл брат маркиза де Бровки, который назвался Гаврилой. Не знаю, стоит ли ему верить, больно уж лицо такое – чрезмерно серьёзное и умное…. Он велел передать, мол, на твоих фрегатах есть один человек, который представлен наблюдать Небеснородным царём. За всем происходящим усердно наблюдать, и докладывать – с любой оказией. Русское имя тому любопытному человеку….

– Не говори, паша, не надо! – прервал турка Егор.

– Хорошо, не буду. Но почему?

– Пётр мог и соврать, чтобы внести разлад в мою команду. Человек, который передавал имя, тоже мог соврать…

– Не продолжай, сэр Александэр, я всё понял…

Трёхмачтовый бриг «Король», заложенный почти тринадцать с половиной лет назад на лондонских королевских верфях, считался уже стареньким. Кроме того, он строился сугубо как торговое судно, поэтому был очень широким и внешне неуклюжим, слегка напоминая Егору приземистого английского бульдога.

– Ничего, зато мой «Король» очень устойчив на сильной боковой волне и всегда послушен рулю! – искренне нахваливал свой бриг Людвиг Лаудруп. – Правда, пушек маловато, всего-то двенадцать. Да, ничего страшного! Бог, как известно, он всенепременно помогает смелым и отважным….

На борт «Короля», кроме корабельной команды и рядового состава экспедиции, поднялись: Лаудрупы, Меньшиковы, горничная Наоми-сан, Илья Солев и молчаливый Фрол Иванов, сразу же удалившийся на корму брига.

– Что, подполковник, осталась на берегу твоя прекрасная Матильда? – Егор по-дружески положил руку на широкое плечо Иванова.

– Почему – на берегу? – подчёркнуто невозмутимо ответил Фролка. – Она ещё тогда, на Васильевском острове, поднялась на борт «Апостола Петра». Опираясь на локоток этого, – чуть слышно скрипнул зубами, – прыща голландского, Антона Девиера.

– Так и ты оставался бы с ней! Чего с нами-то попёрся, спрашивается? Личное счастье, поверь мне, оно всего дороже на этом свете…

– Нет, Александр Данилович, ничего бы уже не получилось! Матти, она же очень умная, рассудительная и расчётливая. Сразу же сообразила, что я – уже далеко не блестящая партия. Как это почему? Понятно, что сейчас все люди, которые с тобой, Данилыч, водили дружбу, навсегда лишатся карьерного роста. А за любую малейшую промашку обеспечена пожизненная каторга. Диалектика, как ты сам любишь говаривать…. Матильда тут же всё смекнула, меня стала старательно избегать и сторониться, а этому Антошке голландскому, наоборот, начала строить глазки…. Так что, может, оно всё и к лучшему. Вдруг, да и встречу в дальних заморских странах свою настоящую любовь…

Оставив Фролку наедине с его разбитым сердцем, Егор прошёл на капитанский помост и спросил у Лаудрупа:

– Людвиг, а почему ты не поднимаешь на мачте «Короля» адмиральского вымпела? Раз командор всего похода, то бишь – я, нахожусь на борту, значит, и твой бриг теперь является флагманским судном.

– Честно говоря, российский адмиральский вымпел мне теперь как-то неудобно поднимать, – задумчиво пощипывая свой длинный пиратский ус, сообщил датчанин. – Как не крути, а я в это плавание отправился без высочайшего одобрения Петра Алексеевича, государя русского. Есть у меня и свой личный вымпел, оставшийся ещё со старых времён. Но рановато его пока поднимать. Когда выплывем в благословенную Атлантику, вот тогда и подниму. Кстати, командор Александэр, мы ведь так и не оговорили предстоящий маршрут. Куда, в конце концов, мы следуем, а? Дальние восточные земли…. Неужели ты говорил про арабские страны? Или про загадочную Индию? Какие у нас будут промежуточные остановки?

Егор нервно подёргал щекой. Лаудруп, конечно же, был моряком опытным: плавал в Балтийском, Северном и Средиземных морях, ходил к Исландии и Шпицбергену, посещал Канарские острова и португальский остров Мадейру. Но всё это, даже и вместе взятое, являлось сущей ерундой – перед предстоящим маршрутом. Не испугается ли шкипер, не раздумает ли?

– Проходим проливом Ла-Манш, – осторожно начал Егор. – Доходим до южной оконечности Португалии, после чего пересекаем Атлантический океан. Далее, вдоль южно-американского побережья идём на юг, проходим Магеллановым проливом…

– Ничего себе! – присвистнул Лаудруп. – Потом – что? Между делом проходим – с востока на запад – Тихий океан?

– Зачем? Такой необходимости нет. Мы идём вдоль американского берега строго на север. Пока не упрёмся в холодные полярные льды. Вот там и остановимся на годик-другой, построим крепкий стационарный посёлок, будем усердно добывать золото.

– Красивый и замечательный маршрут! – чуть насмешливо одобрил Лаудруп. – Шансов, что в конечном итоге останемся живыми, совсем мало. Впрочем…. Золота много в тех дальних краях, сэр Александер? Это хорошо…. Обратно пойдём тем же путём?