До сих пор вспоминается теплая, подогретая вода бассейна, где он пару раз обнял 255-ю, договорившись о встрече в ее интимном домике. Дальнейшие события просто не поддаются спокойному осмыслению… Экспрессия. Романтика. Движения тел по замысловатым траекториям. Всплеск эмоций. Профессионалка. Не зря тратим деньги на эти великолепные празднества. Сейчас я буду решать важные государственные проблемы, подписывать декреты, имеющие исторические значения. Интересно, а как бы я смог работать в полную нагрузку, нести огромную ответственность за судьбы числян, если бы не снятое на природе напряжение?!
4-й прочитал первую попавшуюся на глаза бумагу. «Формирование политики правительства». Ха-ха-ха. 1-й совсем сдурел. Все перепутал. Поручил мне, вместо 2-го, министра идеологии, подготовить очередной доклад о задачах числового государства на современном этапе. Старый козел.
Настроение у 4-го еще больше приподнялось. После вчерашнего все кипело и пенилось, да и 1-й порадовал своей очередной идиотской выходкой.
В дверь тихонько постучали.
— Входи.
Секретарь боязливо просунула голову в дверь.
— Входи, не бойся. Я сегодня добрый.
Числянка окончательно протиснулась в кабинет начальника и передала ему синюю папку, немного надорванную при основании.
— Что это за рухлядь, красотка?
Кровь у 4-го так и играла. Он подумал, что пора поставить вопрос о более частой реабилитации государственных руководителей, как наиболее эффективной меры повышения производительности труда у управленческих работников. Примерно, раз в две недели, а возможно и каждые выходные. Уж больно силы быстро иссякают. 4-й слегка ухмыльнулся при этой мысли.
— Заместители передали папку. Сказали, что не могут разобраться в данной проблеме.
— А в чем они могут разобраться?! Дал бог заместителей. Хорошо, крошка, я посмотрю.
4-й, слегка потянувшись, открыл папку и увидел довольно большое количество подшитых листов. «Неужели все это нужно прочесть», — с тоской подумал он. Сверху лежал лист с вензелем министра по дорогостоящим вещам. Резолюция, начертанная на нем корявым почерком министра, гласила «Объективное исследование информации, подкрепленное фактами, показало, что наше министерство к данному вопросу отношения не имеет. Переслать в министерство транспорта».
4-й ничего не понял. Он только ехидно отметил при себя, что за долгое время 6-й так и не научился нормальному почерку.
И все-таки 4-го взволновало данное дело. Интуиция ему подсказывала, что за этим ворохом бумаг скрывается какая-то угроза.
* * *
Идея приспособить математику к решению политических задач глубоко запала мне в душу и никак не давала покоя. Уже два дня не мог себя заставить заниматься серьезными научными проблемами. Я считал себя математическим гением и своим предложением в кружке обрек себя на придумывание блестящей идеи, чтобы не потерять самоуважения. Я боялся разочароваться в себе, что грозило моральным опустошением.
Напряженная умственная работа не прошла даром. У меня родились две идеи. Суть первой заключалась в захвате компьютерной власти в определенный момент времени, когда на ключевых постах пря компьютерных системах будут находиться числяне с революционной ориентацией, в основном, выходцы из кружка. Объявив, по условленному сигналу, общую электронную забастовку, можно вынудить правительство пойти на переговоры, предъявив государственным руководителям свои требования. О второй идее чуть позже.
Следующее заседание кружка целиком посвятили моей разработке. Я даже заметил одобрительный взгляд 17-й, чего в этих стенах еще не случалось.
Один из руководителей кружка, входящий в студенческий штаб, отметив несколько интересных моментов, в пух и прах разбил мою идею.
— Даже если, я повторяю, даже если мы сможем захватить компьютерную власть и организовать электронную забастовку, так ли легко и просто, как мечтается автору проекта, пойдут на переговоры власть держащие. Они будут опираться на замкнутых в себе числян, которые довольны спокойной и размеренной жизнью и боятся каких-либо перемен, несущих неясность будущего. В газетах на нас грязным потоком польются обвинения в анархии, в подрыве экономической и военной мощи государства. Разброд и метания в числянах выгодно использует верхний эшелон власти. Подготовив общественное мнение, правительство обопрется на армию и полицию. Есть еще такая проблема. Будем ли мы иметь моральное право вести за собой народ после захвата компьютерной власти? Ведь прорыв к рычагам управления потребует от нас отказа от многих декламируемых сейчас принципов. И неизвестно захотим ли мы тогда рисковать своим положением в обществе? Послышались возмущенные голоса.
— Что же нам прогнозировать варианты своего поведения на десять-пятнадцать лет вперед? Впервые предложена реальная программа действий и ее тут же, с ходу, отвергают. Занимаемся только говорильней. Дождемся, что когда-нибудь нас возьмут всех и прихлопнут, а мы ничего сделать не успеем. Фонд денежный даже ни разу не использовали!? Все чего-то ждем.
Шум в комнате общежития достиг апогея и некоторых, особо активных спорщиков, приходилось утихомиривать. Но словесные баталии, потлев некоторое время, опять вспыхивали ярким пламенем.
Я не ожидал, что разработанная мной концепция политической борьбы вызовет такой ожесточенный и непримиримый спор. Похоже, кружок последнее время стоял на перепутье, исчерпав предыдущие методы своей деятельности и не найдя новые, он находился в кризисном состоянии, и моя идея явилась катализатором к выплескиванию давно готовых вырваться наружу страстей.
В итоге мою концепцию отвергли и, честно говоря, я, как любой автор, наверное, обиделся бы, несмотря на призывы противников идеи достойно, по-числянски, принять поражение, но у меня в запасе имелась вторая задумка, интереснее первой.
Я поднял руку. Большинство студентов, еще не успев отойти от спора, замолчало, устремив свой взор на меня. Их взгляд красноречиво говорил, что ничего замечательного от меня они не ждут. Подождав, пока два последних спорщика перестанут накидываться друг на друга, как петухи, я произнес короткую фразу:
— У меня есть вторая идея.
Это заявление стало откровением для собравшихся. Они некоторое время размышляли: доспорить ли по старому вопросу или обсудить новую проблему? У самых нетерпеливых заиграло природное любопытство, и они буквально требовали кинуть им на растерзание мое новое детище. Наконец, стихли последние возгласы.
— Я могу высказать свою идею только штабу.
В руководящий штаб входило пять человек и большинство числян — студентов бурно отреагировало на мое предложение. Раздавались выкрики «это недемократично», «изгнать его из членов нашего кружка», кто-то протяжно свистнул. Собственно, другой реакции я и не ждал.
Собрание закончилось грандиозным скандалом.
17-я позволила мне проводить ее, но вела себя холодно и никакие мои попытки растопить лед не удались. Меня посетило несколько мыслей по поводу последнего заседания кружка. Демократичность собраний и невмешательство властей в деятельность студентов притупило их бдительность. Они духовно раскрепостились в кружке и даже малейшие тайны и недомолвки казались подозрительными и взятыми из несовершенного, реального мира. С одной стороны это было неплохо, но…
Во мне всю жизнь сидел ген осторожности, который вытравился, похоже, только за несколько месяцев до акции. К тому же, то что я хотел предложить штабу выходило за рамки теоретических споров и ни в какое сравнение не шло с моей первой идеей. Одно дело — теория, рассуждения, а другое — конкретные действия, между прочим, наказуемые в уголовном порядке и, видимо, к высшей мере.
Но разве ж можно все это объяснить существу женского пола, не желающему смотреть правде в глаза.
На прощание 17-я сказала, что я ей нравился, но после такого моего поступка между нами все кончено.
Грустный и подавленный я шел домой. Сильный ветер приносил издалека неприятные запахи. Погода, в последнее время, окончательно испортилась. Ненастный дождь оттеснялся в сторону сильной жарой, на смену которой прилетал ураган, сметающий все то, что было слабо закреплено или некачественно построено. Сильная стужа вдруг сменялась глубокой оттепелью с набуханием почек. Времена года стали причудливо вплетаться друг в друга, заставляя числян решать одну синоптическую загадку за другой. От всего этого веяло нестабильностью и неуверенностью в будущем.