– Получается, если кто-то выставит оссуарий на обозрение в какой-нибудь галерее, то зря потеряет время?

Бартон кивнул. Людские потери израильтян никак не соответствовали спорной рыночной стоимости реликвии.

– Так чего ради было прибегать к такой жестокости и шуму, чтобы украсть один-единственный оссуарий? – продолжал рассуждать Разак. – Почему не взяли все?

– Подмечено верно, – согласился Бартон. – Именно это нам с вами и предстоит выяснить. Мне необходимо изучить гравировки на оставшихся ковчегах, а также внимательно осмотреть усыпальницу, чтобы разобраться, кто был здесь захоронен. Подозреваю, что похитители точно знали, какой именно оссуарий им нужен, а его происхождение и подлинность их абсолютно не волновали. Но должен добавить, что участие в деле серьезных археологов исключено: они не взрывают стены мечетей.

Разак позволил себе улыбнуться.

– Сколько может весить один оссуарий?

– Килограмма двадцать два, плюс кости… Все вместе, думаю, около тридцати.

– А как его можно транспортировать?

– Да пожалуй, в стандартном контейнере. Только упаковочного материала надо побольше. Если вывозить из Израиля морем, то в порту содержимое контейнера подлежит таможенному досмотру. Мне, кстати, сообщили, что начиная с пятницы весь ожидающий отправки груз тщательно проверяется. Мышь не проскочит.

– И скорее всего, сразу же после происшествия СБИ перекрыла все автомобильные дороги, – добавил Разак. – Надеюсь, это воспрепятствует вывозу оссуария из Израиля.

– Да, но ведь полиция сообщила, что похитители использовали вертолет. – Бартон с недоумением посмотрел на Разака.

– Так утверждают свидетели, – кивнул Разак.

– Не хотелось бы констатировать очевидное, но разве они не пересекли границу на этом вертолете?

На лице Разака проявилось раздражение. Подобное соображение только что пришло ему в голову, но он даже думать не хотел о перспективах.

– Все может быть… – Мысль о том, что реликвия находится вне пределов досягаемости, просто пугала. Все это было так не похоже на его привычные обязанности, и Разак про себя клял ВАКФ за то, что его втянули в это дело. – А еще свидетели утверждают, что видели вертолет над Газой вскоре после похищения.

– Вот это уже совсем плохо.

– Не совсем, – мрачно возразил Разак. – Во всяком случае, до тех пор, пока этот вертолет не отыщется.

– И все же существует слабая вероятность того, что оссуарий по-прежнему в Израиле, – предположил Бартон.

– Очень слабая. – Поднявшись на ноги, Разак отряхнул пыль с брюк.

Чувствуя, что мусульманский чиновник подавлен, Бартон решил, что будет разумным изменить подход.

– Я, конечно, не эксперт в области криминалистики, – заговорил англичанин. – Но что-то мне подсказывает, что в оссуарии содержалось нечто более значительное, чем просто кости. Держу пари, воры знали наверняка, что именно. – Он примирительно положил руку на плечо Разак. – Мы обязательно докопаемся до истины. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы расшифровать надписи. – Почувствовав, что мусульманину жест неприятен, он убрал руку.

– Мистер Бартон, сколько времени вам понадобится?

– Не больше часа.

– Давайте начнем с самого утра, – предложил Разак. – Я и еще один из моих людей из ВАКФ, Акбар, встретим вас на верху лестницы. Он проводит вас вниз, и можете сразу приступать.

– То есть мне работать под его контролем?

Разак проигнорировал его слова.

– Понимаю, понимаю. – Бартон развел руками. – Я знаю, это место священно. И я не мусульманин.

«Спокойствие и никакой конфронтации», – напомнил себе Разак и спросил:

– Девять утра вас устроит?

– Конечно.

– Если я вдруг вам понадоблюсь… – Разак протянул англичанину визитку.

Бартон бросил взгляд на карточку. Только имя и номер мобильного телефона.

– Благодарю. Да, чтобы не было недоразумений, Разак… Политикой я не интересуюсь. Прошу вас, помните: я здесь, чтобы помочь вам. Тринадцать человек погибли в пятницу, и я уверен: то, что мы обнаружим здесь, поможет понять причину их гибели.

Разак дружелюбно кивнул, и оба стали выбираться из подземной усыпальницы.

На шумном грузовом лифте отец Донован и Шарлотта опустились в подвал, расположенный на один этаж ниже Ватиканского музея.

Когда двери разъехались, священник повел ее по широкому, залитому флуоресцентным светом коридору, и Шарлотте представилось, что они сейчас попадут в больницу. Звуки их шагов отдавались эхом от виниловых плиток пола и голых белых стен, по обе стороны бесконечной чередой тянулись двери.

«Наверное, кладовые», – подумала она.

– Нам туда, – сказал отец Донован, указывая на широкую металлическую дверь в самом конце коридора.

Священник провел магнитной картой по считывающему устройству на дверном косяке, щелкнул замок. Он открыл дверь и жестом пригласил Шарлотту войти.

– Это вам. – Донован протянул карточку. – Она также открывает дверь служебного входа в нерабочее время. Прошу вас, не потеряйте.

Шарлотта кивнула, убирая карточку в карман.

За порогом располагалась обширная лаборатория. Вдоль стен блестели стеклянными панелями стеллажи, приютившие самый разнообразный набор химических сосудов, бутылей и пробирок. Ниже располагались шкафы, в которых красовались всевозможные устройства, предназначенные для научных исследований, последнее слово современной электроники. Яркие галогеновые лампы освещали каждую поверхность, сверкающие металлом мощные рабочие установки, словно острова, высились тут и там посреди огромного помещения. Негромко и ровно гудели системы кондиционирования и очистки воздуха, удаляя пыль и вредоносные микроскопические примеси и одновременно поддерживая необходимые температуру и влажность.

Если Ватикан и не интересовался научными достижениями, то здесь, под землей, этого не ощущалось. Лаборатория была самым хорошо оборудованным рабочим местом, какое доводилось видеть Шарлотте.

– Новейшее «дополнение» к нашему музею, – с улыбкой пояснил Донован. – Никто из постоянно проживающих здесь его пока не видел.

– Да, впечатление производит.

– Наше собрание произведений искусства требует постоянного наблюдения и ухода, – продолжил падре, будто оправдываясь. – Множество мраморных скульптур, картин, гобелены… – Руки священника вновь пришли в движение, будто он читал проповедь. – Именно здесь мы будем приводить в порядок и ухаживать за самыми ценными экспонатами, чтобы будущие поколения смогли любоваться ими.

В дальней стене лаборатории открылась дверь, и на пороге появился мужчина средних лет. Увидев его, священник улыбнулся:

– Ah, Giovanni, come sta?

– Fantastico, padre. E lei?

– Bene, grazie.^[12]

На Шарлотту произвело впечатление, с какой легкостью ирландский священник перешел с одного языка на другой. Мужчина, одетый в ослепительно белый лабораторный халат, направился к Доновану, чтобы пожать ему руку. Карие глаза и седые волосы, приятное лицо с морщинками там, где их прочертила не сходящая с лица широкая улыбка.

– Доктор Джованни Берсеи, позвольте представить вам доктора Шарлотту Хеннеси, знаменитого генетика из Финикса, штат Аризона. – Донован опустил руку на плечо Шарлотты.

– Рад познакомиться с вами, доктор Хеннеси, – сердечно ответил Берсеи по-английски, с сильным акцентом.

Он протянул ей руку. Как и многие, видевшие Шарлотту Хеннеси впервые, он тоже был пленен ее изумительными зелеными глазами.

– Взаимно. – Она пожала его мягкую ладонь и тепло улыбнулась.

Жалея, что не может сказать что-то приятное по-итальянски, Шарлотта осознала, насколько она далека от совершенства, как и большинство ее знакомых-американцев, когда дело касалось лингвистических навыков, хотя в Финиксе она прошла элементарный курс по испанскому языку.

– Доктор Берсеи очень много помогал нам в прошлом, – сообщил ей отец Донован. – Он антрополог, его специализация – культура Древнего Рима.