- Вот это да! - сказал Юрка. - Надо спросить у старушек, кому они в последнее время показывали нож... кроме тебя, разумеется. Надеюсь, они не вздумают подозревать тебя?

- Меня? - я почувствовал, как густо краснею. - С чего вдруг, спятил?

- А ведь верно! - подхватил Димка. - Смотри, что получается. Только ты побывал у них, и отпал от этого ножика, как их фокстерьер - фьюить! - и исчезает! И кто-то ножик этот требует в обмен на него! И, к тому же, этого Гиза тебе было бы своровать легче, чем кому бы то ни было - ведь ему объяснили, что ты свой, что тебе можно доверять, и на поводке ты его уже водил!

- Но ведь легко доказать, что это не я! - заспорил я. - Я ведь весь вечер был с вами!

- А кто докажет, что ты не взял нас в сообщники? - хитро усмехнулся Юрка. - Ведь из дому мы выходили, и никто не докажет, что мы не сбегали украсть фокстерьера и не заперли его где-то на ночь!

- Седой и Бурят докажут! - завелся я. Мне была жутко неприятна одна мысль, что старушки могут хоть чуть-чуть меня заподозрить в причастности к этому делу. Мы встретились с ними через пять минут после выхода из дому, а после того, как мы с ними расстались, у нас бы не хватило времени сгонять на Госпитальный Вал и вовремя вернуться по домам! И, кроме того, - я искал и находил все новые доводы, - им звонил взрослый мужик, и, кроме того, этот же мужик явно пытался сманить Гиза ещё утром, когда я ему помешал! Стал бы я ему мешать, если бы был с ним в сговоре?

Я, наверно, был весь красный от негодования и от противного ощущения, что для многих подозрения против меня могут показаться совсем не беспочвенными. Еще этого мне не хватало!

Друзья, увидев, как я раскипятился и расстроился, перестали меня донимать.

- Ну, ладно... - примирительно буркнул Юрка. - Я только хотел сказать, что эти тетки, видно, и впрямь очень хорошие женщины, раз нисколечки не стали тебя подозревать и даже позвали на помощь!

- А ещё это значит, - твердо заявил Димка, - что мы должны из кожи вон вылезти, чтобы вернуть им фокстерьера и при этом спасти ножик! Чтобы у них потом и тени сомнения не было, что Ленька - да и все мы! - не те парни, которые могут подложить подлянку!

С этим никто спорить не собирался, и мы ещё прибавили ходу, чтобы дойти побыстрее. Все-таки, идти нам было где-то с полчаса. Можно было бы, конечно, доехать на трамвае, но трамвай уходил немного вбок от того места, которое нам было нужно, да ещё до остановки идти, в другую сторону, да ещё его ждать... Мы-то рванули напрямую, через знакомые нам проходные дворы и переулки.

В общем, через двадцать пять минут, побив все мыслимые и немыслимые рекорды скорости, мы звонили в дверь квартиры Мадлены Людвиговны. Дверь нам открыла Шарлотта Евгеньевна. Глаза у неё были красные и заплаканные.

- Заходите, мальчики, - сказала она. - Мадлена лежит у себя. Она... Словом, может, вы что-нибудь придумаете.

- Шарлотта! - донесся из спальни слабый голос Мадлены Людвиговны. Шарлотта! Пожалуйста, подойди!

- Да, конечно! - отозвалась Шарлотта. - А вы, мальчики, раздевайтесь пока и проходите в гостиную.

Мы сняли куртки и ботинки и прошли в гостиную. Димка и Юрка сразу кинулись к портрету Сент-Экзюпери на стене.

- Да, конечно! - сказал Юрка. - Это он. Я, кстати, поглядел его биографию, и в книге, и в "Литературной энциклопедии". У нас писатель живет напротив, так я вчера, не заходя домой, наведался к нему. Хорошо, том энциклопедии с буквой "С" уже вышел, сказал он, когда я объяснил, про кого мне надо поглядеть... В общем, Сент-Экзюпери и в самом деле в тридцатые годы бывал в Советском Союзе, корреспондентом одной из французских газет. Забыл сейчас, какой, но это и неважно.

Тут в комнату вошла Мадлена Людвиговна, в красивом шелковом халате до пят. Шарлотта Евгеньевна держалась рядом, чтобы, в случае чего, поддержать подругу.

- Да вы рассаживайтесь, мальчики, - сказала она, сама садясь в кресло. - Я не сразу вас встретила, потому что не могла ведь вас принимать в постели, как эта... дряхлая немощь. Я, надеюсь, ещё не такая.

Нам показалось, что она успела подкраситься, и даже воспользоваться пудрой и румянами. Во всяком случае, губы у неё были совсем не синими, какими бывают у сердечников во время приступа, а нормального красного цвета, и лицо - розовым, а не бледным.

- Но какие подлые люди бывают! - продолжала Мадлена Людвиговна. - Это ж подумать, взять и похитить живое существо, которое мы так любим, ради... ради своих целей! Лучше бы они просто ограбили нас, но Гиза оставили в покое!

- Мы хотим вам помочь, - сказал я. - Это - мои друзья, Дима и Юра. Авось, все вместе мы что-нибудь придумаем.

Мадлена Людвиговна кивнула.

- Скажите, а почему вы просто не обратились в милицию? - спросил Димка. - Ведь милиция в два счета поставила бы засаду и поймала того, кто придет за ножом! Или того, кто потом приведет собаку!

- Он предупредил нас, чтобы мы не смели обращаться в милицию, сообщила Шарлотта Евгеньевна. - Сказал, что, если он, как он выразился, "учует подвох", он свернет Гизу шею. Мы не можем рисковать жизнью Гиза! И потом, он предупредил нас, что, если мы обратимся в милицию, нож у нас просто конфискуют, потому что это уже большой нож, считающийся холодным оружием, и его нельзя хранить без особого разрешения.

- Ну, это он загнул... - пробормотал Димка. - Хотя, кто знает...

- А как вы должны передать ему нож и получить Гиза? - спросил я.

- Он сказал, что позвонит от трех до четырех и сообщит, что и как, сказала Мадлена Людвиговна. - Сейчас двадцать минут четвертого, так что звонка надо ждать с минуты на минуту...

Не успела она это произнести, как громко затрезвонил телефон.

- Да, - сказала в трубку Мадлена Людвиговна. - Да. Да. Хорошо. Но, постойте!..

Она с растерянным видом положила трубку, из которой слышались короткие гудки.

- Не дал мне спросить, как чувствует себя Гиз, - пробормотала она.

- Что он тебе сказал? - спросила Шарлотта Евгеньевна.

- В пять часов мы должны подойти на Введенское кладбище... это прямо за нашим домом, - пояснила она нам, - вон там, как раз из этого окна его можно увидеть, потому что остальные окна глядят на двор и, через двор, на улицу.

Мы подошли к окну и поглядели на кладбище. Увидели ограду, ещё голые деревья, торчащие над крестами и памятниками... А Мадлена Людвиговна продолжила.

- Там, в квадрате между цифрами "4" и "5", мы пройдем по второй дорожке этого квадрата от главной аллеи. То есть, нам нужна вторая дорожка после указателя с цифрой "4". Третий или четвертый участок - это участок каких-то Смирновых. На надгробном камне на этом участке надписи: "Смирнов Петр Леонидович", дальше годы жизни, "Смирнова Марья Михайловна", дальше, опять-таки, годы жизни. На лавочке внутри участка, перед могилой этих Смирновых, мы оставим сверток, в котором будет нож. Остальное нас не касается. Если все будет в порядке и этот тип убедится, что мы его не обманули, то часов в семь-восемь вечера он привяжет Гиза где-нибудь совсем рядом с нашим домом и позвонит нам, чтобы мы его забрали. Вот и все.

- Не нравится мне все это! - брякнул Димка. - Мне кажется, он сам может вас надуть. Почему не отдать собаку из рук в руки, в обмен на нож? Если он наденет маску, то вы не разберетесь, кто он такой, даже если вы его знаете и когда-то видели.

- Ты думаешь, он может не вернуть Гиза? - у Мадлены Людвиговны округлились глаза.

- Вряд ли он осмелится, - вмешался Юрка. - Меня вот другое занимает. Неужели мы не можем догадаться, кто он такой? Ведь в чем главная ценность этого ножа? В том, что он принадлежал Сент-Экзюпери! Такой нож можно продать за сумасшедшие деньги! Но для того, чтобы мужик это сообразил, он должен знать, чей это нож, так? Постарайтесь вспомнить, кому еще, кроме Леньки, вы показывали нож или рассказывали о нем, сообщив при этом, кто был его первым владельцем?