— Да заткнись ты! — вдруг взвился Дегтярев. — Я понимаю, ты Генку достать хочешь, но чего ты чушь несешь!.. И, кстати, — добавил он уже поспокойней, — есть пределы личной жизни, за которые никакие спецслужбы не переходят. То есть, переходят, если у них ни к одному из собственных сотрудников доверия нету, но если даже своим не доверять, вот тут действительно шарашкина контора получится! Любой человек имеет право на свою личную жизнь!
Этот взрыв был настолько неожиданным, что все мы малость обалдели.
— Да ладно, ребята, — примирительно сказал Илюха. — Не хватало вам еще раз поссориться.
— А я не ссорюсь, — ответил Дегтярев. — Я объясняю… для непонимающих, — с ехидной усмешкой добавил он.
— Записывайте, записывайте в непонимающие! — отозвался Жорик, без злости, а так, с подначкой. — Я еще всем понимающим нос утру!
И тут прозвучал сигнал к общему построению. Мы подскочили как ошпаренные и с жутким топотом понеслись, обгоняя другие отряды.
Построились все отряды — все взводы, то есть — почти одновременно.
— О, Осетр идет! — шепнул Жорик.
Наверно, он чуть ли не первым стал называть начальника училища Осетром.
Начальник училища вышел, прошелся перед нами, потом заговорил:
— За то короткое время, которое вы были предоставлены самим себе, в некоторых отрядах произошли разные инциденты. На первый раз серьезные меры приниматься не будут. Спишем эти инциденты на ваше волнение первого дня и на то, что вы только притираетесь друг к другу. Но в дальнейшем любой такой инцидент повлечет, скорее всего, немедленное изгнание со сборов и отчисление из конкурсантов — если, конечно, этому инциденту не будет каких-то невероятно веских оправдывающих обстоятельств. Однако страна должна знать своих «героев», поэтому все участники этих инцидентов, которых я буду называть — шаг вперед! Юденич! Астафьев!
Вперед вышли двое ребят из шестого отряда: подтянутый хорошо одетый Юденич и костлявый, широкоплечий Астафьев.
— Объясните товарищам, что у вас произошло, — сказал Осетр.
— Я виноват, товарищ полковник! — четко рапортнул Юденич.
— Виноват? — полковник насмешливо щурился. — В чем именно?
Юденич слегка замялся, потом так же четко ответил.
— Я угостил Астафьева сигаретой.
— Ты привез с собой сигареты? — как-то очень спокойно спросил полковник.
— Так точно. Одну пачку.
— Так ты куришь?
— Нет, не курю. Я… — Юденич замешкался. — Я прихватил пачку дорогих сигарет из отцовского ящика… сам не знаю, почему. Может, хотел произвести впечатление, что я курю, а может, думал, что… ну, я не очень знаю, что я думал.
— Это и заметно, — иронически заметил полковник. — Астафьев, почему ты взял у Юденича сигарету и закурил?
— Я… — Астафьев чуть замялся, но, похоже, Юденич, старавшийся отвечать четко и по делу, и ему прибавил мужества. — Я сам дураком был, потому что «пылить стал».
— Это как — пылить? — поинтересовался полковник. — Пол подметать, или что?
— Нет, — ответил Астафьев. — Я сразу вломил, вроде того, что я самый крутой, никто жизни не нюхал, а я уже такое повидал, и всех уму-разуму учить буду. Ну, вроде того, что я главным буду. Ну… — он умолк, обдумывая. — Надо ж было что-то показать, чтобы и меня человеком считали.
— А так, по-твоему, тебя бы никто считать не стал? — язвительно осведомился полковник.
Астафьев опустил голову.
— Товарищ полковник, разрешите обратиться? — вмешался Юденич. — Я хочу сказать, я виноват не в том, что сигареты привез…
— То есть, ты их вроде и не привозил? — полюбопытствовал полковник.
— Нет, я их привез, конечно, но это — вина маленькая по сравнению с тем, что я… Что я почти сознательно подставил Астафьева. Мол, раз он такой крутой, то пусть закурит. Поэтому он уже не мог отказаться, а я ведь успел подумать, что сейчас он либо сломается, либо влипнет, если его засекут. Он так кашлял и так слезы у него из глаз текли, что сразу было видно: он впервые в жизни курит. Тут на кашель преподаватель заглянул, и табачный дым учуял. В общем, раз я успел подумать, что подставляю Астафьева, и все-таки поставил его в такие условия, что отступать ему было некуда — он должен был взять сигарету, я и виноват больше всего. Получается, я сознательным провокатором выступил, а между товарищами это недопустимо! И тут я готов любое наказание понести.
Мы слушали, затаив дыхание. Полковник долго смотрел на двух мальчишек, переводя взгляд с одного на другого.
— Возвращайтесь в строй! — сказал он наконец. — На первый раз отделаетесь дисциплинарным взысканием, картошку на кухне чистить. …Большее ни у кого сигарет нет? — спросил он у нас.
— Нет!.. — ответили мы нестройным хором.
Покончив с разбором этого дела, полковник перешел к следующему.
— Угланов, Туркин!..
Наши приятели выступили вперед.
— Докладывайте! — бросил полковник.
— А что докладывать?.. — сказал Туркин. — Мы подрались, выясняя, кто у нас будет взводным. Драку затеял я.
— И ты же фингал навесил Угланову?.. — насмешливо спросил полковник.
— Ну… Так получилось.
— Странно получилось, что у такого здоровенного богатыря фингал, а ты не помят нисколечко.
— Да я… — прогудел Угланов. — Я быстро остыл. Я ж только унять его пытался, а то бы я…
— Унять? — сразу переспросил полковник. — Почему его надо было унимать?
Илюха примолк, смешавшись.
— А может, все не так было? — продолжал полковник. — Шлитцер, шаг вперед!
Жорик шагнул вперед.
— У тебя нет своей версии произошедшего? — спросил полковник.
Жорик сглотнул, открыл рот, опять закрыл…
Не знаю, что мною двигало, но я тоже шагнул вперед.
— Разрешите обратиться, товарищ полковник.
— Разрешаю! — бросил он.
— Я хочу сказать, мы все виноваты. Мы… ну, мы не разобрались друг с другом. Но все это уладили, сами.
— Я один и виноват, и больше никто! — вдруг выпалил Жорик. — И чего нас всех допрашивать, если вы и так это уже знаете!
— Почему ты уверен, что я знаю? — прищурился полковник.
— А иначе зачем вы мне скомандовали «шаг вперед»? Выходит, вам известно, что это я драку затеял, и что это я Илюхе фонарь на весил… случайно, правда.
— Действительно, случайно, — вырвалось у Угланова. — Он, правда, не хотел, и я…
— Но ведь с меня все началось… — перебил Туркин.
— Молчать! — оборвал всех полковник. — Что ж, приятно видеть столько виноватых. Все виноватые, шаг назад. На весь взвод налагается дисциплинарное взыскание. Каким оно будет, узнаете позже. Кто у нас еще в отличившихся ходит? Абраменко!
Абраменко шагнул вперед.
— Что вы не поделили с Валиковым?
Абраменко, насупившись, молчал. Он тоже был здоровым. До Илюхи, конечно, не дотягивал, но приблизительно был вровень с Астафьевым. Они получались, среди всех, три богатыря, и, похоже, именно между ними должно было развернуться негласное соревнование, кто сильнее.
— Валиков!..
Валиков, бойкий такой парень, тоже вышел вперед.
— Я жду ваших объяснений, — проговорил полковник после паузы.
Оба молчали.
— Ну, дразнил я, — сказал, наконец, Валиков. — Не удержался. У меня бывает, знаете… Если хорошая шутка на язык просится, то обязательно ее скажу. Даже когда понимаю, что этого делать не надо.
— Шутка шутке рознь, — заметил полковник. — Бывает так, что шутка, которая кажется хорошей тебе, совсем не кажется хорошей окружающим. Как именно ты пошутил?
Валиков молчал, опустив голову.
— Абраменко?.. — полковник повернулся к здоровяку.
— Я бы не хотел говорить об этом, — ответил тот.
Полковник коротко кивнул, немного подумав.
— Твое право. Оба вернитесь в строй. А теперь, слушайте все. Конечно, прежде всего будут оцениваться ваши личные качества. Но будут оцениваться и командные успехи, потому что по этим успехам будет ясно, насколько вы умеете ладить с другими людьми. Для контрразведчика это качество одно из важных. Поэтому членам тех взводов, которые окажутся лучшими в командных соревнованиях, будут начисляться дополнительные баллы. Эти баллы в конечном итоге могут оказаться решающими, потому что здесь, сейчас, вас пятьдесят лучших ребят со всей страны, и шансы у всех приблизительно равны. А командные соревнования будут не из легких. И эстафеты, и ориентировка на местности, и компьютерные групповые задания, и многое другое. И любые раздоры, любые разногласия будут понижать ваши шансы. Поэтому тот, кто не сумеет справиться с собой, будет топить не только себя лично, но и весь свой взвод. Подумайте об этом. Вольно! Шагом марш на обед!
