Окинув взглядом бумаги на рабочем столе, я наткнулся на набросок речи о выдвижении своей кандидатуры на выборы в сенат. На листке не было даты, и нельзя было понять, написан он недавно или валяется здесь несколько дней. Больше всего в этой комнате меня поразило полное отсутствие предметов, напоминавших о бейсболе. Ни фотографий, ни спортивных наград — ничего, что указывало бы на то, что обитатель комнаты когда-то занимался бейсболом.

Видно, Чарльз Лайт сказал правду, утверждая, что Чепмэн не был счастливым спортсменом. Правда, с тем же успехом можно предположить, что бейсбол был для него всем и теперь ему слишком тяжело вспоминать об этом.

Я начинал нервничать. Принимать ванну, зная, что я должен скоро прийти, — абсурд. Понятно, что для него я принадлежал к категории обслуживающего персонала, но существуют менее хитроумные способы унизить работающего на вас человека. Я отыскал дверь ванной комнаты и прижался к ней ухом. Изнутри не доносилось ни звука. Я легонько постучал. Тишина. Я повернул ручку и, приоткрыв дверь, осторожно заглянул внутрь. Ванная была пуста, и похоже, что сегодня ею вообще не пользовались. Голубые полотенца с вышитыми белыми нитками монограммами «Д.Ч.» были сложены в стопку, чистые и выглаженные. На полу и на стенках ванной не было ни капли.

Я обошел все комнаты и наконец вспомнил о кухне. Там я его и обнаружил. Он лежал под столом лицом вниз и не шевелился. От тела исходил сильный запах рвоты и экскрементов. Увидев его, я в тот же миг понял, что он мертв. Трупам свойственна особая, почти сверхъестественная неподвижность, по которой сразу ясно, что человек покинул этот мир и мы видим только оболочку без души.

Опустившись на колени, я перевернул его и попробовал нащупать пульс. Напрасно, тишина означала смерть. Чепмэн умер в страшных мучениях. На его лице застыла жуткая гримаса, а глаза, казалось, продолжали вглядываться в невыносимую истину. Одежда была забрызгана кровавой блевотиной. Его буквально вывернуло наизнанку. Я не выдержал и отвел взгляд. По всей вероятности, он был отравлен.

Стол был накрыт на двоих. В центре стояли почти полный кофейник, блюдо с нетронутыми холодными тостами, открытая банка с апельсиновым вареньем и масло. Одна чашка была наполовину пуста. Чепмэн завтракал тут часа два назад, очевидно, со своей женой. Я снова и снова прокручивал в мозгу эту сцену, перебирал разные гипотезы, но ни одна из них не казалась мне достаточно убедительной. Случайное отравление исключалось. Не мог Чепмэн проглотить смертельную дозу какого бы то ни было продукта, не заметив ничего подозрительного. Самоубийство я также отбросил. У Чепмэна было слишком много причин дорожить жизнью, и чек на полторы тысячи долларов, лежавший в сейфе моей конторы, был неопровержимым тому доказательством. В любом случае ни один самоубийца не выберет добровольно такой страшный способ уйти из жизни. Чепмэн мучился, вероятно, больше часа и наверняка не по собственной инициативе. Остается убийство. Когда Джудит Чепмэн вышла из дому, ее муж был еще жив, портье говорил с ним по телефону. Кто-нибудь мог проникнуть в квартиру после ее ухода. Но портье не заметил никого из посторонних. Неужели Чепмэн мог спокойно завтракать с человеком, который намеревался его убить? Не было следов борьбы, ничто не указывало на присутствие третьего. Все это не имело смысла, я чувствовал себя слепцом, ощупывающим стены в темном доме. И возвращение зрения не поможет мне.

Я прошел в гостиную и вызвал полицию. Они приехали очень быстро. Они всегда приезжают быстро, когда жертва мертва. Я зажег сигарету и щелчком направил спичку в одну из девственно чистых пепельниц. В эту минуту меня обуревали тяжелые мысли. Человек попросил меня помешать убийству, и я согласился. Прошли всего лишь одни сутки, и он мертв. Я не выполнил свой долг. Чепмэн доверил мне свою жизнь, а я подвел его. Убытки были невосполнимы. Я внимательно изучал коробок в своей руке. Реклама на коробке расхваливала заочные курсы по ремонту телевизоров, и я раздумывал, не хочется ли мне заказать такую брошюру. Я, наверное, выбрал не ту профессию, и мне нужно срочно переквалифицироваться.

Лейтенант Гримз из криминальной полиции возглавлял делегацию. Я познакомился с ним во время другого дела, и мы, честно говоря, не испытывали друг к другу симпатии. Он относился ко мне как сторожевая собака к почтальону: знал, что я делаю свою работу, но не мог не облаять. Это у него в крови. Гримз был мужчиной пятидесяти лет с густыми бровями и усталым помятым видом человека, страдающего хронической бессонницей. Несмотря на разницу наших характеров, я считал его хорошим честным полицейским. Его сопровождали два молодых сержанта, которых я раньше никогда не видел. Обоих звали Смитами, и они были похожи, как две конфетки из одной коробки. За ними следовали фотографы и медэксперты.

— Когда я узнал, что это вы вызвали полицию, — сказал Гримз вместо приветствия, — я чуть не передал дело Метрополису. Но оказалось, что он в больнице удаляет пулю из своего живота. — Он устало потер переносицу. — Неделя была трудная, Клейн, так что не выводите меня из себя.

— Не переживайте, — ответил я, — я постараюсь не глядеть на вас.

— Не свистите у меня над ухом — вот все, что я у вас прошу. В этом городе и без того загрязненная атмосфера.

— Можете говорить, — сказал я. — Мой нос почувствовал ваш сандвич с луком прежде, чем вы появились на пороге.

— Это тушенка. Я не ем сандвичи с луком.

Мы пошли в кухню посмотреть на труп Чепмэна. Гримз помолчал, потом покачал головой.

— Я помню, как этот парень играл в «Американз», — сказал он. — Прирожденный бейсболист. Лучший игрок за последние двадцать лет. С ним все казалось возможно, как будто ему было все равно. А теперь это просто кусок мяса. — Он снова покачал головой. — Самое забавное, что я хотел голосовать за него…

— За него многие хотели голосовать, — сказал я. — Его ожидало большое будущее… до сегодняшнего утра.

Гримз тяжело вздохнул:

— Мерзкое дело.

Он хотел поговорить со мной. Мы вернулись в гостиную, предоставив медэкспертам возиться с трупом. Я рассказал, что накануне Чепмэн пришел ко мне в контору, и пересказал вкратце содержание письма. Я объяснил, что портье дал мне ключи, то есть в квартиру я попал совершенно легальным путем. Больше я ни о чем не распространялся. Контини и Пиньято, Брилль и Джудит Чепмэн, Энджи и Тедди, Чарльз Лайт остались в тени. Эти люди были моими ниточками в расследовании преступления. Дело было поручено мне, и я доведу его до конца ради памяти Чепмэна и ради собственной гордости. Я не хотел, чтобы меня считали трусом, который отступает при появлении первых трудностей. Я хочу смотреть Ричи прямо в глаза, когда буду рассказывать ему о своей работе. Гримз будет вести свое дело, и если ему понадобится какая-то информация, он ее достанет. Мои советы ему не нужны.

— Я должен видеть письмо, — заявил Гримз.

— Оно лежит у меня в сейфе. Можем поехать туда прямо сейчас, если хотите, — предложил я.

— Возможно, это нам ничего не даст.

— В настоящий момент это единственная улика, которой мы располагаем.

— Пока я не говорил с женой Чепмэна. Если речь идет об отравлении, а это наверняка отравление, она первая попадет под подозрение. Конечно, если только за столом не было кого-то третьего. Но это маловероятно.

— Вы забываете, что Чепмэн был жив, когда она ушла. Он говорил с портье по телефону по поводу ключей.

— Яд обычно действует не сразу. Он мог позвонить сразу после того, как принял отраву и еще не почувствовал последствий.

— Все равно непонятно. Почему она тогда оставила посуду на столе? Если Джудит отравила Чепмэна, то она убрала бы за собой, чтобы замести следы.

— Она, без сомнения, запаниковала. Богатые женщины, как правило, очень чувствительные натуры, Клейн. Они обожают думать о преступлениях, но как только совершают задуманное, тут же теряют голову. — Гримз открыл дверь. — Сматываем отсюда. Поедем взглянуть на твое письмо. Смиты и без моей помощи сумеют провести допрос соседей.